Лесли Хартли - По найму

— Конечно, надо их открыть, — сказала она. — Что вам мешает? Не сочтите за назойливость, но на вашем месте я бы сделала над собой усилие. Может быть, мое присутствие вам поможет. Я не буду смотреть. Могу даже, если хотите, уйти в соседнюю комнату.

— И в самом деле! — воскликнула леди Франклин. — Вы совершенно правы. Я должна поблагодарить друзей за их доброту. Но где же эти пакеты? Подождите, сейчас я их разыщу.

Она вышла из комнаты.

«Надо как-то ее растормошить, — думала между тем Констанция. — Надо дать ей понять, что нельзя всю жизнь прохныкать над своими душевными печалями. Конечно, если б вдруг она лишилась всех своих капиталов — ого-го, вот бы она забегала! Надо как-то встряхнуть ее, убедить, что одними миражами не проживешь. Но у нее это как раз очень неплохо получается — жить миражами! Вообще-то особого таланта тут не требуется, но у богачей, как всегда, и здесь есть преимущество перед всеми остальными». Размышления Констанции были прерваны появлением леди Франклин, за ней в дверном проеме маячил дворецкий с охапкой свертков. По ее указанию он положил их на диван между подушек, больше их было деть некуда: все столики были уставлены безделушками.

— Я могу идти, миледи? — осведомился дворецкий и в ответ услышал:

— Да, да. Если вы понадобитесь, Симмондс, я позвоню.

Дворецкий удалился.

— Видите ли, — обратилась леди Франклин к гостье, — я велела их убрать — мне неприятно находиться с ними в одной комнате, но, может, ваше присутствие как-то поможет мне...

Она подошла к дивану и стала рассматривать свертки. Позабыв о своем обещании, Констанция сделала то же самое. От перетаскивания с места на место у свертков был потрепанный и очень жалкий вид. Казалось, подарки страдали от того, что никому нет до них дела. Зрелище было настолько унылым, что Констанция отвела глаза и загрустила. Что и говорить, была тут и доля ее вины, но разве можно сознаться в этом, не причинив леди Франклин новых мучений. На душе у нее заскребли кошки. Скорее бы уйти! Зачем, ну зачем затеяла она этот визит. Эта мысль крутилась в голове, словно размагнитившаяся стрелка компаса. «Если б я верила, что существует возмездие за грехи наши, — вдруг подумалось ей, — то вот оно: жизнь без смысла, без цели, пустота...

Зачем она пришла? Что собиралась сказать? Она вспомнила все и неожиданно для себя самой проговорила:

— Чуть не забыла! Меня просили кое-что вам передать.

— Передать? Мне? — удивилась леди Франклин. — Что же?

И только сейчас Констанцию осенило. Она так разволновалась, что все прежние мысли, колебания, сомнения пропали без следа. Вот она, разгадка! Тогда все встает на свои места. Почему она не сообразила раньше?! Но язык отказывался ей повиноваться. Она вдруг начисто позабыла роль.

— Возможно, вас это удивит, — наконец проговорила она, — но он... он очень просил меня вам передать...

— Он очень просил мне передать? — переспросила леди Франклин и задрожала как в лихорадке.

— Да, — ответила Констанция, в поисках словесного выражения того, что не давало ей покоя, забывшая уточнить, о ком, собственно, шла речь. — Он считал, что с вами поступили нехорошо, и очень за вас переживал. Он сказал, что во всем виноваты мы оба... Как он нас ругал! Он, конечно, был прав.

— Он сказал, что во всем виноваты вы оба? — опять переспросила леди Франклин. — Я ничего не понимаю. При чем здесь вы?

— Он узнал об этом случайно, — продолжала идти напролом Констанция. — Мы говорил при нем, и он все слышал. Он знал обо всем с самого начала и страшно мучился, оттого что... вас хотели обмануть.

— Кто мучился? Хьюи? — воскликнула леди Франклин. — Вы хотите сказать, что он мучился из-за этого письма? Прошу вас, не надо об этом. Я знаю, что он мучился. Я тоже мучилась. И он сказал мне, что все это неправда. Он много раз повторил это. Наверное, так оно и было.

— Да нет же! — наконец-то опомнилась Констанция, ужаснувшись неожиданному повороту беседы. — Я имела в виду вовсе не Хьюи. Я говорила о Ледбиттере, о шофере, который возил нас.

— А что знал Ледбиттер?

— Он... он знал... Не спрашивайте меня, леди Франклин.

— Но вы должны мне все рассказать. Это для меня крайне важно. Ледбиттер знал, что вы с Хьюи...

— Ничего он о нас не знал... Ровным счетом ничего.

