Анри де Ренье - Провинциальное развлечение

Клара, Клара Дервенез! Эта Клара была моею любовницею в продолжение двух лет и одною из причин моего теперешнего разорения. Впрочем, "связываясь с нею", я прекрасно знал, каковы будут последствия. Как я уже сказал, у меня был реалистический взгляд на любовь. Я знал, что Клара – женщина дорогая, и представлял, во что она мне обойдется. Она разорила уже нескольких моих друзей, и не было никаких оснований думать, что я избегну их участи. С какой стати Клара, женщина, всегда бывшая на чьем-нибудь содержании и привыкшая к широкому образу жизни, – с какой стати Клара отказалась бы ради меня от своих вкусов к расточительности и роскоши? С какой стати она сделалась бы вдруг для меня особою бескорыстною? Нужно принимать каждого человека таким, как он есть. Для Клары Дервенез естественно было быть разорительною. Она и была разорительною. Желая ее, я знал, какой опасности я подвергаю себя. Я знал, что по прошествии очень небольшого времени меня постигнет полное разорение и что я не вправе буду сделать ей ни одного упрека по этому поводу. Клара не выдавала себя за то, чем она не была. Ее продажность была добросовестною. В обмен на свое красивое тело она принимала соответствующее приличное вознаграждение. Что уплата этого вознаграждения стоила мне свободы, независимости моей жизни, это было моим делом. Клара предоставляла мне наслаждаться своею особою в продолжение времени, когда я буду способен давать ей взамен денежный эквивалент, – предоставляла мне свое лицо, свой смех, свои ослепительные зубы, свое довольство красивого создания – равнодушного, любезного и кроткого.

Я часто спрашивал себя, почему, хорошо зная, что после моего разорения я не способен буду пользоваться независимостью, почему я не отступил перед перспективою ожидающего меня будущего. Каким образом я столь легкомысленно направился в западню, которая теперь захлопнула и пленила меня навсегда? Заметьте, что я не любил Клары Дервенез. Значит, не страсть привела меня к ней. Конечно, она возбуждала во мне желание, но желание нормальное, без неистовства, без тревоги, желание спокойное, спокойствие которого объяснялось, вероятно, возможностью беспрепятственно утолять его в точно определенных условиях. Я знал, что никакое препятствие не помешает этому и что все сведется к вопросу о вознаграждении. Достаточно мне посвятить некоторую сумму, и мимолетное обладание Кларою будет мне обеспечено.

Я не желал ничего другого, кроме минутного обладания ее телом и ее красотою, и я самым холодным образом высчитывал, во что обойдется мне эта минута и до каких пор мои доходы позволят мне продолжать наслаждение. Я знал, каковы будут последствия этой сделки, и все же не испытывал никакого колебания, решаясь на нее. Все это заставляет меня думать, что, действуя так, как я поступил, я повиновался неведомому мне велению судьбы. Разве для ее тайных целей не нужно было, чтобы в моей жизни произошли некоторые события, приведшие меня к тому состоянию, в котором я находился?

Я только что сказал, с какою исключительною точностью у меня сложился из рассеянных черт образ Клары Дервенез, и вкратце изложил также воспоминания и размышления, которые этот образ вызвал у меня. Чтобы лучше следить за их нитью, я полузакрыл глаза. Когда я снова открыл их, образ стал еще более четким, так что я даже подумал, не галлюцинирую ли я. Я видел Клару Дервенез сидящею за соседним столиком, но на этот раз она не была уже игрою моего воображения. Это была сама Клара Дервенез. Она вошла, не будучи замеченною мною, и села за этим незанятым столиком вместе с сопровождавшими ее мужчинами. Я не знал их. По внешности это были иностранцы, вероятно аргентинцы. Один из них был довольно красив – любовник Клары, несомненно, потому что его товарищи смотрели на него как будто с завистью. Конечно, они были только статистами. По окончании обеда красивый брюнет с закрученными усами проведет с Кларою вечер в театре и отвезет ее домой. Я видел, как они входят в комнату, все мельчайшие вещички которой были мне хорошо знакомы и в которой я так часто обладал Кларою. Я видел вестибюль особняка, лестницу с толстыми коврами, салон, который нужно было перейти, персидский фаянс туалетной комнаты, откуда Клара выходила полуобнаженною со свежим и сильным запахом своей ароматной кожи. Я вспоминал позы, жесты, слова, и эта вызванная моим воображением картина не причиняла мне решительно никакой ревности. Клара была красива и возбуждала желание, но я никогда не был ревнив к желанию, которое могла внушить ее красота. Чем объяснялось это безразличие? Конечно, тем, что я никогда не любил Клары. Нет, не любил, но испытал ли я, по крайней мере, большое удовольствие от обладания ею?

