Арчибалд Кронин - Путь Шеннона
Я чуть не упал со стула. От этого предложения у меня буквально захватило дух — о такой возможности я никогда и мечтать не смел. Я понял, что Ашер действует из чисто эгоистических соображений: он хочет, чтобы я работал на кафедре и, следовательно, бок о бок с ним. Интерес, который вызовет в научных кругах и среди широкой публики мое открытие, шумиха в газетах, новый закон в области здравоохранения, который в связи с этим, несомненно, будет внесен в парламент, — все это были факты слишком важные, чтобы не попытаться примазаться. Пусть так, разве это по-человечески не объяснимо? Смятенный и растерянный, я приложил руку ко лбу, не зная, что отвечать.
— Ладно, ладно, — весело заметил Ашер. — Я более или менее понимаю, с каким напряжением вы работали. А потому не буду вам больше докучать. Я хочу лишь предложить вот что. Приходите ко мне обедать в понедельник вечером. У меня будет ректор и еще несколько моих коллег из ректората, которые чрезвычайно заинтересованы вашей работой, очень хотят с вами познакомиться и поздравить вас. Кроме них, возможно, будут… только об этом никому ни слова… — и лицо его приняло ироническое выражение — …один или два редактора, выдающихся представителя прессы. Мне думается, я могу обещать вам довольно интересный вечер.
Я открыл было рот, чтобы выразить свою благодарность, но он обезоруживающе улыбнулся.
— Ни слова, дорогой мой. Вы должны смотреть на это как на мое amende honorable[7]. Итак, в понедельник, ровно в восемь, у меня. Великолепно. Примите еще раз мои поздравления вместе с надеждой, что в будущем, быть может, нам удастся вместе послужить на благо науке.
Он поднялся, пожал мне руку, ослепительно сверкнул своей самой обворожительной улыбкой и вышел.
А я снова опустился в кресло. Такой блистательный поворот событий был слишком сильным испытанием для моего усталого мозга: я просто не мог понять, что же произошло. Когда первые минуты волнения и удивления прошли, я понял, что не испытываю никакого восторга, а лишь огромное напряжение всех своих душевных сил. Вот она, награда за трудолюбие, усидчивость и дерзание. Я — первый ученик в списке отличившихся. Все теперь изъясняются мне в своих дружеских чувствах, все стремятся пожать мне руку, даже попечители Далнейрской больницы и те будут гордиться знакомством со мной. А ведь все они, все до единого, были против меня, когда я шел к своей цели, с трудом продираясь сквозь тенета неприязни и вражды.
Однако я знал, что не стану тем героем, который откажется от лавров, даруемых успехом: слишком долго я страдал, слишком тяжело мне далась эта работа в одиночку. Ашер не будет мне больше мешать, а деньги… семьсот фунтов в год… я никогда не думал об этом, но сейчас мне невольно пришло в голову, что ведь я буду богат, я смогу даже одеваться, как врач с хорошей практикой, как джентльмен… и всем моим бедам настанет конец, раз и навсегда.
Хотя, казалось бы, в душе моей сейчас не должно быть места горечи, но я ничего не мог с собой поделать: несмотря на открывавшиеся передо мною светлые горизонты, мою радость омрачала тень. Только одному человеку были по-настоящему не безразличны мои дела, только один мог честно порадоваться моим успехам. Передо мной вдруг возникло ее лицо. Многие недели хоронил я ее образ в тайниках моего сердца, но сейчас я не мог от него избавиться. И внезапно отупение куда-то исчезло, а вместо него появилась тихая, мучительно-сладостная тоска. Джин порвала со мной. Об этом говорило ее упорное, долгое молчание. Да и я изменил ей. Но мне так хотелось сейчас поговорить с ней, пусть одну минуту, сказать ей, что моя работа подошла к концу, хотя бы только услышать ее голос.
И вот вопреки здравому смыслу, вопреки моей гордости, вопреки всему я встал, медленно подошел к телефону и, поколебавшись еще немного, вызвал Далнейрскую больницу.
Вызов надо было заказывать через «Междугороднюю», и мне пришлось некоторое время подождать. Но наконец меня соединили. Голос у меня звучал хрипло, и я с трудом выговаривал слова:
— Попросите, пожалуйста, к телефону доктора Лоу.
— К сожалению, сэр, это невозможно.
Этот неожиданный отказ удивил и озадачил меня.
— Ее нет на месте? — спросил я.
— Нет, что вы, сэр, она здесь.
— Значит, она на дежурстве?
— Нет, что вы, сэр, какое там дежурство.
— В таком случае, я не понимаю вас. Сходите, пожалуйста, к ней в комнату и скажите, что ее зовут к телефону.
— Но она не у себя в комнате, сэр. Она в палате.
