Чарльз Диккенс - Рассказы
Почтальон приблизился к дверям. Он остановился; миссис Тибс — тоже. Стук — легкая суматоха — письмо оплаченное.
«Т. И. желает здравствовать И. Т. и Т. И. просит передать, что я видела объявление И она доставит себе удовольствие самой сделать вам Визит в 12 часов завтрешнего утра.
Т. И. извиняется Перед И. Т., что не предупредила раньше Но я надеюсь это вас не утрудит
Искренне ваша
Среда вечером».
Низенькая миссис Тибс несколько раз внимательно перечла этот документ, и чем больше она в него углублялась, тем больше запутывалась в смешении первого и третьего лица, в переходе от «Т. И.» к «я» и появлении «вы» вместо «И. Т.». Почерк напоминал спутанную нить размотавшегося клубка, а бумага была хитро сложена точным квадратом, в правом углу которого стыдливо ютился адрес. Обратную сторону этого изящного послания украшала большая красная облатка, в сочетании с разнообразными кляксами удивительно напоминавшая раздавленного таракана. Сбитой с толку миссис Тибс было ясно только одно — кто-то должен прийти в двенадцать часов. Поэтому в гостиной немедленно — в третий раз за утро вытерли пыль, сдвинули с места несколько стульев и художественно разбросали соответствующее количество книг, чтобы создать непринужденную обстановку. Упомянутую дорожку отправили на ее место, вниз, а миссис Тибс отправилась наверх «приводить себя в порядок».
Часы на Новой церкви св. Панкраса пробили двенадцать. Воспитательный дом с похвальной вежливостью отозвался через десять минут, еще какой-то святой отбил четверть, и затем громкий удар дверного молотка возвестил прибытие дамы в ротонде цвета начинки сливового пирога, в такой же шляпке с целой оранжереей искусственных цветов, в белой вуали и с зеленым зонтиком, отороченным каймой из тончайших кружев.
Посетительницу (толстую и краснолицую) провели в гостиную, миссис Тибс представилась, и переговоры начались.
— Я пришла по объявлению, — сказала незнакомка таким голосом, словно она две недели без передышки играла на губной гармонике.
— Да! — сказала миссис Тибс, медленно потирая руки и глядя будущей жилице прямо в лицо — в подобных случаях она непременно проделывала и то и другое.
— За деньгами я не постою, — заявила дама, — но желаю жить в тишине и объединении.
Миссис Тибс, разумеется, согласилась с таким совершенно естественным желанием.
— Я нахожусь под постоянным наблюдением моего собственного врача, — продолжала владелица ротонды. — Одно время я страдала ужасным буддизмом — я совсем покоя не знаю с тех пор, как скончался мистер Блосс.
Миссис Тибс взглянула на вдову усопшего Блосса и подумала, что он в свое время тоже совсем не знал покоя. Этого она, разумеется, сказать не могла, и потому на ее лице отобразилось глубокое сострадание.
— Я вам буду причинять много беспокойств, — сказала миссис Блосс, — но за беспокойства я готова платить. У меня курс лечения, который требует постоянного внимания. В половине девятого я принимаю в кровати одну баранью котлету и в десять утра — вторую.
Миссис Тибс, само собой разумеется, выразила бедняжке свое глубокое сочувствие, и плотоядная миссис Блосс начала с удивительной быстротой договариваться об остальных условиях.
— Значит, не забудьте, — сказала она, когда все было улажено. — Моя спальня будет на третьем этаже и выходить на улицу?
— Да, сударыня.
— И вы найдете, где поместить мою горничную Агнес?
— Ну, конечно.
— И выделите погреб для моего портера в бутылках?
— С величайшим удовольствием. Джеймс приготовит его для вас к субботе.
— А я присоединюсь к обществу за завтраком в воскресенье утром, — сказала миссис Блосс, — я специально поднимусь с постели.
— Очень хорошо, — согласилась миссис Тибс самым любезным образом, потому что солидные рекомендации были взаимно «предъявлены и затребованы» и не могло быть никаких, сомнений в том, что новая жилица очень богата.
— Такое странное совпадение, — продолжала миссис Тибс, изображая на лице то, что она считала чарующей улыбкой, — у нас сейчас проживает джентльмен очень слабого здоровья — некий мистер Гоблер. Он занимает заднюю гостиную.
— Соседнюю комнату? — спросила миссис Блосс.
— Соседнюю комнату, — подтвердила хозяйка.
— Какая близость! — воскликнула вдова.
— Он почти никогда не встает, — сообщила миссис Tибс шепотом.
— Господи! — вскричала миссис Блосс тоже шепотом.
