Джон Пристли - Другое Место. Рассказы
— Кто дал тебе эти камни? Отвечай немедленно, трусохвост. Кто взял тебя в долю? Да говори же, маленький крысеныш!
— Позволь мне ему врезать, — молил Томми, замахнувшись на Хуберта и готовясь его ударить. — Он сразу заговорит, если, конечно, не отключится.
— Говорю вам, я ничего не знаю! — воскликнул Хуберт, чуть не плача. И рассказал о том, как встретился с мистером Люксом у кофейни, как тот пригласил его в Клуб румынских спортсменов. Мистер Джарви остановил его.
— Я понял, — и не было никаких сомнений в том, что он действительно все понял. — Твоя работа, Мики, — на случай, если вас задержат? Твоя идейка или Люкси? Ладно, скоро узнаем. Ты пойдешь с нами, Мики. Что же касается вас, — он повернулся к Хуберту, — то чем скорее ваша мамочка выпорет вас и уложит в постельку, тем будет лучше. И не попадайтесь мне больше на глаза, молодой человек, а не то мне придется поговорить с вами по-другому.
— Именно так, — поддакнул Томми, который, проходя мимо, двинул Хуберта плечом, да так, что бедолага растянулся на полу. А потом дверь за тремя мужчинами закрылась.
Тут к женщинам вернулся дар речи.
Дот смерила Хуберта взглядом.
— Хорош нечего сказать! — закричала она, и ее лицо перекосило от ярости. — Мы-то старались тебя спасти, а ты оказался таким трепачом!
— Будь моя воля, я бы оставила его там, — подхватила Дюймовочка. — Размазня ты, мой милый, и это твоя беда. Такие придурки вечно во что-нибудь влипают. — Она укоризненно глянула на Хуберта. — Тебе должно быть стыдно.
— Еще как стыдно, — Дот тряхнула волосами. — Я бы такого позора не пережила.
Вот тут Хуберт и не выдержал. Он и без того столько натерпелся от мужчин.
— Заткнитесь, — пробормотал он. — Вы прекрасно знаете, что я ничего не сделал. Я ухожу, — и он шагнул к столу, чтобы забрать вещи, которые Томми достал из его карманов.
Но Дюймовочка, при всех своих необъятных размерах, оказалась проворнее.
— А вот и нет, ты так просто не уйдешь. — У нее в голосе слышались те же неприятные интонации, что и у Джарви. Она накрыла руками вещи Хуберта. — Одну минуту, одну минуту, молодой человек!
— Отдайте мне мои вещи, — воскликнул Хуберт, и глаза его наполнились слезами. Он попытался отпихнуть огромную руку.
— Только прикоснись к ней, — подпрыгнула к нему Дот, — и я такое с тобой сделаю, что ты надолго это запомнишь.
Хуберт, насупившись, отступил на шаг.
— Я хочу уйти. Отдайте мне мои вещи.
Ужасная толстуха уже держала в руках два его письма.
— Назвался Ватсоном! — торжествующе воскликнула она. — И что же мы видим? Все письма адресованы мистеру Хуберту Грэму, эсквайру. Одно письмо пришло домой, второе — на работу. — Толстуха прочитала вслух оба адреса.
— Называют вымышленную фамилию, а потом навлекает на девушек беду. Ишь какой шустрый выискался! Подло это. — В голосе Дот слышалось праведное негодование.
— Ему придется за это заплатить, — холодно заметила Дюймовочка и, прежде чем он успел помещать ей, вытащила из бумажника оставшиеся деньги. — Один фунт и десять шиллингов. И он еще смеет называть себя джентльменом! — Она бросила на стол пустой бумажник. — И это всё!
— Отдай мои деньги… мерзкая старая воровка! — выкрикнул Хуберт.
А Дюймовочка уже читала письма, одно из которых пришло от родителей, живущих в сельской местности.
— Пожалуй, кое-кто сильно удивится, узнав, как ведут себя здесь некоторые господа, — заметила она. — И тридцать фунтов не будут чрезмерной платой за те неприятности, которые он нам причинил, не так ли дорогая?
— Не будут, — согласилась Дот, — но мы не должны быть очень уж суровы к нему. Он же ещё совсем молоденький. И какие у него хорошие часы, дорогая. Может, он подарит их тебе, если ты отдашь ему письма.
— Тогда он слишком легко отделается, — ответила гарпия, хватая часы, — но, если ты так считаешь, дорогая… — И она бросила письма, которые Хуберт тут же засунул в карман. Потом поспешно убрал ключи, блокнот, портсигар.
— Вы… вы… отдайте мне мои часы, — потребовал он, дрожащим голосом.
Дюймовочка злобно глянула на него.
