Оноре Бальзак - Сельский священник
— Боюсь, — сказал Жерар друзьям, — что госпоже Граслен нанесен смертельный удар.
— Куда? Как? — раздались вопросы.
— В сердце, — ответил Жерар.
На третий день Рубо выехал в Париж; он нашел положение г-жи Граслен настолько серьезным, что для спасения ее жизни решил обратиться за помощью и советом к лучшему парижскому врачу. Но Вероника согласилась принять Рубо лишь затем, чтобы положить конец уговорам матери и Алины, умолявших ее позаботиться о себе: она чувствовала, что ранена насмерть. Она отказалась видеть г-на Бонне, велев ему передать, что еще не пришло время. Все приехавшие из Лиможа друзья пожелали остаться подле Вероники, но она просила извинить ее, если она изменит долгу гостеприимства; ей хотелось остаться в полном одиночестве. После поспешного отъезда Рубо гости монтеньякского замка вернулись в Лимож растерянные и подавленные, ибо все, кого привез с собой Гростет, обожали Веронику. Друзья терялись в догадках относительно причины этого таинственного несчастья.
Вечером, через два дня после отъезда многочисленного семейства Гростет, Алина ввела в комнату г-жи Граслен Катрин. Жена Фаррабеша остановилась как вкопанная при виде перемены, происшедшей с ее хозяйкой: Веронику нельзя было узнать.
— Господи, — воскликнула она, — какую беду натворила эта несчастная девушка! Знай мы об этом с Фаррабешем, ни за что бы ее не пустили к себе. Теперь она проведала, что мадам больна, и послала меня сказать госпоже Совиа, что хочет поговорить с ней.
— Она здесь! — вскричала Вероника. — Где же она?
— Муж отвел ее в шале.
— Отлично, — сказала г-жа Граслен, — оставьте нас и скажите Фаррабешу, что он может уйти. Передайте этой даме, что моя мать придет к ней, пусть она ждет.
С наступлением ночи Вероника вышла из дому и, опираясь на руку матери, медленным шагом направилась через парк к шале. Луна блистала, воздух был чист, природа словно хотела подбодрить взволнованных женщин. Матушка Совиа по временам останавливалась, чтобы дать отдых дочери; страдания Вероники были так невыносимы, что они только к полуночи вышли на тропинку, спускавшуюся из лесу к поросшему травой пригорку, на котором поблескивала серебристая кровля шале. Озаренная луной спокойная гладь озер отливала перламутром. Легкие ночные звуки, отчетливо слышные в тишине, сливались в сладостную гармонию. Вероника присела на скамейку, и со всех сторон ее обступила прекрасная звездная ночь. Тихий разговор двух голосов и скрип песка под шагами двоих людей донеслись издали по воде, которая передает все звуки в тишине так же верно, как отражает предметы в спокойную погоду. Вероника различила мягкий голос священника, шелест его сутаны и шуршание шелковой, должно быть, женской, одежды.
— Уйдем, — сказала Вероника матери.
Они вошли в низкое помещение, предназначавшееся для хлева, и присели на ясли.
— Дитя мое, — говорил священник, — я не браню вас, вы заслуживаете прощения, но по вашей вине может произойти непоправимое несчастье, ибо она душа этого края.
— О сударь, я уеду сегодня же, — отвечала чужестранка, — но я должна сказать вам, что покинуть родину второй раз — для меня равносильно смерти. Если бы я хоть один еще день осталась в этом ужасном Нью-Йорке, в Соединенных Штатах, где не знают ни надежды, ни веры, ни милосердия, я умерла бы, даже ничем не болея. Воздух, которым я дышала, разрывал мне грудь, пища не насыщала меня, я умирала, хотя с виду была полна жизни и здоровья. Муки мои прекратились, едва я ступила на палубу корабля: я почувствовала себя во Франции. О сударь! Я видела, как умерли с горя моя мать и одна из невесток. Мой дедушка Ташрон и моя бабушка тоже умерли, умерли, дорогой мой господин Бонне, несмотря на невиданное процветание Ташронвиля. Да, мой отец основал поселок в штате Огайо. Этот поселок превратился чуть ли не в город, и треть принадлежащих ему земель обрабатывает наша семья, которой во всем помогает бог: посевы наши удались, продукты у нас отменные, и мы богаты. Мы даже выстроили католическую церковь. Все жители нашего города — католики, мы не допускаем людей другой веры и надеемся своим примером обратить тысячи сект, которые нас окружают. Истинную религию исповедует меньшинство в этой мрачной стране денег и расчета, где стынет человеческая душа. И все же я вернусь туда и лучше умру, чем причиню малейшее горе матери нашего дорогого Франсиса. Об одном только прошу вас, господин Бонне, проводите меня сегодня ночью на кладбище, чтобы я могла помолиться на его могиле. Она одна влекла меня сюда; но, приближаясь к месту, где он лежит, я чувствовала, что становлюсь совсем другой. Нет! Никогда я не думала, что буду так счастлива здесь!
