Фрэнсис Фицджеральд - Краткое возвращение домой

— Сейчас вы сойдете, Джек, или я вам помогу, — захрипел он.

Поезд замедлил движение, мы подъезжали к Порт-Уэйну. В относительной тишине голос его звучал громко, но сам он не трогался с места: вероятно, был чересчур слаб. Мы следили друг за другом. Вдоль поезда прошли рабочие, проверяя тормозные колодки. Локомотив мрачно пыхтел в голове состава. Никто не сел в наш вагон. Проводник, закрыв за собой дверь тамбура, прошел по коридору. Поезд медленно выскользнул из едва освещенного крытого перрона и, набрав ход, втянулся в долгую темноту.

Последующее длилось, наверное, пять или шесть часов, но поскольку у меня не осталось ощущения, что я прожил все это в действительном мире, оно вполне могло длиться пять минут или пять лет. Это был поединок, медленный, кропотливый, невыразимый и страшный. Атмосфера ирреальности, в которой я провел весь день, сгустилась, стала более напряженной и непереносимой. Я вцепился в подлокотники кресла, чтобы не сорваться в дрейф, чтобы удержаться в мире живых. Но временами силы иссякали, я расслаблялся и начинал потихоньку соскальзывать. Мне становилось легче, потому что больше не о чем было заботиться. Затем резким напряжением воли я собирался и возвращался в курительную комнату.

Я заметил вдруг, что перестаю его ненавидеть, перестаю воспринимать, как чуждое; осознав это, я задрожал, и струйки пота потекли у меня по вискам.

Вероятно, он подметил мою внезапную слабость, поскольку начал говорить тихим, почти мягким голосом:

— Теперь вам лучше уйти.

— О нет! я не уйду, — заверил я его.

— Как пожелаете, Джек.

Это было дружеское соглашение. Он читал во мне и хотел помочь. Он жалел меня. Мне лучше было уйти, пока не стало чересчур поздно. Мне лучше было уйти… чтобы он снова смог обрести Элен. Я испустил слабый крик и выпрямился:

— Что вам от нее нужно? — спросил я дрожащим голосом. — Забрать душу?

Он бросил на меня ошалевший взгляд — взгляд животного, наказываемого за вину, которую оно не осознает. Я был в полуобморочном состоянии, но продолжил:

— Для вас она потеряна. Она перенесла на меня свое доверие.

Он завыл, как вырвавшийся из ада:

— Вы лжец! — Его голос леденил мне кости.

— Она испытывает доверие ко мне, — повторил я. — Вы уже не имеете над ней никакой власти. Она спасена!

Его лицо побледнело еще больше, но он сумел овладеть собой, и снова я почувствовал, как меня затопляет нечеловеческое безразличие, смешанное со слабостью. Какой во всем этом смысл? Какой?

— Вам осталось совсем немного, — удалось выговорить мне… и неожиданно интуиция подсказала слова, которые нужно было произнести. Я швырнул правду прямо ему в лицо. — С вами все кончено. Вам уже ничего не осталось. Ваше тело покоится в Питтсбурге, мертвое. Оно вас ждет, вы не сможете двигаться дальше.

Черты его лица расползлись, он потерял всяческое сходство с человеческим существом, живым или мертвым. Комната наполнилась ледяным воздухом. Он затрясся в приступе кашля и мерзкого смеха. Затем, выругавшись, медленно поднялся и сказал:

— Смотрите. Я покажу вам.

Он сделал ко мне шаг, потом другой. За моей спиной словно распахнулась настежь дверь в подлую бездну мерзости. Он или я испустил крик агонии? Внезапно последние силы оставили его: с хриплым стоном он осел на пол…

Я продолжал сидеть, не способный пошевелиться, повергнутый в ужас и до предела измотанный, не знаю как долго. Помню лишь — сколько времени спустя? — какой-то сонный служащий чистил мне обувь. В окнах завиднелись, раздирая ночь, языки пламени над доменными печами Питтсбурга. На канапе что-то лежало, чересчур плоское, чтобы быть человеческим телом, и чересчур плотное, чтобы быть тенью. Оно растаяло и исчезло на моих глазах.

