Капризы мисс Мод - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
– Здравствуйте, Мак, есть для меня письма?
– Я сейчас посмотрю, мисс.
– Здравствуйте, Джордж, как вы себя чувствуете в этот ясный день?
– Чувствую слабость и плохо настроен.
– Это оттого, что вы просидели до 4-х часов утра за веселой пирушкой.
– Вы легли так же поздно, как и я, а между тем вид у вас, точно у ребенка после сладкого сна.
– Да, но я пила только имбирное пиво и не выкурила восемнадцати сигар. Тем не менее, мне кажется, что я старею. Ночные пирушки потеряли свою прелесть для меня. Я готова была уйти уже в час ночи, но это было бы не по-товарищески. Я, пожалуй, выйду замуж за фермера и на этом успокоюсь.
Джордж был изумлен. Он не ожидал, что здесь, в этом месте, его взгляд на жизнь найдет себе отзвук.
– Я как раз сам думал о том, – сказал он, чувствуя уже не в первый раз, насколько Билли отличалась от большинства тех, с которыми ему приходилось сталкиваться, благодаря своей профессии.
– Как все это плоско, я разумею театральную среду, эти надоевшие премьеры и вечеринки после представлений, которых нельзя избежать, – сказал он, – внутренний голос нашептывает мне, что с меня достаточно.
– Такая мысль приходит в голову всякому разумному человеку, связанному с театральным миром. Во всяком случае, я расстанусь с подмостками при первом удобном случае. Забавное это дело – театральное. Неожиданно попадаешь туда и уже там застреваешь. Вот я, например. Мне следовало бы повязать голову платком и доить коров. А вместо этого я очутилась в Лондоне и помогаю увеселять утомленных дельцов.
– Я не знал, что вы любите деревню, Билли.
– Я, видите ли, деревенское дитя. Мой отец заведовал оранжереями в Индиане, и мне известны наперечет названия всех цветов. Знаете ли вы, как я проводила первые вечера по приезде в Лондон? Я торчала в Ковент-Гардене и вдыхала аромат цветов.
– Вот где нам следовало бы быть прошлой ночью.
– О, да, мы тогда использовали бы лучше время. Скажите, вы не заметили ужасного субъекта, с которым мисс Бэб Синклер афишировала себя, когда вечер был в самом разгаре. Вы не могли не заметить его, так как он занял больше места, чем полагается любому мужчине. Его зовут Спенсер Грэй.
Джордж вспомнил, что его представили толстому мужчине его же возраста, который откликался на это имя.
– Это позор, – сказала Билли с возмущением. – Она – сущий ребенок. Это была первая пьеса, в которой она участвовала. Я случайно узнала, что в Нью-Йорке существует прелестный юноша, который безумно хочет на ней жениться. Я убеждена, что этот молодчик причиняет ей не мало забот. Неделю тому назад он пытался волочиться за мной, но я живо поставила его на свое место. Он, вероятно, думает, что Бэб доступнее. Разговоры с ней по этому поводу ни к чему не приводят. Она ослеплена им. Подождите, – продолжала она, – пока я просмотрю свою корреспонденцию. Держу пари, что половина из них – любовные записки. Я получила три между первым и вторым актом вчера вечером. Мне не понятно, почему знать и средний класс считают меня своей собственностью только потому, что у меня золотистые волосы, которые, к слову сказать, не фальшивы, и потому, что своим пением я честно зарабатываю себе на жизнь.
Мак удобно прислонил свои массивные плечи к дому и возобновил разговор.
– Я полагаю, что вы сегодня очень довольны, сэр.
Джордж задумался. Он, безусловно, чувствовал себя лучше с той минуты, как увидел Билли Дор, но он далеко еще не пришел в свое обычное настроение.
– Я должен бы быть довольным, но на самом деле это не так.
– Вы становитесь пресыщенным потому, что ваша пьеса имела большой успех в Америке. – Да, ее ставили в течение целого года в Нью-Йорке, а сейчас ее ставят в трех театрах.
– В этом-то и дело. Вы пресытились. На вашу долю выпало слишком много успеха.
Мак покачал головой.
– Вы не женаты, не правда ли?
Билли Дор, пробежав свои письма, смяла их в комочек и передала их Маку.
– Что вы сказали о браке?
– Я говорил мистеру Бэвану, что он пресыщен.
– Разве вы пресыщены, Джордж?
– Так утверждает Мак.
– А почему он пресытился, мисс? – спросил Мак риторически.
– Не спрашивай меня. Это не по моей вине.
– Это потому, что, как я уже говорил, мистер Бэван имел слишком большой успех, а также потому, что он не женат. Вы ведь сказали, что не женаты.
– Я не говорил, но это так.
– То-то и есть. Снимать пенки со сливок – быстро приедается, если некому за это хвалить. Когда я был холостым и мне случалось выиграть на скачках пару фунтов, мое радостное возбуждение быстро испарялось. Теперь же, если кто-нибудь из посетителей и дает мне правильные советы и, благодаря этому, подрабатываю, то половина удовольствия заключается в том, чтобы принести деньги домой, выложить их на кухонном столе, и чтобы жена потрепала меня по спине.
– Как же вы поступаете, когда проигрываете?
– Я ей не говорю, – возразил Мак простодушно.
– Вы, кажется, изучили искусство быть счастливым.
– Это не есть искусство, сэр. Это просто уменье найти подходящую жену и иметь собственный домашний очаг, куда можно вернуться вечером.
– Мак, – сказала Билли, – вы совершенно правы, я сама стою за простую семейную жизнь. Вы идете, Джордж?
– Я хочу достать вечерние газеты и отправить несколько телеграмм. Мы встретимся позднее.
Мак следил за спиной Джорджа, пока тот не повернул за угол.
– Славный, прекрасный господин, – сказал Мак. – Жалко, что на него напала хандра, после того, как он здесь имел такой шумный успех. Вероятно, это объясняется тем, что он артист.
Мисс Дор заглянула в свою сумочку и достала пуховку, которой принялась пудрить нос. – Мак, все композиторы со странностями. Они все делаются такими. Звуки джаз-банда им как будто бросаются в голову. Но, в общем, Джордж прекрасный человек и не позволяйте никому утверждать противное.
– Вы, мисс, давно знакомы с ним?
– Около пяти лет. Я была стенографисткой в издательстве, которое выпустило в свет его песни, когда впервые с ним встретилась. Есть еще одна вещь, которую надо поставить Джорджу в заслугу. Успех не вскружил ему головы. Этот юноша зарабатывает бешеные деньги, его карманы набиты тысячедолларовыми билетами, но он остался совсем таким же, каким он был, когда я впервые познакомилась с ним и когда он рыскал по Бродвею в поисках счастливого случая, который помог бы ему втиснуть две-три песенки в первую попавшуюся старую пьесу, шедшую тогда на сцене.
Не догадываясь об этих похвалах, исходивших от человека, мнением которого он дорожил, и которые могли бы его ободрить, Джордж спускался по Шефтсбери-Авеню, чувствуя себя более угнетенным, чем когда-либо. Он шел, стараясь найти причину своего плохого настроения. Сегодня, как ему правильно заметил Мак, у него было все, чтобы быть счастливым. После того, как он
