Эптон Синклер - Король-Уголь
— Но как я могу поверить, Хал?
— Клянусь, Джесси! Я никогда бы не обратился к вам, если бы не знал наверняка!
Она все еще колебалась. Но тут в его голосе прозвучало глубокое чувство:
— Джесси, милая…
Девушка, как зачарованная, подняла голову и посмотрела Халу в глаза. Густой румянец смущения залил ее лицо и шею.
— Джесси, я понимаю — об этом даже просить невозможно. Вы никогда не были нетактичны с друзьями. Но я вспоминаю, как однажды вы позабыли про свои хорошие манеры: какой-то хулиган-извозчик избивал на улице старую лошадь. Помните, как вы тогда кинулись на него? А теперь подумайте, дорогая, там в шахте мучаются такие же несчастные живые создания: только не лошади, а люди, рабочие…
Девушка не сводила с него взгляда, полного жалости и растерянности. И вдруг он увидел в ее глазах слезы.
— Не знаю, не знаю, ничего не знаю! — вскричала она и, закрыв лицо руками, громко зарыдала.
13
Наступила мучительная пауза. Хал вглядывался в лица гостей и, наконец, остановил взор на седой даме в черном вечернем платье, с жемчугом на шее.
— Миссис Кертис! — взмолился он. — Вы-то ему наверно скажете, правда?
Седая дама вздрогнула — неужели нет предела наглости этого мальчишки? Сейчас она видела, как он терзал Джесси. Но Джесси все-таки его невеста, а она, миссис Кертис, ему кто? И она ответила ледяным тоном:
— Я никогда не решусь навязывать свои советы в таком деле человеку, у которого нахожусь в гостях.
«Миссис Кертис, вы основали приют для бродячих кошек и собак», — едва не вырвалось у Хала, но он вовремя сдержался. Снова его взгляд заскользил по лицам присутствующих. Кто из них поможет ему принудить Харригана к действию?
Рядом с миссис Кертис сидел Реджи Портер с розой в петлице смокинга. Хал понимал, на каких ролях находится Реджи, — он был не то дуэнья мужского пола, не то — правая рука хозяина; приверженец богачей, развлекатель скучающих. Бедный Реджи жил жизнью других людей, его душа была всегда возбуждена чужими волнениями, сплетнями, приготовлениями к приему гостей и восторгами по поводу состоявшегося приема. И вечно он был в хлопотах и с великой расчетливостью взвешивал разные возможности, восполняя тактом и элегантностью свой горестный недостаток в деньгах. Хал мельком взглянул ему в лицо. Острые концы черных усиков словно встали от волнения, и друг Хала как молнией осенило! Этот Реджи ждет, чтоб его спросили, и у него уже заготовлен ответ, который повысит его акции в глазах семейства Харриганов!
За столиком напротив сидела Женевьева Холси — высокая, стройная, похожая на статую волоокой Юноны, и можно было подумать, что душа ее тоже полна красивых чувств. При более близком знакомстве оказывалось, что Женевьева — тупа умом и полностью поглощена собственной персоной. Рядом с Женевьевой сидел Боб Крестон, гладко выбритый, краснощекий, казалось, излучавший из каждой своей поры благополучие — как говорится, славный малый, которому неведомы никакие честолюбивые мечты, кроме того, чтобы завоевать побольше кубков для своего спортивного клуба и поддерживать на должной высоте счет побед стрелковой команды милиции штата. По доброте сердца веселый Боб мог бы высказать свое мнение относительно спасения шахтеров, но он был по уши влюблен в кузину Перси — Бетти Ганисен, сидевшую против него за столом, а Хал видел, как мечут молнии ее черные глаза, как крепко стиснуты ее кулачки и побелели губы. Хал прекрасно понимал Бетти: достойный отпрыск семьи Харриганов, она посвятила себя общей задаче этого семейства: сделать из детей коробейника, разносившего не столь давно на спине свои товары, предводителей молодого поколения американской знати.
Дальше сидела Виви Кэсс, которая умела говорить только на такие недевичьи темы, как лошади, собаки и тому подобное. Халу случилось как-то в ее обществе обсуждать социальные проблемы, и она выявила свою сущность одной блестящей фразой: «Когда кто-нибудь ест при мне с ножа, и считаю такого человека своим личным врагом!» Из-за плеча Виви выглядывало лицо молодого человека с бесцветными, водянистыми глазами и желтыми усиками. Это был Берт Аткинс, циник, разочарованный светский фат; газеты часто упоминали его как известного клубмена, а брат Хала назвал его «дрессированным котом».
