Домашний зверинец - Готье Теофиль
Завоевать кошачью дружбу нелегко. Кот — животное философическое, аккуратное, спокойное, он дорожит своими привычками, любит порядок и чистоту и не разбрасывается симпатиями: он согласен быть вам другом, если вы этого достойны, но никогда не будет рабом. Нежность не лишает его свободной воли, и он никогда не сделает для вас того, что сочтет неразумным; но если однажды он выбирает вас — каким абсолютным доверием вы пользуетесь, какой верной привязанности удостаиваетесь! Кот служит вам товарищем в уединении, в грусти и труде. Вечера напролет он с довольным урчанием лежит у вас на коленях, предпочитая ваше общество компании себе подобных. Как бы громко мяуканье с соседней крыши ни призывало его на одну из тех кошачьих вечеринок, где вместо чая подают селедочный сок, он не поддастся искушению и останется подле вас. Если вы пересадите его со своих колен на пол, он немедленно возвратится назад с мурчанием, в котором будет слышен нежный упрек. Порой, сидя перед вами, он смотрит на вас глазами столь мягкими, столь бархатными, ласковыми и человеческими, что становится почти страшно: ведь невозможно предположить, что в этих глазах нет мысли.
У Дона Пьеро Наваррского была подруга той же породы и той же белизны. Ни одно из белоснежных сравнений, собранных в нашей «Симфонии в белом мажоре»[29], не может передать непорочной чистоты ее шерстки, в сравнении с которой мех горностая показался бы желтым. Ее назвали Серафитой в честь романа Бальзака, написанного под влиянием Сведенборга[30]. Впрочем, даже героиня этой чудесной легенды, взбиравшаяся вместе с Минной на заснеженные вершины Фальберга, не блистала такой белизной. Наша Серафита имела характер мечтательный и созерцательный. Долгие часы она проводила, застыв на подушке; она не спала и с чрезвычайным вниманием следила взглядом за некими зрелищами, недоступными простым смертным. Ласки были ей приятны, но отвечала она на них очень сдержанно и только тем людям, которых удостаивала своего уважения, а заслужить его было нелегко. Она любила роскошь и безошибочно выбирала самое новое кресло или такое покрывало, которое наилучшим образом оттеняло ее шерстку, мягкую, как лебединый пух. Серафита тратила много часов на свой туалет; каждое утро она самым тщательным образом вылизывала свой мех. Она умывалась лапкой и розовым язычком, и каждый волосок ее руна сверкал, как начищенное серебро. Если кто-то дотрагивался до нее, она тотчас убирала все следы прикосновения, ибо терпеть не могла такого непорядка. Ее элегантность и утонченность наводили на мысль об аристократическом происхождении; среди себе подобных она была по меньшей мере герцогиней. Она с ума сходила от духов, погружала нос в букеты цветов, покусывала, дрожа от удовольствия, благоуханные носовые платки; прогуливалась по туалетному столику среди флаконов с эссенциями и нюхала пробки; если бы ей позволили, она бы наверняка напудрилась рисовой пудрой. Такова была Серафита; ни одна кошка не соответствовала так точно своему поэтическому имени.
Примерно в то же время на нашей Лоншанской улице[31] появилась пара тех так называемых матросов, что торгуют лоскутными одеялами, носовыми платками из ананасовых волокон и другим экзотическим товаром. В маленькой клетке они несли двух белых норвежских крыс с прелестнейшими розовыми глазками. Мы в ту пору как раз пристрастились к белым животным; у нас даже в курятнике содержались куры исключительно белого цвета. Мы купили двух крыс; им соорудили просторную многоэтажную клетку с веревочными лесенками, кормушками, спальнями и трапециями для гимнастики. Без сомнения, они жили в этом доме так покойно и счастливо, как не жила даже лафонтеновская крыса в своем голландском сыре[32].