— Хуберт Грэм, эсквайр, который представляется Ватсоном. — Дот тем временем уже открыла дверь. — Быстро выметайся отсюда, уж не знаю, как тебя называть, а не то нарвешься на куда более серьезные неприятности. И моли Бога, чтобы Томми не поджидал тебя внизу, там, где темно. Впрочем, он все равно должен вернуться с минуты на минуту, так что можешь подождать его. По-моему, тебе просто необходимо поближе с ним познакомиться.
Хуберта как ветром сдуло, и перед тем, как захлопнулась дверь, он услышал грубый, издевательский хохот. Он знал, что смеются над ним, знал, что заслуживает того, чтобы над ним смеялись, и смех этот стал последней горькой каплей в чаше его несчастий.
Проплутав довольно долго, он, наконец, нашел Юстон-роуд и, вымотанный донельзя, в выходных тесных туфлях, поплелся по ней к своей квартире, в которой мог бы оказаться и двумя часами раньше с четырьмя фунтами и часами в кармане, без жестоких ран, нанесенных его самолюбию.
Джон еще не спал, перед ним стояла пустая чашка.
— Привет, юный Хуб! Господи, да что с тобой? Уж не знаю, где ты побывал, но на тебе лица нет. Вот, присядь, а я заварю свежего чая. Тебе ведь не помешает чашечка чая, не так ли?
— Да, благодарю, — тихим голосом ответил Хуберт. И уселся в кресло, наконец-то дома, в безопасности.
ЧТО ЗА ЖИЗНЬ!
Перевод В. Вебера
Произошло это в одной из гостиниц, именуемых «спокойными гостиницами для почтенных господ». Вероятно, подобным людям нравятся выцветшая обивка и атмосфера запустения. В этой гостинице, как и во многих, похожих на неё, были две гостиные. Одна — рядом с вестибюлем: люди просто ждали там друг друга или телефонного звонка; вторая — в глубине отеля, она называлась «Коричневой гостиной», была обставлена массивной мебелью и украшена гигантскими гравюрами на стали, развешанными здесь, видимо, в ожидании судного дня. Не раз предлагалось создать общественные камеры смерти для тех горемык, что хотят свести счеты с жизнью. «Коричневая гостиная» могла бы прекрасно выполнять роль такой камеры, потому что, находясь в ней, человек поневоле задумывался, не пора ли ему покончить с собой. Только юная и смелая душа могла выдержать эту атмосферу коварно проникающей во все ее уголки меланхолии. Две такие души в тот момент как раз и находились в гостиной.
— Когда начинается шоу? — спросил первый молодой человек, который остановился в отеле. Он работал на автомобильном заводе в провинциальном городе и не так часто бывал в Лондоне.
— В половине девятого, — ответил второй молодой человек, который жил в Лондоне и добился больших успехов в рекламном бизнесе.
— Тогда есть время пропустить по стаканчику, — решил первый и позвонил.
Через минуту-другую появился официант, невзрачный, стареющий мужчина, какие обычно бывают в таких заведениях.
— Два виски, — заказал первый молодой человек.
— Два виски, сэр, — повторил официант бесцветным голосом. — Да, сэр, — и отбыл.
Второй молодой человек зевнул, обвел взглядом гостиную.
— Каким ветром тебя сюда занесло? Это же жуткая дыра.
— Согласен, заведение не из лучших. Но один парень с работы, наш дизайнер, останавливался здесь, и его все устроило. Номер стоит недорого, по вечерам тихо. Действительно тихо.
— Тихо! Как на кладбище! Впрочем, полагаю, ты сюда приходишь только спать.
— Господи, конечно. Иначе я нашел бы себе что-нибудь повеселее, — ответил гость Лондона, и тут подоспел официант с напитками. — Спасибо. Сколько? Вот, пожалуйста, сдачи не надо.
— Благодарю вас, сэр. — Официант взял деньги.
— Очень тут тихо, официант.
— Сегодня очень тихо, сэр. — Официант поднял со стола поднос и удалился.
— Полагаю, бедняге придется провести весь вечер, дожидаясь, пока сюда кто-нибудь заглянет и что-нибудь закажет.
— Да, будет сидеть и ждать, — кивнул второй молодой человек. — Не самое увлекательное занятие. Что за жизнь!
— Что за жизнь!
— Ну, cheerio![8]
— Cheerio! Думаю, нам пора, если мы не хотим пропустить шоу.
Они выпили виски и ушли, оставив два маленьких стаканчика в безлюдной гостиной, которая вновь погрузилась в тишину и меланхолию.
Прошло какое-то время, потом вернулся официант и убрал пустые стаканы. Особых дел у него не было, и обычно он не пренебрегал служебными обязанностями, но так уж вышло, что в тот день он ждал телефонного звонка, и позвонили ему прежде, чем он вернулся в гостиную.
— Это меня? — с волнением в голосе спросил он, в пятый раз за вечер.
Женщина за регистрационной стойкой, которая знала, в чем дело, кивнула и, понимающе взглянув на него, ответила:
— Я переведу звонок в кабинет управляющего, — и он поспешил к двери кабинета.