— Но вы только что сказали, что он обо всем знал и это его страшно мучило. Вы должны мне все рассказать. Я настаиваю.

— Нет, нет, леди Франклин. Мне больше нечего вам рассказать. Честное слово. Просто Ледбиттер...

— Можете не продолжать, — сказала леди Франклин. — Вы и так уже все мне сказали. Может, и напрасно — я узнала то, чего очень не хотела знать. Я старалась не думать об этом, и весьма успешно. Вы же разрушили мое неведение, мое убежище, и я опять очутилась в мире печальных мучительных истин.

— Эта истина не должна причинить вам боли, — сказала Констанция. — Ледбиттер...

— Что Ледбиттер? — перебила ее леди Франклин и слегка покраснела.

— Он любил вас, леди Франклин. Его последние слова были: «Передайте леди Франклин, что я люблю ее». С этими словами он и погиб.

Ледбиттер добился своего: его услышали.

Леди Франклин отошла от дивана и села в кресло. Констанция оцепенело смотрела на подарки.

— Правда, теперь это уже не важно, — сказала она. Ответ последовал не сразу.

— Почему же, — возразила леди Франклин. — Это очень важно... Значит, письмо послал Ледбиттер?

— Да.

— И сказал в нем правду?

— Да.

— А почему он это сделал?

Господи, неужели она и в самом деле ничего не понимает, удивилась про себя Констанция, а вслух сказала:

— Потому что он вас любил.

— Благодарю вас, — сказала леди Франклин. — Благодарю вас, что пришли меня навестить. Но теперь мне надо побыть одной.

Когда леди Франклин подняла голову, она была одна. Обведя гостиную неуверенным взглядом, она снова увидела свертки. Знакомый страх опять стал подкрадываться к ней, отнимая силы, волю. Поскорее убрать их — с глаз долой! Но, уже потянувшись к звонку, леди Франклин остановилась и оглянулась на диван: впервые за все это время ей вдруг стало мучительно неловко за свои беды и печали, показавшиеся теперь ненастоящими, придуманными. С замиранием сердца она подошла к дивану. Подарки... Ее внимание привлек пакет, который был меньше остальных — даже не пакет, а конверт. Как и его собратья, он был помят и захватан руками, а леди Франклин не любила грязи... Разрывая конверт, она испытала ощущение, что уничтожает свою защитную оболочку. Подставив ладонь, она слегка потрясла конверт — блеснуло что-то серебристо-голубое, словно кусочек неба в облаках, и на ладони оказался круглый медальон. Она сразу догадалась, кто на нем изображен: святой Христофор. По ободку шла надпись, но в комнатном полумраке ее нельзя было разобрать. Положив медальон на стол, он пошарила в конверте. Ничего не обнаружив, подумала с досадой: «Кого же благодарить? Кому это возвращать?» Затем она нащупала и извлекла листок. На нем было что-то написано, но опять она не могла разобрать, что именно. Она решила включить свет, но потом передумала, взяла медальон и письмо и, подойдя к окну, раздвинула шторы.

«Леди Франклин — с лучшими пожеланиями, — прочитала она. — Пусть это принесет вам счастье, миледи.

С. Ледбиттер».

На глазах у нее выступили слезы и на мгновение ослепили ее. Этот подарок было нельзя вернуть, его было некому возвращать. Смахнув слезы, она стала всматриваться в медальон и в ярком солнечном свете, хлынувшем теперь в комнату, прочитала надпись:

Regarde Saint Christophe et va't'en rassuré .

Снова глаза ее наполнились слезами, и обнаженный гигант на медальоне стал терять очертания, расплываться. В одной руке он сжимал посох, в другой, казавшейся слишком мощной для такой ноши, держал улыбающегося младенца. Гигант шагал через разбушевавшуюся стихию. Леди Франклин сразу же увидела в нем сходство с дарителем — человеком, который провел ее через бури и невзгоды и ради ее счастья пожертвовал собой. «Взгляни на святого Христофора и смело отправляйся в путь» — гласила надпись. Ей показалось, что он опять рядом, и в сердце загорелась надежда. Однажды он пробудил ее (правда, для того, чтобы она оказалась в неверных объятьях), и теперь благодаря ему она снова очнется от спячки.

Она прижалась губами к холодному металлу. Она не могла расстаться с медальоном даже на мгновение и сидела, сжимая его в руке, словно надеясь своим теплом вдохнуть в него жизнь. Ей казалось, что медальон вселяет в нее силы и стойкость. Она осторожно положила его на видное место и, подойдя к дивану, стала разворачивать другие подарки.

Примечания

1

Не в силах выносить царящего разврата, от общества людей уйду — и без возврата. Мольер («Мизантроп», д. 5, перев. Т. Щепкиной-Kyперник).