— Ну что ж, — сказал кюре, — пойдемте. Если настанет день, когда вы сможете вернуться без помехи, я напишу вам, Дениза. Быть может, побывав на родине, вы будете меньше страдать на чужбине...
— Покинуть родину теперь, когда она так прекрасна! Подумайте только, что сделала г-жа Граслен с потоком Габу, — сказала девушка, указывая на озаренный луной пруд. — И все эти владения будут принадлежать нашему дорогому Франсису!
— Нет, вы не уедете, Дениза, — произнесла г-жа Граслен, появляясь в дверях хлева.
Сестра Жана-Франсуа Ташрона всплеснула руками при виде заговорившего с ней призрака. Бледная, освещенная луной Вероника казалась привидением, которое возникло из сгустившегося за дверью мрака. Глаза ее сверкали, как звезды.
— Нет, дочь моя, вы не покинете родную землю, ради которой приехали из такой дали, и вы будете тут счастливы, или бог откажется помогать мне в моих делах. Ведь это он послал вас сюда!
Она взяла пораженную Денизу за руку и повела ее по тропинке на другой берег озера, оставив мать на скамейке вместе с кюре.
— Предоставим ей поступать по собственной воле, — сказала старуха.
Через несколько минут Вероника вернулась одна. Кюре и мать довели ее до замка. Очевидно, Вероника решила держать свой замысел в тайне, ибо никто в деревне не видел Денизу и ничего о ней не слышал.
Госпожа Граслен слегла в постель и больше уже не вставала. С каждым днем ей становилось все хуже; она досадовала, что не может подняться, не раз пыталась выйти на прогулку в парк, но напрасно. И все же в начале июня, через несколько дней после рокового происшествия, сделав отчаянное усилие, она поднялась и пожелала принарядиться и надеть драгоценности, словно в праздничный день. Она попросила Жерара подать ей руку, — инженер, так же как все друзья, каждый день приходил справляться о ее здоровье. Когда Алина сказала, что ее хозяйка хочет погулять, все прибежали в замок. Г-жа Граслен, которая собрала все свои силы, казалось, исчерпала их во время этой прогулки. Она выполнила свое намерение огромным напряжением воли, и это неизбежно должно было привести к роковым последствиям.
— Пойдемте в шале, но только вдвоем, — нежным голосом сказала она Жерару, глядя на него с некоторым кокетством. — Это, наверно, моя последняя вольная выходка: сегодня ночью мне снилось, что приехали врачи.
— Вы хотите осмотреть леса? — спросил Жерар.
— Да, последний раз, — ответила она и добавила таинственным тоном: — Но, кроме того, я хочу сделать вам одно странное предложение.
Вероника велела Жерару сесть с ней в лодку на втором озере, к которому они пришли пешком. Когда инженер, удивляясь про себя тому, что она сделала такую дальнюю прогулку, взялся за весла, она указала ему на свой домик — это была цель их путешествия.
— Друг мой, — продолжала она, помолчав и обведя долгим взглядом небеса, воду, холмы и берега, — у меня к вам весьма странная просьба, но я надеюсь, что мою просьбу вы исполните.
— Любую! Я уверен, что вы можете хотеть только добра! — воскликнул он.
— Я хочу женить вас, — продолжала она, — и вы исполните желание умирающей, уверенной в том, что она создаст ваше счастье.
— Но я слишком безобразен, — возразил инженер.
— Девушка эта хороша, она молода, она хочет жить в Монтеньяке. Если вы женитесь на ней, вы скрасите последние дни моей жизни. Нам нечего говорить о ее душевных качествах, это — существо избранное. А так как одного взгляда достаточно, чтобы оценить ее прелесть, молодость и красоту, то мы сейчас и увидимся с ней. На обратном пути вы мне ответите окончательно: да или нет.
После этого доверительного сообщения инженер стал грести так торопливо, что вызвал невольную улыбку на губах г-жи Граслен. Дениза, которая скрывалась от всех глаз в домике на острове, узнав г-жу Граслен, поспешила открыть дверь. Вероника и Жерар вошли. Бедная девушка вспыхнула, встретив взгляд инженера, который был поражен ее красотой.
— Катрин позаботилась о вас? — спросила Вероника.
— Как видите, сударыня, — ответила Дениза, показав накрытый к завтраку стол.
— Вот господин Жерар, о котором я вам говорила, — продолжала Вероника. — Он станет опекуном моего сына, и после моей смерти вы вместе будете жить в замке до совершеннолетия Франсиса.
