Чарльз Диккенс - Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников)
Туманъ ли окуталъ призраки или они растаяли въ туманѣ, Скруджъ не могъ бы сказать увѣренно. Но вотъ голоса ихъ смолкли, всѣ сразу, и ночь опять стала такою же, какой была при возвращеніи Скруджа домой.
Скруджъ заперъ окно и осмотрѣлъ дверь, черезъ которую вошелъ духъ. Она была заперта на двойной замокъ, повѣшенный имъ же самимъ, задвижка осталась нетронутой. Онъ попытался было сказать «вздоръ», но остановился на первомъ же слогѣ, и, отъ волненій ли, которыя онъ испыталъ, отъ усталости ли, оттого ли; что заглянулъ въ невѣдомый міръ или же вслѣдствіе разговора съ духомъ, поздняго часа, потребности въ отдыхѣ, но онъ тотчасъ же подошелъ къ кровати и мгновенно, даже не раздѣваясь, заснулъ.
СТРОФА II
Первый духъ
Когда Скруджъ проснулся, было такъ темно, что, выглянувъ изъ алькова, онъ едва могъ отличить прозрачное пятно окна отъ темныхъ оконъ своей комнаты. Онъ зорко всматривался въ темноту своими острыми, какъ у хорька, глазами, и слушалъ, какъ колокола на сосѣдней церкви отбивали часы.
Къ его великому изумленію, тяжелый колоколъ ударилъ шесть разъ, потомъ семь, восемь и такъ до двѣнадцати; затѣмъ все смолкло. Двѣнадцать! А когда онъ ложился, былъ вѣдь третій часъ. Очевидно, часы шли неправильно. Должно быть, ледяная сосулька попала въ механизмъ. Двѣнадцать! Онъ дотронулся до пружины своихъ часовъ съ репетиціей, чтобы провѣрилъ тѣ нелѣпыя часы. Маленькій быстрый пульсъ его часовъ пробилъ двѣнадцать и остановился.
— Какъ! Этого не можетъ быть! — сказалъ Скруджъ, — не можетъ быть, чтобы я проспалъ весь день да еще и порядочную часть слѣдующей ночи! Нельзя же допустить, чтобы что-нибудь произошло съ солнцемъ и чтобы сейчасъ былъ полдень!
Съ этой тревожной мыслью онъ слѣзъ св кровати и ощупью добрался до окна. Чтобы увидѣть что-нибудь, онъ былъ принужденъ рукавомъ своего халата протереть обмерзшее стекло. Но и тутъ онъ увидѣлъ не много! Онъ убѣдился только въ томъ, что было очень тихо, туманно и чрезвычайно холодно. На улицахъ не было обычной суеты, бѣгущихъ пѣшеходовъ, что всегда бывало, когда день побѣждалъ ночь и овладѣвалъ міромъ.
Скруджъ снова легъ въ постель, предаваясь размышленіямъ о случившемся, но не могъ прійти ни къ какому опредѣленному рѣшенію. Чѣмъ болѣе онъ думалъ, тѣмъ болѣе запутывался и чѣмъ болѣе старался не думать, тѣмъ болѣе думалъ.
Духъ Марли окончательно сбилъ его съ толку. Какъ только, послѣ зрѣлаго размышленія, онъ рѣшалъ, что все это былъ сонъ, его мысль, подобно отпущенной упругой пружинѣ, отлетала назадъ къ первому положенію, и снова предстояло рѣшить: былъ ли это сонъ, или нѣтъ?
Въ такомъ состояніи Скруджъ лежалъ до тѣхъ: поръ, пока колокола не пробили еще три четверти и онъ вдругъ не вспомнилъ, что, согласно предсказанію Марли, первый духъ долженъ явиться, когда колоколъ пробьетъ часъ. Онъ рѣшилъ не спать и дождаться часа. Такое рѣшеніе было, конечно, самое благоразумное, такъ какъ заснуть для него было теперь такъ же невозможно, какъ подняться на небо.
