Сергей Юрьенен - Великий консерватор
Я же тем часом свалю на луну -
– сдержанно. Я научился быть гонимым с приличествующей
Херру Профессору любезностью.
Врать не будем. Нечасто издавал я восторженный вопль.
Обидную правду-матку режу, как Эмили **.
Мой стих разносит истину – споры лучшей планеты
И взращивает ее за дверью соседа.
Восхитительная дикость, в строгую форму заключенная.
Продается, как стылые пирожки. Пишу для прошлого.
Или это будущее пишет мной? Я вернусь
Назад, когда твой внук набросится на мою поэзию.
Во времена наличности и зевков, с искусством в лохмотьях,
Резонанс лирической формы все еще кое-что значит.
Не механизированной формы, которая сетка без тенниса,
Стих свободный? “Безыскусственность, которая скрывает отсутствие искусства”.
Мои прозаические книги? Распроданы по уценке.
С тем же успехом мог бы быть мертвым.
Если писать, чего требует ярость,
Остановили б меня мятежи?
Нет. Пресекли скучающие непокупатели.
С тем же успехом мог бы лавку закрыть.
Но, несмотря на то что демагоги умоляют и культ – быстродействующее бухло,
Ремесло слова есть долготерпимая муза.
Когда идиоты меня коронуют, кто предскажет, будут то
Лавры или погребальные колокола?
Да, это бред величия.
Как и у тебя, hypocrite lecteur***.
III.
Может, в других мирах “житьё-бытьё” случится снова.
Здесь же мы круг завершаем. Нет выбора; нет и оружия.
Битва рождения, хрип смерти, рефрен, который глушит
Бой за “я верую!”
Мы, совершившие оборот, добавляем песнь исцеления
От патетики этого рефрена.
Какой бы она ни была, эта песнь пережита,
В ней можно почувствовать боль.
Лишь старик знает жизнь. Слишком поздно, чтобы жить ее.
Знает, когда измениться. Но слишком задубел в коленях, чтоб провернуться.
Изгнанник из моей собственной автобиографии,
Злобно кошусь на нее сквозь туман гражданина третьего возраста.
Как верная гончая, внезапно впавшая в бешенство
И вместо зайца преследующая охотника,
Пропасть, которая всегда со мной, бездна вместо верного очага
Травит сердце.
Будь то бизнес с 9 до 5, будь то пьянка до трех ночи,
Бэббит-старший или младший похваляются свободой:
“Мы личности, нонконформисты
Как любой другой”.
Выворачивая осклизлые колера моей эпохи,
Я – норовистый хамелеон.
Но, когда приспособился, стал поборником, забиякой,
Получил, как тот Генерал у Литтл Биг Хорн, в морду пирог с кремом.
Я искал после Битвы, Меня Ранившей,
невредимости в панцире: черепаха.
Что поймало меня в стены, которых не могу сокрушить.
Тюрьма меня самого: плата за вход в свою ракушку.
Когда приторный пирог смерти ударит в лицо,
Отступи со всей грацией.
IY.
Отступи? Моя зелень упорствует в полной силе,
пока осень не откинет задний борт.
А там разделим перегной, плодородный,
Связующий нас всех.
Все мои “я” превосходят самих себя. Последняя страница
Превращается в навоз. Избавление.
Август 5, 2003
………………………………………………………………………………………………….
* Условий человеческого существования (фр.)
** Emily Dickinson, американская поэтесса (18 – )
*** Лицемерный читатель (фр.)
***
P.S. Тем не менее, Питер: с Днем рождения! Поэзию Вашу еще переведут лучше, чем получилось у меня. Sophie, спасибо за время за рулем. Ну, вот пока и все, что произошло со мной на данный момент в Новом Свете – говоря, друзья, о грандиозном.
Про небоскребы знаете всё сами.
Спрингфилд, Сан-Суси, Холиоки, штат Массачусетс – Нью-Йорк Сити,
