Ричард Олдингтон - Семеро против Ривза
Мистер Ривз не ошибся в самых дурных своих опасениях. Бейзил начал спорить, едва успел переступить порог отеля, и спорил, не закрывая рта. Это не имело бы особого значения, если бы не то обстоятельство, что мистер Ривз — как девяносто девять процентов всего рода человеческого — не любил, когда ему перечат на каждом шагу и неутомимо и педантично доказывают, что он не прав. А тем более, если это исходит от родного сына, который всем своим положением в жизни обязан деньгам, с немалым усердием приумножавшимся его отцом. Поначалу мистер Ривз и Бейзил спорили довольно мирно, затем — яростно; постоянное вмешательство миссис Ривз, упорно заявлявшей, что Бейзил абсолютно прав, а мистер Ривз упрям и неразумен, как все старики, едва ли помогало разрядить обстановку. Мистеру Ривзу было не слишком приятно, когда его называли стариком, даже если это исходило из уст такого хорошо осведомленного лица, как его супруга, — это напоминало ему о том неприметном движении Времени, над которым он так часто и так бесплодно размышлял.
Но это было не столь уже большое зло, если вообще могло считаться злом, ведь подобно тому, как мы снисходительно и нежно прощаем себе свои собственные заблуждения, — так прощаем мы и заблуждения тех, о ком, проявляя глубочайшее невежество в области законов генетики, по неразумению говорим, что они — плоть от плоти и кровь от крови нашей.
Вот Энси — это уже было совсем другое дело.
Если мистер Энселм Хоукснитч (право же, так и чешется язык добавить «достопочтенный», дабы исправить недопустимое упущение со стороны Провидения, не подарившего ему этого маленького преимущества) обосновался в тот год на французской Ривьере ранее обычного, то причиной тому, как мы знаем, послужила небольшая заварушка в Испании, именуемая гражданской. войной, из-за которой он не смог принять божественное предложение провести лето у испанских друзей. Однако к этому примешивалось и еще кое-что: мистер Хоукснитч желал получить свои двести пятьдесят фунтов. И желал страстно. Жестоко нуждался в них, проще говоря, ибо нуждающимся пришел он в этот мир и нуждающимся продолжал пребывать в нем. Как только двое союзников-эстетов — Энси и Игги — поспешно, но весьма эффективно, завершили свое аутодафе над гостиной мистера Ривза, Энси отправил миссис Ривз поистине экстатическое послание с описанием достигнутых ими успехов и… попросил выслать чек.
На двести пятьдесят фунтов стерлингов. Если, волею судеб, вы являетесь обыкновенным честным человеком, собственным трудом добывающим свой хлеб, подумайте о том, сколько времени, трудов и забот надо потратить, чтобы заработать двести пятьдесят фунтов стерлингов. И вот теперь мистеру Ривзу, который сам заработал все свое состояние до последнего пенни, предлагалось уплатить вышеозначенную сумму за то, что одна из комнат его дома стала абсолютно непригодной для жилья.
Даже миссис Ривз была несколько встревожена и ошеломлена. Она не знала, как подступиться к делу. Совесть — в той мере, какой она ею располагала, — заставляла ее снова и снова откладывать объяснение с мужем: она все никак не могла решиться открыть ему, в какую авантюру его втравили. А тут еще этот Канн — жизнь здесь так дорого стоит… И миссис Ривз уже не раз вынуждена была вновь просить у своего супруга денег на расходы, а он, хотя и ворчал по привычке, как все мужчины, тем не менее всегда откликался на ее просьбы с обычной для него щедростью. Но подходящее ли сейчас время опять вытягивать из него деньги, да еще в размере двухсот пятидесяти фунтов? Даже миссис Ривз дрогнула перед такой задачей.
И она написала Энси вежливое, если не сказать униженно-льстивое письмо — совершенно в том духе, как пишут своим кредиторам все заблудшие представители рода человеческого: преувеличивая воображаемую болезнь мистера Ривза, утверждая, что беспокоить его в такой момент денежными делами крайне несвоевременно, и умоляя проявить великие добродетели — снисходительность и терпение.
Энси встревожился. Он ринулся в Канн, исполненный решимости во что бы то ни стало получить причитающиеся ему монеты.