Время шло такъ медленно, что Скруджъ подумалъ, что, задремавъ, онъ пропустилъ бой часовъ. Наконецъ, до его насторожившагося слуха донеслось:
— Динь-донъ!
— Четверть, — сказалъ Скруджъ, начиная считать.
— Динь-донъ!
— Половина, — сказалъ Скруджъ.
— Динь-донъ!
— Три четверти, — сказалъ Скруджъ.
— Динь-донъ:
— Вотъ и часъ, — сказалъ Скруджъ, — и ничего нѣтъ.
Онъ произнесъ эти слова прежде, чѣмъ колоколъ пробилъ часъ, — пробилъ какъ-то глухо, пусто и заунывно. Въ ту же минуту комната озарилась свѣтомъ, и точно чья-то рука раздвинула занавѣски его постели въ разныя стороны, и именно тѣ занавѣски, къ которымъ было обращено его лицо, а не занавѣски въ ногахъ или сзади. Какъ только онѣ распахнулись, Скруджъ приподнялся немого и въ такомъ положеніи встрѣтился съ неземнымъ гостемъ, который, открывая ихъ, находился такъ близко жъ нему, какъ я въ эту минуту мысленно нахожусь возлѣ васъ, читатель.
Это было странное существо, похожее на ребенка и вмѣстѣ съ тѣмъ на старика, ибо было видимо сквозь какую-то сверхъестественную среду, удалявшую и уменьшавшую его. Его волосы падали на плечи, были сѣды, какъ у старца, но на нѣжномъ лицѣ его не было ни единой морщины. Руки его были очень длинны, мускулисты, и въ нихъ чувствовалась гигантская сила. Ноги и ступни имѣли изящную форму и были голы, какъ руки. Онъ былъ облеченъ въ тунику ослѣпительной бѣлизны; а его станъ былъ опоясанъ перевязью, сіявшей дивнымъ блескомъ. Въ его рукѣ была вѣтвь свѣже-зеленаго остролистника, — эмблема зимы, — одежда-же была украшена лѣтними цвѣтами. Но всего удивительнѣе было то, что отъ вѣнца на его головѣ лились потоки свѣта, ярко озарявшіе все вокругъ, и, очевидно, для этого-то свѣта предназначался большой колпакъ-гасильникъ, который духъ держалъ подъ мышкой, чтобы употреблять его, когда хотѣлъ сдѣлаться невидимымъ. Когда же Скруджъ сталъ пристальнѣе присматриваться къ призраку, то замѣтилъ еще болѣе странныя особенности его. Поясъ призрака искрился и блестѣлъ то въ одной части, то въ другой, и то, что сейчасъ было ярко освѣщено, черезъ мгновеніе становилось темнымъ, и вся фигура призрака ежесекундно мѣнялась: то онъ имѣлъ одну руку, то одну ногу, то былъ съ двадцатью ногами, то съ двумя ногами безъ головы, то была голова, но безъ туловища: то та, то другая часть его безслѣдно исчезала въ густомъ мракѣ. Но еще удивительнѣе было то, что порою вся фигура призрака становилась ясной и отчетливой.
— Вы тотъ духъ, появленіе котораго было мнѣ предсказано? — спросилъ Скруджъ.
— Да.
Голосъ у духа былъ мягкій, нѣжный и такой тихій, что, казалось, доносился издалека, хотя духъ находился возлѣ самого Скруджа.
— Кто вы? — спросилъ Скруджъ.
— Я духъ минувшаго Рождества.
— Давно минувшаго? — спросилъ Скруджъ, разсматривая его.
— Нѣтъ, твоего послѣдняго.
Можетъ быть, Скруджъ и самъ не зналъ, почему у него явилось странное желаніе видѣть духа въ колпакѣ-гасильникѣ, но онъ все-таки попросилъ духа надѣть колпакъ.
— Какъ! — воскликнулъ духъ. — Ты уже такъ скоро пожелалъ своими бренными руками погасить тотъ свѣтъ, который я распространяю? Тебѣ мало, что ты одинъ изъ тѣхъ рабовъ страстей, ради которыхъ я принужденъ долгіе годы носить этотъ колпакъ, низко надвинувъ его на лобъ?