Милые эти зверушки, к которым люди непонятно почему испытывают ребяческое отвращение, очень скоро, убедившись, что никто не желает им зла, сделались на удивление ручными. Они позволяли себя гладить, точь-в-точь как кошки, а ухватив ваш палец крошечными, идеально мягкими розовыми лапками, дружески его вылизывали. После еды их обычно выпускали из клетки; они взбирались нам на плечи и на голову, влезали в рукава халата или куртки и вылезали оттуда с изумительной быстротой и ловкостью. Все эти упражнения, исполняемые с величайшим изяществом, проделывались ради разрешения распорядиться остатками десерта; крыс выпускали на стол; в мгновение ока самка и самец подбирали орехи грецкие и лесные, изюминки и кусочки сахара. Мало что могло быть забавнее их торопливой и вороватой побежки, а также растерянности, которая охватывала их на краю стола; но тут им подставляли дощечку, ведущую к клетке, и они препровождали свою добычу в закрома. Пара обильно плодилась, и очень скоро по веревочным лесенкам внутри клетки бегало уже множество зверьков такого же белого цвета. В результате мы оказались владельцами трех десятков крыс до такой степени ручных, что в холодную погоду они забирались к нам в карман погреться и сидели там очень смирно. Порой мы открывали ворота этого Крысограда[33] и, поднявшись на последний этаж нашего дома, тихонько свистели. Питомцы наши хорошо знали этот свист; крысам трудно подниматься по ступенькам, рассчитанным на человека, поэтому они взбирались по балясине на перила и с акробатической ловкостью друг за другом поднимались наверх по той узкой дорожке, по какой школьники порой, оседлав эти самые перила, спускаются вниз; добравшись до нас, они принимались тихонько повизгивать в знак самой живой радости. Теперь нам придется признаться в глупости, достойной беотийцев[34]: поскольку мы не раз слышали, что крысиный хвост похож на красного червяка и уродует это прелестное создание, мы раскаленной лопаткой отрубили одному из наших юных воспитанников этот столь порицаемый придаток. Крысенок прекрасно перенес операцию и, повзрослев, превратился в роскошного длинноусого самца; однако, хотя мы и избавили его от хвостового обременения, он был куда менее подвижен, чем его товарищи; к гимнастическим упражнениям он приступал с опаской и часто падал. В процессии, поднимавшейся по перилам, он всегда оказывался последним. Более всего он напоминал канатоходца, движущегося по канату без шеста. Тут-то мы и поняли, какую пользу приносит крысам хвост; когда они бегают по карнизам или узким выступам, он играет роль балансира или противовеса: если крыса клонится вправо, хвост поворачивается влево. Отсюда его беспрестанная вертлявость, которая кажется нам беспричинной. Но для внимательного наблюдателя в природе нет ничего ненужного, так что исправлять ее следует с большой осторожностью.
Вас, конечно, интересует, как могли уживаться кошки и крысы — представители двух враждебных родов, из которых второй служит добычей первому. Уживались они как нельзя лучше. Коты были с крысами учтивы, и крысы позабыли о бдительности. Кошачьи ни разу не нарушили перемирия, и ни один грызун не пострадал от их когтей. Дон Пьеро Наваррский относился к крысам с бесконечной нежностью и дружелюбием. Он укладывался перед клеткой и часы напролет наблюдал за их играми. Если по случайности дверь в комнату оказывалась закрытой, он начинал скрести ее когтями и тихонько мяукать, просясь назад к своим белым дружкам, а те частенько засыпали совсем рядом с котом. Серафита держалась более надменно; ей не нравилось, что крысы сильно пахнут мускусом, и она не принимала участия в их играх, но никогда не причиняла им зла и никогда не выпускала когти, когда они пробегали мимо нее.
Крысы эти умерли странной смертью. Однажды летним днем, когда жара в Париже стояла поистине сенегальская и столбик термометра достиг сорока градусов, а в воздухе чувствовалось приближение грозы, клетку с крысами, которые, судя их виду, очень страдали от жары, вынесли в сад и поставили в увитую виноградом беседку. Гроза разразилась сильнейшая: с молниями, ливнем, громом и порывами ветра. Высокие тополя на берегу реки гнулись, как тростинки; вооружившись зонтом, который ветер вырывал у нас из рук, мы собрались было пойти за крысами, но молния, как будто разрубившая небо пополам, остановила нас на верхней ступеньке террасы.