Чтобы перенестись ближе к чувственному прошлому, которое она напоминала мне, я бросил на нее взгляд. Все прелести ее тела снова предстали передо мною вместе с чувственным наслаждением, извлеченным мною из них. Я мысленно прикасался к ее упругим грудям, ее нежному животу, целовал ее рот; я заглядывал в глубину ее глаз. Из всего этого слагалось очень приятное воспоминание. Но ничего больше. Клара не приобрела для меня новой ценности. Время ничего не прибавило к ней. Обладание Кларою было мне очень приятно. Да, "приятно" – самое подходящее слово. Часто даже, когда я был любовником Клары, обладание не только многими женщинами, но и многими предметами доставило бы мне больше удовольствия, чем обладание ею. Если бы мне довелось положить Клару на одну чашу весов, а на другую какую-нибудь изящную вещицу, Клара не всегда перетянула бы коромысло. Заметьте, что я отдавал все должное ее достоинствам. Они были велики, и я находил вполне естественным, что она заставляла их оплачивать дорогою ценою. Несомненно, она получала сколько следует от своего аргентинца. Я никогда не сомневался, что Клара станет со временем богатою. Это была женщина с головою, что видно было хотя бы по той серьезности и внимательности, с которою она заказывала себе обед, или же по огромным жемчугам ее колье. После меня Клара сделала прекрасную карьеру, и она пойдет далеко, если только ей не помешает какая-нибудь катастрофа.

На этот счет я дал волю воображению в духе авантюрного романа. В сознании моем промелькнули самые худшие предположения. Грабеж, воровство, убийство. Крупные жемчуга – соблазнительная приманка. Не были ли эти аргентинцы, с которыми она обедала, людьми, способными совершить покушение на нее? Жизнь куртизанки полна риска и опасностей. Мне вдруг показалось,

что от таких людей нельзя ждать ничего хорошего. Самый высокий имел более чем подозрительный вид, а у двух других были лица настоящих разбойников. Я представлял себе, как они завлекут Клару в какое-нибудь укромное местечко, увезут в автомобиле, свяжут ее, хлороформируют, перережут ей горло. Великолепные белые жемчуга. Из зияющей раны струится кровь. Конечно, ужасно убить женщину, но жемчуга стоят такого преступления. Я мысленно прикидывал их цену. Она должна была измеряться значительною суммою. Клара заработала их один за другим. Они были как бы знаком ее профессии куртизанки, но были для нее также обеспечением будущего, независимой старости.

Если бы я обладал подобною суммою, не возникало бы и речи о моем отъезде. Я вернулся бы в жизнь: ворота моей судьбы снова открылись бы. Г-н Жюль Прелар, мой консьерж, отвез бы с вокзала мой багаж. Мой особняк снова стал бы моею собственностью. Зажженное электричество осветило бы возвращенную в него обстановку. В моем кошельке звенело бы золото; в бумажнике хрустели бы кредитные билеты. Если бы у меня возникла прихоть, юное и сладострастное тело Клары снова принадлежало бы мне. Ах, как я сумел бы теперь лучше насладиться его вкусом и его запахами! Какую новую цену приобрела бы в моих глазах жизнь! Мне показалось, что до сих пор я не умел пользоваться ею. Теперь я не стал бы расточать ее радостей. О, я не потребовал бы от нее ничего необыкновенного, я не был бы ни взыскательным, ни романтичным! Лишь бы она дала мне независимость, досуг, право располагать собою. И все эти перспективы, все эти возможности были заключены в жемчугах, нанизанных на такой тоненькой нитке! Кроме того, было простою справедливостью, если бы мне были возвращены некоторые из них, те, что были подарены мною Кларе. Ах, как она расхохоталась бы, если бы я вздумал потребовать их у нее, между тем как, если бы я тихонько подошел к ней, если бы я схватил ее за горло, нанося ей удар каким-нибудь оружием, она не в силах была бы сопротивляться мне и ожерелье было бы моим!

Моим! Легкий звон стекла заставил меня привскочить. Я нечаянно толкнул свой стакан лезвием столового ножа, который держал в руке. Я посмотрел на его закругленный конец и принялся молча хохотать. Положительно я грезил наяву. Что означал этот нелепый бред? Неужели моя ночная встреча в Булонском лесу помутила мой рассудок? О чем я думал? Какой же я осел! Вместо того чтобы засиживаться в этом душном ресторане, мне следовало бы пойти подышать свежим воздухом и благоразумно направиться на вокзал. Что общего было отныне у меня с этими сидящими за столиками мужчинами и женщинами? Их жизнь не была больше моею жизнью. Их удовольствия не будут больше моими удовольствиями. Эти люди составляли часть другого мира, чем тот, куда я собирался вскоре отправиться. Их мир был миром труда и власти. Их состояние, их положение, их занятия, их технические знания давали им право присутствовать здесь, сидеть за этими столиками, тратить деньги, которыми они располагали или которые зарабатывали, обращать их в кушанья, в вина, в женщин, в жемчуга. Разоренный, конченый, без средств, я предпочитал скорее исключить себя из их общества, нежели вновь завоевывать себе место в нем трудом и напряжением воли. Скоро я разорву связи, еще соединяющие меня с ними, да и сейчас я стал уже чужим им, настолько чужим, что Клара даже не узнавала меня. При звоне моего стакана, который я ударил ножом, она повернула голову в мою сторону. Глаза ее смотрели на меня одно мгновение, потом отвернулись, словно лицо мое совершенно изгладилось из ее памяти. Весьма своеобразное впечатление не существовать больше для человека, которого ты держал в своих объятиях, к телу которого ты прикасался. Может быть, оно очень мучительно? Я не умел бы ответить на этот вопрос.