— Кто это говорит? — Я попытался узнать голос, но не мог. К тому же связь была, по обыкновению, плохая: внезапно послышался какой-то гул и громкий свист. Сдерживая нетерпение, я приложил трубку к другому уху. — Алло, алло… Кто это говорит?
— Горничная, сэр.
— Кейти?
— Нет, сэр, младшая горничная. Я здесь новенькая, сэр.
Тут нервы совсем перестали меня слушаться, и я вынужден был закрыть глаза.
— Тогда позовите мне, пожалуйста, начальницу, скажите, что доктор Шеннон хочет поговорить с ней.
— Очень хорошо, сэр. Подождите, пожалуйста.
Я ждал с возрастающей тревогой и досадой, казалось, бесконечно долго. Но вот с облегчением услышал тяжелые шаги и вслед за ними, несомненно, голос мисс Траджен:
— Да, доктор Шеннон?
— Извините, пожалуйста, мисс Траджен, — воскликнул я. — Мне неудобно вас беспокоить, но мне нужно поговорить с доктором Лоу. Не могли бы вы найти мне ее?
— Боюсь, что вам не удастся с ней поговорить, доктор. Разве вы не знаете, что у нас произошло?
— Нет.
Заметная пауза. Потом я услышал:
— Доктор Лоу больна, очень больна вот уже три недели.
Сердце мое так и упало, но в эту минуту в аппарате что-то щелкнуло, и разговор прекратился. Однако я достаточно услышал, чтобы мое подозрение превратилось в уверенность. Я повесил трубку. У меня всегда была склонность делать преждевременные выводы, и как раз сейчас это и произошло.
8
На следующее утро я спозаранку направился в лабораторию, а затем на квартиру к доктору Гудоллу. Он еще не вставал, но в ответ на мою записку с просьбой разрешить мне взять свободный день любезно сообщил, что согласен.
Небо было по-прежнему серым, когда я шел по аллее к большим воротам. После длительного непрерывного пребывания за этими высокими стенами путешествие в Далнейр показалось мне мукой. В Уинтон я прибыл в десять часов. Над городом низко нависла дымовая завеса; воздух был сырой и теплый. Шум и суета на улицах, толпы людей с багажом, пробивающихся к выходу из Центрального вокзала, необычайно раздражали меня после тишины и покоя «Истершоуза». Но я во что бы то ни стало должен увидеть Джин, непременно должен ее увидеть.
Однако, сидя в раскачивающемся вагоне и глядя на проносящиеся мимо покрытые сажей поля и строения, я чувствовал не столько жалость к ней, сколько затаенную злость. Передо мной неотступно стояло видение: вот ее пальцы перебирают пробирки с культурами, вот крошат печенье, поднося его ко рту.
На станции в Далнейре я не смог достать кэб и, хотя небо было обложено тучами и накрапывал дождь, пешком направился по крутой дорожке в больницу. Обычно я взбирался на холм бегом, а теперь шел медленно и даже пожалел, что не завернул в привокзальный кабачок, где можно было что-нибудь выпить. Задыхаясь, добрался я до вершины холма, свернул в аллею и позвонил у калитки в колокольчик.
Дверь тотчас отворилась. На мой звонок вышла Кейти. Я не сообщал, что приеду, и она удивленно уставилась на меня. Но она всегда мне симпатизировала и потому, сдержанно поздоровавшись, провела в приемную. Через минуту появилась мисс Траджен.
— Ну и ну! — воскликнула она, входя и улыбаясь своей живой, энергичной улыбкой. — Вот это неожиданность! Очень рада вас видеть!
Пристально посмотрев на нее, я понял, что она говорит это вполне искренне; однако, хотя я был благодарен ей за дружеский прием, меня ничуть не обмануло ее наигранное оживление, я сразу признал в этом профессиональную уловку — это была маска, какую она частенько надевала при мне, разговаривая со встревоженными родственниками больных.
— Должна, однако, сказать, — продолжала она, искоса посмотрев на меня, — что ваша новая работа не идет вам на пользу. Вы высохли, как щепка. Что они там с вами сделали? Можно подумать, что вас заставляют лес рубить.
— Ну что вы, я себя прекрасно чувствую.
— Вас там не кормят, что ли?
— Нет… Питание отличное.
Она слегка пожала плечами, словно сомневаясь в искренности моих слов.
— Придется вам перейти ко мне на подкорм.
Наступила неловкая пауза; поскольку она не предложила мне сесть, мы все это время оба стояли. Веселая, ободряющая улыбка, к которой за долгие годы успели привыкнуть мускулы ее лица, немного померкла.
Я провел языком по губам.
— Как она себя чувствует?
— Настолько хорошо, насколько это возможно. Вот уже три недели, как она больна. — Начальница замялась, потом, видя, что я жду более подробных сведений, продолжала все тем же бодрым тоном, но тщательно подбирая слова: — Сначала она неплохо держалась. Но за последние дни немного сдала.