Миссис Ривз была не лишена природного ума или смекалки, словом, того качества, которое по каким-то удивительным и необъяснимым причинам именуется у англичан «материнским рассудком», хотя общеизвестно, что из всех образчиков рода человеческого наиболее безрассудными являются именно матери. Она на некоторое время обезопасила себя от Энси с помощью хорошенькой тысячефранковой бумажки, дав ему понять, что это на заплесневелом языке давно устаревших понятий называется «куртаж». Другими словами, что деньги эти, так сказать, не в счет, нечто вроде премии. А потом, когда мистер Ривз вполне оправится, она поставит перед ним вопрос об уплате по чеку, и долг будет погашен…
Получив тысячефранковую бумажку и поняв, что к чему, Энси смягчился и, забыв на время о своем девизе: «Работка сделана, хозяин — денежки на стол», — несколько сбавил тон.
— Моя дорогая, — сказал он, — это очень мило и великодушно с вашей стороны, хотя, должен признаться, нам с Игги совсем не легко предоставить вам столь продолжительный кредит. Но я вполне понимаю, почему вы предпочитаете не говорить сейчас об этом с мистером Ривзом. Я сам просто не выношу людей, которые обращаются ко мне за деньгами, когда у меня болят зубы. Это выглядит так бесчеловечно. Я очень огорчен, что здоровье мистера Ривза так сильно пошатнулось.
— Ах, как вы добры! — проворковала миссис Ривз.
— Но, конечно, моя дорогая, — продолжал Энси, быстро оправившись от этого легкого приступа филантропии, — крайне неприятно, что вы с мистером Ривзом нас теперь подводите. Сам не понимаю, почему я так миндальничаю в этом вопросе. Другие на моем месте действовали бы иначе. Ведь мы же, моя дорогая, работали как каторжники на галерах, и ваша гостиная стала просто нeпостижимо хороша. Вы просто влюбитесь в нее.
— Ах, я в этом уверена, — сказала миссис Ривз. — Это так мило с вашей стороны и со стороны Игги тоже, что вы вложили в нее столько труда. Но вы, конечно, понимаете, почему возникли эти маленькие денежные затруднения…
— Да, конечно, конечно, — лицемерно и нетерпеливо перебил ее Энси, хотя, казалось, ему ли было не знать, как неприятно не иметь возможности расквитаться с долгами. — Все же не заставляйте меня ждать слишком долго. Давайте договоримся так: последний срок — на следующей неделе. У меня в Лондоне осталась куча неоплаченных счетов, и, в конце концов, моя дорогая, я ведь тоже должен жить и даже вынужден работать как проклятый. Никто не знает, сколько я работаю, и никто этого не ценит. Столь ничтожная сумма не может иметь значения для такого богатого человека, как мистер Ривз. И я при любых обстоятельствах должен получить ее на следующей неделе, моя дорогая.
— Я сделаю все, что от меня зависит, — с покорным вздохом ответила миссис Ривз, а в глазах ее промелькнуло странное, отрешенное выражение при мысли о том, что может сказать — и безусловно скажет — мистер Ривз, когда ему будет доложено об этой маленькой коммерческой сделке.
— А теперь я должен вам сообщить чудесную новость, моя дорогая, — сказал Энси, обретая свой обычный вкрадчиво светский тон. — Как вы думаете, кто прибывает в Канн?
— Кто-нибудь, кого я знаю?
— Пока еще нет, дорогая, но мы вас познакомим, если вы будете хорошо себя вести.
Миссис Ривз трепетной улыбкой дала понять, что оценила намек.
— Просто не могу себе представить, — сказала она, приходя в сильное нервное возбуждение. — Умоляю вас,скажите же — кто.
— Леди Кроудер! — торжествующе объявил Энси. — Не правда ли, замечательная новость, моя дорогая?
— И когда она приезжает?
— Точно это мне неизвестно, дорогая. Вы понимаете, они на своей знаменитой яхте направляются сюда из Югославии. Я получил письмо от Бекки. Она пишет, что они намерены остановиться на несколько дней в Канне, и как только прибудут сюда, она меня известит.
— Какая изумительная жизнь! — завистливо вздохнула миссис Ривз. — Подумать только — иметь возможность путешествовать по свету на собственной яхте.
— Но они же баснословно богаты! — с некоторым даже оттенком возмущения сказал Энси, словно этот факт уже сам по себе являлся достаточным объяснением всех величайших достоинств, обнаруженных им в Кроудерах, — как оно в действительности и было. — К тому же в Избранных Кругах уже прошел слух, что лорд Кроудер (это сын леди Кроудер) обручился с Нормой Цвейтш — одной из самых очаровательных светских дебютанток этого года. Она, как вы понимаете, американка и баснословно богата тоже. Но, само собой разумеется, Цвейтши больше не живут в Америке. У них совершенно обворожительное имение в Лестершире, своя охота, и там бывает весь настоящий свет. Все находят, что это будет великолепный союз. Как это волнующе, не правда ли, дорогая?
