Франс Бенгстон - Викинги

Вздыхая, епископы увеличивали сумму, и наконец было достигнуто соглашение относительно той суммы, которую должен был выплатить король Этельред. Каждый воин должен был получить по шесть марок серебра в дополнение к тому, что он уже получил во время грабежа. Каждый кормчий получал по двенад­цать марок, а каждый капитан корабля — по шесть­десят. Торкель, Гудмунд и Йостейн получали по трис­та марок каждый. Епископы сказали, что этот день — печальный для них, и что они не знают, что скажет им их король, когда услышит о сумме, на которую они согласились. Они объяснили, что для него это будет тем более тяжелым ударом, что в настоящее время его послы ведут также переговоры с норвежским вождем по имени Олоф Триггиассон, который со своим флотом опустошал южное побережье. Они не уверены, сказа­ли они, что даже богатства короля Этельреда хватит, чтобы удовлетворить оба требования.

Когда они услышали это, вожди стали беспокоится, не запросили ли они слишком мало, и не опередят ли их норвежцы. Они быстро посовещались между собой, а потом, объявили, что они решили не повышать своих требований, но чтобы епископы не теряли времени, а быстрее везли серебро, поскольку, как они сказали, им очень не понравится, если норвежцам заплатят пер­вым.

Епископ Лондонский, дружелюбный и улыбчивый человек, согласился на это и пообещал, что приложит все силы.

— Я удивлен, однако,— сказал он,— что такие доблестные вожди беспокоятся об этом норвежском капитане, флот которого намного меньше вашего. Не лучше ли было бы для вас поплыть сейчас на юг, где стоит капитан, уничтожить его и его людей и, таким образом, завоевать его сокровища? Он недавно прибыл из Бретани на прекрасных кораблях, и говорят, что он захватил там неплохую добычу. Если бы вы это сде­лали, это еще больше бы усилило любовь к вам со стороны короля Этельреда, и в этом случае он без труда нашел бы требуемую вами сумму, поскольку тогда ему не надо было бы умиротворять жадность норвежского капитана.

Торкель кивал головой в неопределенности, а Гуд­мунд засмеялся и сказал, что предложение епископа определенно заслуживает внимания.

— Я никогда сам не встречался с этими норвеж­цами,— сказал он,— но каждый знает, что встречи с ними всегда кончаются доброй битвой, о которой пе­режившие ее потом смогут рассказывать легенды сво­им детям. Дома, в Бравике, я слышал, что мало кто за пределами Восточной Гутландии может тягаться с ними, и стоит, конечно же, выяснить, оправдана ли такая репутация. У меня на кораблях есть забияки с Аландских островов, которые уже начинают жало­ваться, что этот поход принес им хорошую добычу и отличное пиво, но не принес хорошей драки, и они говорят, что не привыкли к мирной жизни.

Торкель сказал, что он однажды сталкивался с норвежцами, но не против сделать это еще раз, как только заживет его рука, поскольку в битве с ними можно завоевать и славу, и деньги.

Затем Йостейн разразился громким смехом, снял шапку и бросил ее себе под ноги. Он всегда носил старую красную шляпу с широкими полями, когда не участвовал в битве, поскольку шлем раздражал ему голову.

— Посмотрите на меня! — закричал он.— Я ста­рый и лысый, а там, где возраст, там и мудрость, и я это вам сейчас докажу. Этот святоша может обма­нуть тебя, Торкель, и тебя тоже, Гудмунд, благодаря своему уму и хитрости, но он не может обмануть меня, потому что я — такой же старый и мудрый, как и он. Было бы очень хорошо для него и его короля, если бы он смог уговорить нас драться с норвежцами, потому что тогда мы уничтожим друг друга, а король Этельред избавится от нас всех, и ему не придется тратить свое серебро на тех, кто останется в живых. Но если вы послушаете моего совета, то не допустите этого.

Гудмунду и Торкелю пришлось признать, что они не подумали об этом, и что Йостейн — самый мудрый из них. Послы поняли, что не могут больше оказывать на них давление, поэтому они стали готовиться к возвращению к королю Этельреду, чтобы рассказать ему, как все обернулось, и как можно скорее собрать серебро.

Но перед тем, как уехать, они облачились в свои самые лучшие наряды, собрали вокруг себя своих людей и вышли на торжественную процессию, направ­ляясь на поле, где произошла битва. Там они прочли молитвы над телами павших, лежавших в наполовину скрывшей их траве, а вороны во множестве кружи­лись над ними, хрипло жалуясь на то, что их так грубо отвлекли от их законной трапезы.

