Коммунисты - Луи Арагон
Это было утро всеобщего возвращения. В огромную котловину угольного края люди стекались со всех сторон, семьями и в одиночку, возвращаясь в свой город, в свой поселок, к своей работе, к своим несчастьям. Самый воздух, казалось, был удивлен наступившей тишиной: немецкие самолеты гудящим роем умчались к берегу моря, к Дюнкерку и его окрестностям — теперь там был сосредоточен огонь и бушевало злое колдовство смерти. А здесь, за Лиллем, на первый план выступили иные заботы: найти еду, расчистить дороги, улицы, словом, произвести большую уборку. Жизнь возобновляется — жизнь рабов под ярмом оккупантов. От расстрелов у стенки амбара, от угона жителей тысячными колоннами переходят к организованному установлению порядка и работы. Окрики не стихают. Но револьверы приумолкли. Прибыли чиновники, они усаживаются за канцелярские столы, заводят папки с делами, откупоривают бутылки с чернилами. Полиция и казарма. Статистические данные. Регистрация. Нормирование продовольствия. Офицеры располагаются в штабах гарнизонов; в Ланс, в Валансьен, в Бетюн прибывают специалисты по горному делу. Щелкают каблуками. Zu Befehl.[727]
Это утро всеобщего возвращения. По дорогам бредут шахтеры, семьями и группами… Люди присматриваются, узнают друг друга. A-а, здравствуйте! Вы только еще возвращаетесь? А вы где были? Мы уже вчера вернулись. Мужчины тянут за руль велосипед, нагруженный всякой рухлядью — тут и разноцветные шерстяные фуфайки, и башмаки, детские пеленки, будильник, две подушки…
Вот так же и Шарль, когда вышли из Гарнса, толкал детскую колясочку, где лежала его дочка, которой как раз исполнилось тогда три недели. Из-за нее главным образом и не хотели уходить из дому. А потом, во вторник, — никто не знал, что произошло, сидели спокойно за столом, и вдруг заревела сирена, выла так страшно, бесконечно. Кровь леденела в жилах. А тут еще сразу свет погас. И тогда уж, кто думал и кто не думал уходить, все бросились из города. И Шарль с семейством тоже. Теперь они возвращались. Той самой дорогой, по которой уходили. И все жители Гарнса проделали такой же путь. Как раз в этот день в Лилле генерал Мюс натолкнулся около театра на немцев. Ночью немцы захватили все мосты на каналах между Лиллем и Ла-Бассе. Они держали в своих руках западную часть Карвена. Но около Бетюна еще шло сражение, а местность между Лансом и Бетюном стала пустыней после нескольких дней танковых боев. И вот жители Гарнса, не зная, что они попали в тыл к немцам, добрались через Бенифонтен до Сайли, а самые смелые и до Бевери. Вдали пылал Бетюн. В Сайли по беженцам пустили очередь из пулеметов, как будто посыпали солью салат; уцелевшие кинулись с дороги в поле. Шли вперемежку с солдатами — целый поток людей, пешеходы с узлами за спиной, ручные тележки, конные повозки, чужестранный говор, стальные каски, а потом немцы без всяких объяснений загородили дорогу: — Los! Los!
Шарль недалеко ушел; в тот же день вечером попросил для своей семьи приюта на какой-то ферме. Прожили там среду и четверг, а теперь вот возвращались. И многие семьи также. Веселенькое начало жизни у дочки Шарля! Вот уж будет путешественница! Отец тянет за руль велосипед. Поглядите-ка на нашего Шарля. Такой тихоня, такое кроткое существо. Верно? Ростом невелик, усики чуть пробиваются, зато такой степенный, такой вежливый. И сразу видно, что простая душа. Жена смеется. Уж она-то хорошо знает своего Шарля… В Вермеле семейство сделало привал, позавтракали. До Гарнса еще порядком шагать.
Фюльбер, Жанна, ее свекровь и возчик к половине первого добрались до Галенна. Им повезло — домик их друзей остался цел и невредим. Кое-как разместились. Жанна всех умиляла. Она говорила, что не позволит своему мужу идти на разведку, бросив ее. И как это можно пуститься на такую вылазку! Ты же понимаешь, надо пробираться через Ломм, а там еще, может быть, идет бой! Когда Жанна говорила мой муж, все смеялись, глядя на нее и на него. В конце концов Фюльбер улизнул потихоньку. В нем еще было много мальчишеского: хотелось посмотреть, что происходит. И как только он очутился один, к нему вернулась прежняя прыть. До Ломма немцы не останавливали его, а у въезда в город завернули обратно: около ипподрома все еще шло сражение. Но Фюльбер очень хорошо знал эту местность и, лавируя среди развалин, повел с немецкими солдатами настоящую игру в прятки. Укрывался то от одних, то от других. Самое главное — обогнуть Кантле. А как только он выбрался на Армантьерскую дорогу, стало очень уж обидно, что родной дом так близко, а попасть в него нельзя.
Родной дом… домик матери. Цел ли он еще?
Хотя в Буа-Блан утром на поверке военным говорили, будто со стороны Армантьера подходит армия Вейгана, с целью освободить город, видно было, что дело идет к концу, и Зант, пожимая плечами, объяснял беженцам, что ни одному слову из этих заявлений верить нельзя. В школьный двор попал снаряд — убило троих детей и женщину, восемь человек ранило. Принесли листовки, сброшенные немцами с самолетов; в них говорилось, что если солдаты не сдадутся, все будет сожжено, а жителей расстреляют как соучастников сопротивления.
И тогда Ипполит, сын Занта, понял, о каких подозрительных типах, затесавшихся среди беженцев, говорили между собой его родители. Одного Ипполит поймал с поличным — негодяй рисовал мелом свастику на стене. Вот сволочь! Буду глядеть в оба. Ипполиту удалось подсмотреть, как они совещались: собирались кучками, показывали друг другу свои документы. Беженка из Бельгии, услужливая женщина, помогавшая жене Занта навести хоть какой-то порядок, на расспросы Ипполита ответила: — Ты разве не знаешь? Это рексисты[728]!
Старуха Титина сразу же заинтересовалась: что такое рексисты? Пятнадцатилетний Ипполит уже состоял в Коммунистическом союзе молодежи. Он читал «Авангард» и «Юманите». По его мнению, все должны были