Чуть позже я открыл дверь купе Элен. Она спала там, где я ее оставил. Ее очаровательные щеки казались безжизненными, но руки были спокойными, а дыхание мирным и ровным. Освобожденная от своего демона, она выглядела очень слабой — но она стала такой, какой была ранее.

Я устроил ее поудобнее, укрыл одеялом, потушил свет и вышел.

Когда я приехал домой на пасхальные каникулы, первым делом было зайти в бильярдную. Естественно, кассир не запомнил моего краткосрочного визита три месяца назад.

— Я ищу одного человека. Думаю, он часто бывал здесь раньше.

Я описал его и как только закончил, кассир окликнул невысокого парня, похожего на жокея, который сидел в углу. Он выглядел очень занятым, но забывшим, чем именно.

— Эй, малыш, не желаешь ли поговорить с этим чудаком? Я думаю, он спрашивает о Джо Уорлэнде.

Тот бросил на меня подозрительный взгляд. Я сел рядом с ним.

— Джо Уорлэнд мертв, — пробормотал парень. — Он умер этой зимой.

Я повторил описание: его пальто, смех, обычное выражение лица.

— Тот, кого вы ищете, точно Джо Уорлэнд, но он умер.

— Мне бы хотелось получить некоторые подробности о нем.

— Какие?

— Чем он занимался, например.

— Откуда мне знать? Он захаживал время от времени сыграть на бильярде.

— Послушайте, я не из полиции. Я хочу лишь составить представление о его привычках. Он мертв, следовательно, это не может ему повредить. И я никому не скажу об этом.

Поколебавшись, парень глянул на меня в упор:

— Ладно… это был большой путешественник. Кто-то сказал мне, что умер он в дороге…

Я вздрогнул, он продолжал:

— Погодите, кто же мне говорил об этом? Во всяком случае, Джо находился в Нью-Йорке, больной, и хотел вернуться домой. Его сняли с поезда, в бреду, в Питтсбурге, там он и умер от воспаления легких.

Я кивнул. Кусочки головоломки начинали складываться в целое.

— Почему он проводил столько времени в поездах?

— Откуда мне знать, приятель?

— Возможно, вам пригодятся десять долларов? Буду признателен, если вы расскажете все, что вам доводилось слышать об этом.

Парень ответил неохотно:

— Мне лишь известно, что он работал в поездах.

— Он работал в поездах?

— У него были разные дела, но он не любил о них распространяться. Он знакомился с девушками, которые путешествуют одни. Несколько раз он появлялся здесь с карманами, набитыми деньгами, и говорил, что дали их цыпочки.

Я поблагодарил его, вручил десять долларов и вышел. По дороге я размышлял. Очевидно, какая-то часть Джо Уорлэнда покинула поезд в Питтсбурге, но другая продолжила путь домой.

На эту Пасху Элен не приехала, но даже если бы она была здесь, я все равно не стал бы рассказывать того, что узнал. Летом мы виделись почти каждый день, но ни разу не говорили об этом человеке.

Иногда, впрочем, без видимой причины она делается молчаливой и замкнутой, и в эти моменты ей хочется быть возле меня. Я догадываюсь, что творится в ее голове.

У нее много поклонников, этой осенью она закончит обучение, а мне предстоит провести еще два года в Нью-Хейвене, но моя мечта уже не кажется столь же неосуществимой, как несколько месяцев назад. В каком-то смысле она принадлежит мне. Даже оставляя меня, она принадлежит мне. Она всегда будет знать, что я ее люблю и могу еще пригодиться. Такие соображения принимаются во внимание. Сегодня я поведу ее на танцы в Клуб, и может, этим вечером ей случится стать молчаливой и немного испуганной и она пожелает, чтобы я оказался рядом. Кто знает? Во всяком случае, я буду поблизости, я всегда буду поблизости.