Благослови зверей и детей. Участница свадьбы - Карсон МакКалерс
Следует подчеркнуть, добавил начальник лагеря, что места в Соревновании, а значит, и названия племен, и призы определяются по итогам каждой недели. Коли есть желание и упорство, любое племя может занять более высокое место. И наоборот: раззявы могут опуститься вниз на одну-две ступеньки. Таким образом, в систему заложен мощный стимул, столь характерный для американского образа жизни. Вам охота стать апачами? Милости просим. Охота избежать позора и не торчать в самом низу тотемного столба? Пожалуйста. А теперь, сказал начальник, попросим представителя победившего отряда, отныне — племени апачей, выйти на середину и получить приз.
В свете костра появился один из мальчиков постарше. Начальник лагеря вынес из-за дерева большую бизонью голову, покрытую густой шерстью, настоящую голову с рогами, с красными стеклянными глазами, словно налитыми кровью, с раздутыми ноздрями, и вручил ее апачам.
Сиу получили голову пумы, команчи — голову черного медведя.
Шайенам и навахо достались головы рыси и винторогой антилопы.
Затем начальник вызвал представителя последнего отряда. На середину вышел Коттон, которому и был вручен белый ночной горшок. Согласно обычаям лагеря, сообщил начальник, отряду, занявшему последнее место, название индейского племени не присваивается. Более того, чтобы способствовать продвижению этого отряда вверх, он по традиции именуется отрядом писунов.
Мышцы Коттона расслабились. Он поднял голову. Как только Коттон оставил в покое бампер и натянул подшлемник, Тефт влез в кабину и потянул на себя ручной тормоз.
— Коттон!
— Ау?
— Почему бы нам не добраться до города верхом, а? — нарочито небрежно предложил Тефт. — А в городе? Машину я добуду.
— Как?
— Угоню.
— Украдешь?
— Одолжу на время. Съездим на несколько часов, потом поставим на место, а в кабине денежки положим. За бензин и эксплуатацию.
У всех шестерых не было недостатка в карманных деньгах.
— По тебе тюрьма плачет.
Но новая идея внесла свежую струю и сняла напряжение. Коттона окружили и принялись дурачиться, предлагая шепотом:
— Сопрем не одну, а две и гонки устроим!
— Ты сам говорил — ничто нас не остановит!
— Ну ты и жулик, Тефт!
— Садись сам за руль, вместо Тефта, хе-хе, — сострил Шеккер.
— Спокойно, — прошипел Коттон. — Тефт, ты что, правда можешь угнать машину?
— Правда могу. Я знаменитый угонщик.
Все захихикали.
— Спокойствие, — Коттон поскреб воображаемую щетину на подбородке. — Угоняем машину. Потом возвращаем. Может, это и есть единственный вариант. Ладно. Давайте загоним этот дерьмовоз обратно в гараж.
Много времени на это не понадобилось: они скатили грузовик вниз, после чего Тефт сел за руль, и машину поставили на место. Лалли-2 достал из кузова свою подушечку, Гуденау — бизонью голову, и гурьбой они двинулись к конюшне. В лагере царила тишина, свет горел только в уборных. Однако на полдороге, обходя толстую сосну, они услышали, как скрипнула, а потом хлопнула дверь. Они замерли. Щурясь, они вглядывались в фигуру, стоящую на пороге домика, и в красный огонек сигареты. Это начальник лагеря вышел покурить. Они и не знали, что он курит. Казалось, он смотрит прямо на них. Они стояли не шелохнувшись, но вот огонек описал в воздухе дугу, дверь снова скрипнула и захлопнулась. На подгибающихся от страха ногах они пошли дальше.
4
Зайдя на конюшню, они нашарили в темноте, среди охапок сена, ведер и упряжи, уздечки, седла и попоны и перетащили их в корраль. Лошади признали их и вели себя спокойно.
Подтягивая подпругу, Коттон шепнул стоявшему рядом Тефту:
— Дрейфишь?
— А ты?
— Не то слово. Понесло же нас сегодня днем на это объявление. Свернули туда невесть для чего. Потом смылся Лалли-2. Грузовик угнать не смогли. Не хочу я, чтобы все пошло кувырком перед самым отъездом домой. Проголосовать-то мы проголосовали, но разве они понимают, что на себя взвалили! Так все лето может пойти насмарку.
— Считай, уже пошло. Если только это дело не провернем.
Коттон опустил стремена.
— Ну и скрипел ты сегодня зубами во сне…
— А ты подвывал… Страшный сон приснился?
Этот вопрос Коттон оставил без ответа.
— Нам, по-моему, пора.
— Ага.
Они уже выехали из корраля, когда Тефт махнул им рукой, чтобы подождали, отдал поводья Лалли-1 и куда-то умотал на своих длинных, паучьих ногах. Через несколько минут он воротился и, к всеобщему удивлению, принес винтовку 22-го калибра, прихваченную в тире. Идя гуськом, они провели лошадей, еще сонных, через сосняк, окружавший лагерь по периметру, и, осторожно ступая по усыпанному хвоей сланцу, вышли на грунтовую дорогу — по ней они прошли сотню ярдов, и тут Коттон остановил их.
— Тефт, ты зачем это винтовку взял? — спросил он.
Остальные зафыркали:
— Банк будем брать, сынок!
— Крови мне, крови!
— Живыми не дадимся.
— Боезапас есть?
Тефт потарахтел коробкой с патронами.
— Я думал, они оружейный склад на ночь запирают, — сказал Коттон.
— Конечно, запирают.
Коттон покачал головой и посмотрел на часы.
— Одиннадцать сорок восемь. Отстаем от графика. Ну ладно. По коням!
Они вскочили в седло, потом все, как один, сунули руки в карманы курток и включили транзисторы, потом пустили лошадей рысью. Нет, ковбоями они не стали и с детства верховой езде не учились. Но за полтора месяца они узнали, как держаться в седле — пусть и не слишком ловко, затягивая повод, сбивая лошади бока и шлепая задницей о седло, словно аплодируя. От движения кровь быстрее побежала по жилам. Песок под копытами хранил их тайну. Верхом — вопреки запрету, верхом — при лунном свете, верхом — в глубокой тайне, когда копыта отстукивают ритм, возвышенная цель звучит основной темой, сбруя поскрипывает в контрапункте, а Джонни Кеш наяривает — «Оставь свою пушку у въезда в город» — для мальчишки во всем этом и вино, и дыня, и первый поцелуй, и костер, и счастье,
