Дом Кёко - Юкио Мисима
Среди темнеющих облаков горело маленькое солнце. «Оно враждебно» — у Нацуо никогда прежде не возникало такого ощущения. Отказавшись от мира, он не обрёл независимость. Свежее чувство отстранённости острой радостью, как смягчающий боль бальзам, проникло в душу. «Моё лицо, наверное, просто безобразно, — неожиданно подумал он. — Мягкое противное уродство, которым отмечено лоснящееся лицо пастора и служителя храма. Я просто жалкий, начинающий стареть мужчина».
Нацуо поднялся и вернулся к воротам. Сильный ветер толкал в спину, поднимал в воздух бумажный мусор. Небо потемнело, собирался дождь.
До места, где он оставил машину, Нацуо, несмотря на гудящие от усталости ноги, уже бежал.
*
До десяти утра нужно было взвеситься, поэтому выход Сюнкити из дома случайно совпал со временем, когда мать отправлялась на работу в универмаг. Сюнкити это не понравилось. Мать, понимая, что немного опаздывает на службу, задержалась дома. Она проводила сына взглядом, способным высечь искры.
С утра Сюнкити сбегал в знакомую баню, и там ему позволили взвеситься. В нём было почти сто двадцать три фунта, он попадал в категорию полулёгкого веса — ниже ста двадцати шести фунтов. Он и раньше чувствовал, что ему не нужно сгонять вес, а сейчас совсем успокоился.
Стояло хорошее ясное утро. Сюнкити принял ванну, которую приготовил покровительствующий ему дед, и, громко стуча деревянными гэта, вернулся домой. Тучная мать молилась перед божницей.
Она по-прежнему ненавидела бокс и просила у богов не победы для сына, а спокойствия и благополучия — это Сюнкити понял сразу.
На шее ниже поднятых волос закручивались выбившиеся из причёски рыжеватые завитки. Они выглядели до странности грязно, мощно, по-звериному, и одно это вызывало у Сюнкити неприязнь к молившейся матери.
Мать была законченной оптимисткой, поэтому, как и положено оптимистам, преувеличивала свою искренность. Как ни пытался Сюнкити объяснить ей, она верила в своё непонимание порядка вещей. Однако — и это было одним из её достоинств, — как интеллигентная женщина, она не страдала из-за того, что сын её не понимает.
Когда Сюнкити уже уходил из дома, она смотрела, как исчезают, перелетая за его плечо, мимолётные искры, высекаемые материнскими глазами в спине сына, и беспомощно думала: «Иди не оглядываясь. Оставь всё здесь, позади, и ступай прямо». Как истинная мать, она хотела бы променять на что-либо свою радость, отправиться бесконечно далеко навстречу ясному утреннему свету. И всё-таки дело не в том, что сыну в семье, состоящей из них двоих, было невыносимо сложно.
На улице в лицо Сюнкити ударили лучи солнца, придали ему свежие силы. В торговом квартале открывались магазины, водители приводили в порядок машины, почтальоны доставляли почту, блестела рыба, дышала свежестью зелень, только что привезённые с рыбного и овощного рынков. Его окликали знакомые: «Доброе утро!»
Сюнкити ожидало необычное, безгранично далёкое от обыденной жизни событие. Он чувствовал, что возвышается над толпой служащих, спешащих вместе с ним к станции. «Наверное, в таком прекрасном настроении выходит из дома киллер, замышляющий политическое убийство».
Трёхнедельное воздержание принесло ему в последние дни спокойствие. Вторая неделя стала самой тяжёлой, причины раздражительности и тревоги крылись, скорее всего, в этом. Вечером накануне принятия аскезы Мацуката, его партнёр в спарринге, легонько хлопнул Сюнкити полотенцем по плечу и сказал:
— Бей прямой левой. А с завтрашнего дня на три недели никаких девушек.
Сюнкити так и сделал.
Несколько удивляло, что его никто не узнал, пока он ждал на станции поезд. Спортивные газеты уже размещали на своих страницах его лицо крупным планом. Состоялась пресс-конференция с подписанием договора. Потом его торжественно представили на ринге зрителям, в знакомство входил анонс соревнований.
«С физической силой всё нормально?»
За последние несколько недель Сюнкити провёл в общей сложности сорок раундов в спарринге. Чтобы убедить спортсмена-любителя, привыкшего к боям из трёх раундов, что он выдержит шесть, в них включили и спарринг в шесть раундов, где его партнёром выступал Мацуката. Такой провели только один раз, поэтому Сюнкити немного беспокоился, хватит ли у него сил.
«Это волнует любого, кто переходит в профессиональный спорт. Тревога есть у всех, но когда-то забывается. Я ведь умею не думать о ненужных вещах».
Поезд был набит битком. Служащий среднего возраста, с трудом доставая из багажной сетки свой портфель, чуть не попал уголком в глаз Сюнкити. Тот, защищая глаз, локтем оттолкнул недотёпу. Служащий пошатнулся, и его вынесла из вагона людская волна. Сюнкити рассердил старый портфель, который в преддверии матча не проявил к его бесценному телу должного уважения. Портфель день за днём ложился в багажную сетку, и кожа на его уголках потёрлась. Он неестественно раздулся от каких-то важных документов и, брошенный как попало, выглядел вынесенным на берег обломком, от которого общество уже утомилось.
«Я совсем один», — неожиданно подумал Сюнкити. Взвешивание прошло благополучно, настало время разглядывать из окна пыльные листья аралии. Он чувствовал себя бесстрашным.
*
Вечером Сюнкити вошёл в зал, где ему предстоял поединок, и первым делом увидел лицо ждущего у дверей Каваматы. Недовольное лицо, значит тренер в хорошем настроении. Это и определило состояние Сюнкити. Добрая примета. Кавамата без слов легонько хлопнул Сюнкити по спине и дошёл с ним до комнаты ожидания.
«Партия» Кёко появилась в половине седьмого. Они встретились в шесть часов и сразу направились сюда. И мужчины, и Хироко, и Тамико видели матчи, где Сюнкити участвовал как любитель, но Кёко сегодня впервые собралась смотреть бокс. Кёко беспокоилась, не упадёт ли в обморок при виде крови, но Сэйитиро сказал, что, посмотрев с начала состязаний четыре встречи, она постепенно привыкнет. Сэйитиро всё время был рядом с Кёко, давая пояснения.
Прошло немало времени с тех пор, как Кёко и Сэйитиро перестали видеться. Однако стоило им встретиться и разговориться, как прежняя дружба вернулась, словно они расстались всего пару дней назад.
— Во время твоей свадьбы я всё смотрела на ту рощу. Ты не почувствовал? — спросила Кёко, как только его увидела.
— Почувствовал! — ответил Сэйитиро. И взаимопонимание возникло.
Пришёл Осаму, пришёл Нацуо. Пришли, немного опоздав, Хироко и Тамико. Сэйитиро, посмотрев ради Кёко четыре встречи, продолжал давать пояснения. Потом сказал, что лучше бы посмотреть бой Сюнкити, и все поспешили в зал, поговорить времени не было. С разговорами решили повременить до конца соревнований, чтобы спокойно пообщаться, когда к ним присоединится Сюнкити.
Кёко, как всегда, была в элегантном костюме и, несмотря на дождь, в широкополой шляпе, поэтому Сэйитиро пугал её, что такой головной убор не только
