Леопольд Захер-Мазох - Амур с капральской тростью
– Что здесь происходит? – крикнула она уже издали.
Капралы тотчас же остановились.
– Я наказываю солдата, – произнес капитан холодно, хотя внутри все клокотало, поскольку он тоже считал Ивана своим счастливым соперником.
– За что? – спросила женщина-полковник. – И по какому праву?
– По праву, предоставленному мне как командиру роты, наказывать своих людей за дисциплинарные проступки, – ответил Павлов по-прежнему невозмутимо.
– В чем этот человек провинился? – продолжала госпожа Меллин. – Верно, опять в каком-нибудь пустяке, может теперь он был излишне бледен, стоя в шеренге?
– Вчера вечером после вечерней зари он на целые четверть часа ушел из расположения части, – пропуская намек мимо ушей, сказал капитан.
– Скажите пожалуйста, на целые четверть часа? – издевательским тоном произнесла женщина-полковник. – И за это такое бесчеловечное позорное наказание?
– Не имеет значения, нарушается ли вечерняя заря на одну минуту или на целый час, – возразил Павлов. – Впрочем, дело здесь усугубляется еще и другим обстоятельством. Этот человек категорически не желает объяснить свое отсутствие, да, он наотрез отказывается отвечать, где он провел вчерашний вечер и чем в это время занимался…
– Если вопрос только в этом, – промолвила госпожа Меллин, – то я сама могу дать на него исчерпывающий ответ. Мне известно, где Иван Нахимов был вчера вечером. Этого вам, господин капитан, должно быть вполне достаточно.
– Нет, мне этого недостаточно, – воскликнул Павлов, на лбу у которого от ярости вздулись жилы, – я должен знать, где человек находился.
– Вы действительно хотите это знать? – насмешливо поинтересовалась госпожа Меллин. – Ну хорошо, Иван Нахимов вчера вечером был у меня!..
Павлов изменился в лице, в рядах роты возникло оживление.
– Но даже если, несмотря ни на что, человек заслуживает наказания, – проговорила госпожа Меллин с достоинством, буквально сразившим Павлова, – то наказывайте его по-человечески… никогда не забывайте, что он один из ваших братьев, который оступился.
– Ах! Знаем мы эти смехотворные сентенции, эти новомодные идеи французских философов, – отмахнулся Павлов, совершенно выходя из себя, – а вам не следовало бы забывать, что вы оскорбляете меня, дворянина и офицера, да и саму себя, выставляя на посмешище из-за простого солдата.
– Вы полагаете? – промолвила госпожа Меллин, глаза которой уже метали молнии, но которая тем не менее сохраняла спокойствие и насмешливость. – Я же, напротив, считаю не более чем смешным претензии, основывающиеся на таких преимуществах, как жалованная дворянская грамота и офицерский патент, которые можно в любой момент разорвать. И что тогда останется, коли нет того единственного, что еще пользуется сегодня уважением – подлинных духовных ценностей.
– Но я пока еще офицер! – крикнул Павлов.
– Вам им недолго осталось быть, – резко и язвительно бросила в ответ полковник в кринолине, одновременно срывая с Павлова эполеты.
– Как вы смеете..? – запинаясь пробормотал тот, хватаясь за шпагу.
– Здесь я представляю царицу, и тот, кто выказывает неповиновение мне, нарушает свой долг перед государыней, – продолжала госпожа Меллин, и ее бархатный наряд угрожающе зашелестел. – Я наистрожайшим образом запретила наказывать моих солдат палкой. Вы нарушили мой запрет и тем попрали свой офицерский долг. Вы бунтарь, сударь, и заслуживаете быть наказанным в назидание остальным. Отныне вы разжалованы мной в рядовые, а вас, Иван Нахимов, я произвожу в капитаны и назначаю командиром роты.
Павлов был близок к обмороку. Он не проронил ни звука, глаза его были полны слез, тогда как облагодетельствованный Иван, на котором тут же развязали веревки, поспешил преклонить колено перед прекрасной амазонкой.
– Могу ли я в день, когда вы одарили меня такой милостью, – произнес новый капитан, – просить вас еще об одном, особом, одолжении, милостивая госпожа?
– Ну?
– Оставьте рядового Павлова в моей роте, – враждебно сверкая глазами, попросил Иван.
Дьявольская усмешка мелькнула на красивом безжалостном лице уязвленной женщины.
– Быть по сему, но при одном условии…
– Извольте приказывать, – сказал Нахимов.
– Итак, я передаю рядового Павлова в ваше личное распоряжение, господин капитан, – промолвила госпожа Меллин, – а что касается смехотворных филантропических сентенций французских философов, то в данном случае попытайтесь о них забыть, дорогой Нахимов, и купите себе заблаговременно хорошую плетку, ибо собак и слуг надобно сечь!