Здесь находились еще Дикки Эверсон — любимец дам, подобно Халу, но больше ничем не отличавшийся; Билли Гаррис — тоже сын углепромышленника — с сестрой Дэйзи, и Бланш Ваглемен, чей отец был главным юрисконсультом старого Харрнганв, а брат — местным адвокатом и издателем газеты «Педро стар».
Итак, Хал всматривался в физиономии этих людей, а в уме взвешивал их личные качества. У него было такое чувство, словно он разворачивал свиток, изображавший картину полузабытой жизни. Сейчас ему было не до размышлений, но одна мысль вдруг властно вспыхнула в его мозгу: когда-то он тоже жил такой жизнью и принимал все как должное. Он знал этих людей, общался с ними; они казались дружественными, любезными, в общем вполне приятными знакомыми. А теперь — какая разительная перемена! Они уже не выглядели дружественными. Кто же изменился — они или Хал? Может быть, это Хал стал циником и потому видит их в новом беспощадном свете — холодными и равнодушными, как звезды, взирающие с высоты на гибнущих людей?
Хал снова взглянул на сына угольного короля — тот стоял бледный от гнева.
— Право же, Хал, не стоит это продолжать! Я ведь не из пугливых!
Перси неожиданно перевел взгляд на начальника охраны:
— Что вы об этом скажете, Коттон? Правильно ли описывает положение мистер Уорнер?
— Вы же знаете, Перси, что способен ответить такой субъект! — вмешался Хал.
— Нет, не знаю, — возразил тот. — Но я хочу знать. Ну как, Коттон?
— Он ошибается, мистер Харриган, — сказал начальник охраны громко и нагло.
— В чем именно?
— Компания прилагает все силы, чтобы открыть шахту. Она стремится к этому с самой первой минуты.
— Ага! — с торжеством сказал Перси. — Но чем вы объясняете задержку?
— Вентилятор был сломан, мы послали за новым. Нелегкое дело установить его. В один час этого не сделаешь.
Перси повернулся к Халу:
— Вот видите! Оказывается, по этому вопросу существует по крайней мере два мнения!
— Конечно! — воскликнула Бетти Ганнисен, бросая злобный взгляд на Хала. Она бы еще что-то прибавила, но Хал помешал ей. Приблизившись к молодому Харригану, он тихо произнес:
— Перси, выйдем отсюда! Мне нужно вам сказать несколько слов с глазу на глаз.
В его голосе была скрытая угроза. Взглядом он показал на дальний угол вагона, где только и было людей, что двое негров официантов, и те поспешно отошли, видя, что сюда направляются молодые люди. Итак, завладев сыном угольного короля, Хал вступил в последнюю фазу сражения.
14
Хал хорошо изучил характер Перси Харригана — какой студент не знает своих однокашников! Перси не унаследовал жестокости своего мрачного отца. Баловень судьбы, он был просто самовлюбленным эгоистом. При этом он был безволен, как все, кому никогда не приходится принимать смелых решений. Он рос на «женской половине», причем у его воспитательниц была одна цель — сделать его членом так называемого светского общества, и в процессе воспитания ему вбили в голову самые неумеренные представления о собственной значительности. Вся жизнь молодого поколения Харриганов омрачалась гнетущим воспоминанием о мешке, который таскал на спине их предок-коробейник. Хал знал, что больше всего на свете Перси стремился производить на окружающих впечатление самого доподлинного широкого и щедрого аристократа. Именно эту особенность характера своего противника Хал использовал сейчас как оружие.
Чтобы смягчить недовольство Перси, он начал с извинении. Он совсем не собирался устраивать такой скандал; виноваты во всем эти бандиты, которые поставили его жизнь под угрозу. Страшная штука, когда на тебя устраивают облаву, как на зверя, и стреляют в темноте тебе в спину! Тут уж поневоле утратишь самообладание и позабудешь даже те остатки хороших манер, которые кое-как сохранил, работая подручным шахтера! Он перед всеми выставил себя на посмешище. Господи, еще бы не понимать, какое ужасное впечатление он здесь произвел!
Хал оглядел свой грязный комбинезон, затем перевел глаза на молодого Харригана. Явно Перси думает то же самое и, наверно, считает, что Хал выставил и его на посмешище! Хал, разумеется, глубоко сожалеет об этом; но — увы! — оба они уже, как говорится, влипли, и сейчас поздно что-нибудь поправить. Скандал вылез наружу, теперь его не замнешь. Ну, хорошо, он заставит молчать своего друга-репортера; Перси заставит молчать кондуктора, официантов и Коттона с его сворой, но к друзьям такие меры неприменимы! Это надолго будет у них единственной темой для пересудов! И весь Уэстерн-Сити за один день узнает эту невероятную мелодраматическую историю, какие описываются только в бульварных романах: подручный шахтера в салон-вагоне наследника угольного короля!