Глава 2. О духовном

В лагере наступило радостное оживление, когда все узнали о соглашении, достигнутом их вождями с послами короля Этельреда. Все хвалили вождей за то, что те заключили столь выгодную сделку, прославля­ли короля Этельреда как самого благородного по отно­шению к бедным морским бродягам с севера. За этим последовала большая пьянка и веселье, вырос спрос на жирных барашков и молодых женщин, а те, кто был среди них ученее других, сидели вокруг костров, на которых жарились бараны, и пытались сосчитать, сколько серебра придется на каждый корабль, и сколько достанется всей флотилии. Это было трудной задачей, возникали частые споры о том, чей подсчет вернее, но в одном .были согласны все: в том, что никто из них раньше не мог поверить, что такое количество серебра может существовать где-либо в мире, кроме, разве, императорского дворца в Миклагарде. Некоторых удивляло, что кормчие получат такую большую долю, учитывая, что работа у них легкая, и им не приходит­ся сидеть на веслах. Но сами кормчие считали, что любому здравомыслящему человеку ясно, что они должны получить больше, чем все другие члены фло­тилии.

Хотя пиво было хорошим и крепким, а возбужде­ние велико, тем не менее споры редко принимали серьезный оборот, поскольку все они считали себя теперь богатыми людьми и радовались жизни, а поэ­тому не были столь же, как всегда, готовы обнажать оружие.

Но Орм сидел в мрачном раздумье вместе с ма­леньким монахом, думая, что мало кто во всем мире может быть более несчастным, чем он.

Брату Виллибальду было чем занять себя, посколь­ку было много раненых, требовавших его внимания, и он обслуживал их охотно и умело. Он осмотрел также руку Торкеля и немало высказал по поводу епископ­ского врача и того, как он лечил ее, потому что он не желал, чтобы кто-нибудь кроме него обладал знания­ми и умением в медицине. Он сказал, что ему придет­ся уехать вместе с епископами, но Орм не хотел, чтобы он уезжал.

— Всегда хорошо иметь врача поблизости,— ска­зал он,— и может быть, как ты говоришь, ты и самый лучший из них. Правда, мне хотелось бы через тебя передать привет Йиве, дочери короля Харальда, но если я это сделаю, то никогда больше не увижу тебя из-за той ненависти, которую ты испытываешь к нам, норманнам. Так что в любом случае, ответа я не получу. Не могу решить, что для меня лучше, а эта неопределенность плохо сказывается на моем аппети­те и сне.

— Ты намереваешься удерживать меня здесь си­лой? — спросил брат Виллибальд с негодованием.— Я часто слышал, как вы, норманны, хвастали, что ваша верность слову соответствует вашей отваге в бою, а всем нам, кто был в башне, обещали, что сможем идти, куда хотим. Но, видимо, это стерлось в твоей памяти.

Орм мрачно уставился перед собой и ответил, что он редко что-либо забывает.

— Но мне трудно отпустить тебя,— добавил он,— потому что ты — хороший советчик для меня, хотя в этом деле ты и не можешь мне помочь. Ты — мудрый человек, маленький монах, так ответь мне на один вопрос: если бы ты был на моем месте и столкнулся бы с той же проблемой, что и я, как бы ты поступил?

Брат Виллибальд улыбнулся и дружески кивнул Орму. Потом покачал головой.

— Тебе, кажется, очень хочется жениться на этой женщине,— сказал он,— несмотря на ее плохой ха­рактер. Меня это удивляет, потому что вы, безбожные мужланы, обычно удовлетворяетесь любой женщиной, попавшейся вам на глаза, и редко стремитесь к какой-либо одной. Или это потому, что она — принцесса?

— Она не получит от отца никакого наследства,— сказал Орм,— учитывая, что с ним сталось. И будь уверен, что мне нужна она, а не ее богатство. Не является препятствием для нашего брака и то, что она благородных кровей, поскольку я сам аристократичес­кого происхождения.

— Наверное, она напоила тебя любовным зельем,— сказал брат Виллибальд,— и поэтому твои чувства к ней столь сильны.

— Один раз она давала мне пить,— сказал Орм, — но с тех пор — ни разу. Это было в первый день, когда я увидел ее, и этот напиток был мясным бульоном. А выпил я его совсем мало, потому что она рассердилась и бросила чашку с бульоном в камин. В любом случае ты сам приказал, чтобы мне приготовили бульон.

— Меня не было, когда его готовили,— задумчиво сказал брат Виллибальд, — не было меня и когда он;; несла его с кухни в комнату, а молодому человеку нужно всего несколько капель такого зелья, когда женщина молода и красива. Но даже если и правда, что она подмешала колдовское зелье в бульон, я ни­чего не могу поделать, потому что от любви нет лекар­ства, кроме самой любви. Таков приговор всех мудрых врачей, которые когда-либо практиковали с древнейших времен.