VII
Через несколько дней после разразившейся катастрофы, низринувшей Павлова с его призрачной высоты к ногам заносчивых врагов и бесповоротно отдавшей его на их произвол, Тобольский полк был направлен в полевой лагерь, который согласно особому распоряжению Екатерины Второй, большой почитательницы Фридриха Великого, был устроен для войсковых маневров по прусскому образцу и находился лишь в часе езды от Царского Села.
Новоиспеченный капитан Иван Нахимов стал здесь предметом самого пристального внимания как со стороны офицеров, так и придворных дам, которые по обычаю того времени, кто анонимно, кто вполне открыто перед всем светом, одаривали его дорогими вещами. Он как раз сидел в своей палатке с несколькими товарищами за игрой в карты, когда туда вошел лакей в ливрее царской дворцовой прислуги, поклонился, передал любимцу фортуны большой сверток и тотчас же снова исчез.
– Ага, новый подарок, счастливчик! Что бы это могло быть! – перебивая друг друга, закричали молодые офицеры.
Нахимов осторожно развернул упаковку. В ней оказалась одна из тех роскошных шуб, какими Екатерина Вторая имела обыкновение одаривать французских философов, когда те приезжали в Петербург навестить ее.
Возглас единодушного восторженного изумления последовал за распаковкой.
Нахимов поднял вверх поистине царский подарок и рассмотрел его: это была большая просторная шуба из зеленого бархата, подбитая и щедро отороченная темным собольим мехом.
Подлинно великокняжеская шуба! – воскликнул один из товарищей.
– Да, под стать самому царю, – заверил другой.
– Но что я с ней буду делать? – вздохнул Нахимов, который уже успел стать тщеславным, точно кокетливая женщина. – Не могу же я носить ее со своим мундиром!
– Что ты выдумываешь, – перебило его несколько голосов разом, – ведь это же домашняя шуба!
– Давай-ка, примерь ее, – сказал молодой поручик и хотел было сам помочь Ивану облачиться в подарок.
– Нет, нет, – возразил тот, для чего же у меня денщик? Эй! Павлов!
Бывший капитан быстро и послушно, однако без тени смирения, подошел к ним. Он носил теперь обыкновенный солдатский китель, но был по-прежнему аккуратно причесан.
– Помоги-ка надеть шубу! – приказал Нахимов.
Павлов молча повиновался.
– Великолепно! – воскликнули офицеры.
В домашней шубе Нахимов и в самом деле выглядел просто великолепно, чуть ли не как переодетая женщина, одна из екатерининских амазонок.
– Однако к ней, бесспорно, не хватает турецких шаровар и домашних сапожек! – решил молодой граф, побывавший в Париже.
– Ты думаешь? – промолвил Нахимов. – Что ж, это можно попробовать. – Он уселся на кровать и протянул Павлову ногу. – Ну, чего пялишься? – нетерпеливо закричал он, когда бывший капитан, задумавшись, на мгновение замешкался. – Стягивай! Ты теперь обыкновенный солдат, мой денщик, следовательно, мой раб, или…
Павлов повиновался. Когда туалет был закончен, Нахимов подошел к зеркалу и с удовлетворением осмотрел себя со всех сторон.
– Ну, твоя красавица действительно щедра, – сказал молодой граф.
– Как? Кто? – удивленно спросил Иван.
– Я имею в виду нашего красивого полковника, госпожу Меллин!
У Павлова от услышанного даже губы побледнели.
– Госпожа Меллин?! – удивился Нахимов. – Ты считаешь, что она…
В ответ товарищи громко расхохотались. Между тем Нахимов ненароком сунул руки в карманы шубы.
– Ой, что это? – пробормотал он, вытаскивая небольшой футляр.
– Еще что-то? Позволь взглянуть, – попросили товарищи.
Нахимов открыл футляр и вместе со всеми застыл, потеряв дар речи, ибо в нем лежал портрет царицы, оправленный бриллиантами, и написанная ее собственной рукой записка.
«Великолепному капитану Ивану Нахимову от благорасположенной к нему императрицы Екатерины Второй».
Нахимов покраснел до кончиков ушей, но не оттого, что, как подумали товарищи, нежданно-негаданно удостоился многообещающей милости императрицы, а от высказанной графом идеи, что подарок мог быть от госпожи Меллин.
«Стало быть, это уже был общеизвестный факт, сказал он самому себе, что тебя любит эта прекрасная женщина, и что ты, в свою очередь, тоже любишь ее. Все это значит, только вы сами, ты и она, об этом даже не догадываетесь. Однако товарищи правы – такое положение нужно изменить!»