Скруджъ почтительно отвѣтилъ, что вовсе не хотѣлъ его обидѣть, что онъ никакъ не можетъ понять, какимъ образомъ онъ могъ служить причиной, заставившей духа носить колпакъ. Затѣмъ онъ осмѣлился спросить, что именно привело его сюда?
— Твое благополучіе, — сказалъ духъ. Скруджъ поблагодарилъ, но не могъ удержаться отъ мысли, что спокойно проведенная ночь болѣе способствовала бы этому благополучію. Но Духъ понялъ его мысль, ибо тотчасъ же сказалъ:
— И твое спасеніе.
Сказавъ это, онъ протянулъ свою сильную руку и ласково коснулся Скруджа.
— Встань и слѣдуй за мною.
Скруджъ чувствовалъ, что было бы безполезно сказать что-нибудь въ свое оправданіе, что дурная погода и поздній часъ не годятся для прогулокъ, что въ постели тепло, а термометръ стоитъ ниже нуля, что онъ слишкомъ легко одѣтъ, — въ туфляхъ, шлафрокѣ и ночномъ колпакѣ,- и что онъ не здоровъ. Хотя прикосновеніе духа было нѣжно, какъ прикосновеніе руки женщины, оно однако не допускало сопротивленія. И Скруджъ всталъ, но, увидѣвъ, что духъ направился къ окну, схватилъ его за одежду.
— Я вѣдь смертный, — сказалъ онъ умоляющимъ голосомъ, — и могу упасть.
— Позволь только моей рукѣ прикоснуться къ тебѣ,- сказалъ духъ, кладя свою руку на сердце Скруджа, — и ты будешь внѣ всякой опасности.
Произнеся эти слова, духъ повелъ Скруджа сквозь стѣну, и они очутились за городомъ на дорогѣ, по обѣимъ сторонамъ которой тянулись поля. Городъ исчезъ за ними совершеній безслѣдно, а вмѣстѣ съ нимъ исчезли и туманъ и мракъ. Былъ ясный, холодный зимній денъ, и земля была одѣта снѣжнымъ покровомъ.
— О Боже! — воскликнулъ Скруджъ, всплеснувъ руками и осматриваясь кругомъ. — Здѣсь, въ этомъ мѣстѣ, я родился. Здѣсь я росъ.
Духъ кротко посмотрѣлъ на него. Нѣжное прикосновеніе его, тихое и мимолетное, тронуло старое сердце. Скруджъ ощутилъ тысячу запаховъ въ воздухѣ, изъ которыхъ каждый былъ связанъ съ тысячью мыслей, радостей, заботъ и надеждъ, давно, давно забытыхъ.
— Твои губы дрожать, — сказалъ духъ. — Что такое на твоей щекѣ?
Запинающимся голосомъ Скруджъ проговорилъ, что это прыщикъ, и просилъ духа, вести его туда, куда онъ захочетъ.
— Припоминаешь ли ты эту дорогу? — спросилъ духъ.
— О, да, — съ жаромъ произнесъ Скруджъ. — Я прошелъ бы по ней съ завязанными глазами.
— Странно. Прошло такъ много лѣтъ, а ты еще не забылъ ея, — замѣтилъ духъ. — Идемъ.
Они пошли. Скруджъ узнавалъ каждыя ворота, каждый столбъ, каждое дерево. Вдали показалось маленькое мѣстечко съ церковью, мостомъ и извивами рѣки. Они увидѣли нѣсколько косматыхъ пони, бѣгущихъ рысью по направленію къ нимъ; на пони сидѣли мальчики, которые перекликались съ другими мальчиками, сидѣвшими рядомъ съ фермерами въ большихъ одноколкахъ и телѣжкахъ. Всѣ были веселы и, перекликаясь, наполняли звонкими голосами и смѣхомъ широкій просторъ полей.