— А если он встанет, — продолжала миссис Тибс, — нам никак не удается уговорить его снова лечь.
— Боже мой! — ахнула изумленная миссис Блосс, пододвигая свой стул поближе к миссис Тибс. — А чем он страдает?
— Дело в том, видите ли, — с большой охотой объяснила миссис Тибс, — что у него совсем нет желудка.
— Чего нет? — переспросила миссис Блосс в неописуемой тревоге.
— Желудка нет, — повторила миссис Тибс, покачивая головой.
— Господи помилуй! Какое необычайное заболевание! — пролепетала миссис Блосс, поняв это сообщение буквально и изумляясь тому, что джентльмен без желудка счел необходимым где-то столоваться.
— Я говорю, что у него нет желудка, — объяснила словоохотливая миссис Тибс, — в том смысле, что пищеварение у него так расстроено, а внутренности в таком беспорядке, что ему от желудка нет никакого проку — скорее только неприятности.
— В первый раз слышу такое! — воскликнула миссис Блосс. — Его состояние, пожалуй, хуже моего.
— О да, — ответила миссис Тибс, — конечно.
Она сказала это с уверенностью: широчайшая ротонда сливового цвета показывала, что болезнью мистера Гоблера миссис Блосс во всяком случае не страдает.
— Вы разбудили мое любопытство, — сказала миссис Блосс, поднимаясь, чтобы удалиться. — Как я жажду его увидеть!
— Он обычно раз в неделю обедает за общим столом, — ответила миссис Тибс. — Я думаю, в воскресенье вы его увидите.
И миссис Блосс, которой пришлось удовольствоваться этим приятным обещанием, стала медленно спускаться по лестнице, все время подробно описывая свои болезни, а миссис Тибс провожала ее, испуская на каждой ступеньке сочувственный возглас. Джеймс (на этот раз кирпичного цвета — он чистил ножи) взлетел по кухонной лестнице и отворил входную дверь, после чего миссис Блосс, распрощавшись, медленно удалилась по теневой стороне улицы.
Представляется излишним объяснять, что дама, которую мы только что проводили до дверей (и которую две служанки рассматривают сейчас из окон третьего этажа), была крайне вульгарна, невежественна и себялюбива. Ее отошедший в иной мир супруг в свое время успешно занимался изготовлением пробок и нажил таким образом приличное состояние. У него не было родственников, кроме одного племянника, и не было друзей, кроме собственной кухарки. В один прекрасный день первый имел наглость попросить заимообразно пятнадцать фунтов; в отместку дядюшка на следующее утро сочетался браком со второй и тут же составил завещание, содержавшее излияния справедливого гнева на племянника (который вместе с двумя сестрами жил на сто фунтов в год), и назначил новобрачную единственной наследницей всего своего имущества. Как-то после завтрака он заболел и после обеда умер. В богатой церкви, прихожанином которой он был, красуется похожая на каминную полку мраморная доска, исчисляющая его добродетели и оплакивающая его кончину. Он не просрочил ни одного векселя и не дал ближнему ни одного гроша.
В характере вдовы и единственной душеприказчицы этого благородного человека странно сочетались хитрость и простодушие, щедрость и скупость. По ее понятиям не было ничего приятнее жизни в пансионе, а поскольку ей нечего было ни делать, ни желать, она, естественно, вообразила, что опасно больна, — убеждение, усердно поддерживавшееся ее врачом, доктором Уоски, и ее горничной Агнес, у которых были свои причины потакать ее самым вздорным фантазиям.
Со времени катастрофы, описанной в предыдущей главе, миссис Тибс побаивалась юных жилиц. В настоящее время под ее кровом проживали только представители сильного пола, и когда все собрались за обеденным столом, она воспользовалась случаем, чтобы сообщить о предстоящем приезде миссис Блосс. Джентльмены приняли это известие со стоическим равнодушием, а миссис Тибс всецело отдалась приготовлениям к приему страдалицы. Третий этаж чистили, скребли и мыли так, что на потолке большой гостиной появилось сырое пятно. Сверкающие, как хрусталь, графины, синие кувшины, мебель красного дерева, белоснежные покрывала, занавески и салфетки увеличивали комфорт и делали помещение еще более роскошным. Оно постоянно обогревалось жаровней, а камин топился каждый день. Движимое имущество миссис Блосс прибывало по частям. Сперва бутылки портера в большой плетеной корзине и зонтик; затем бесчисленные сундуки; затем пара башмаков и шляпная картонка; затем кресло с надувной подушкой; затем набор пакетов подозрительного вида и, наконец, «последними по порядку, но не по важности», миссис Блосс и ее горничная Агнес — в шерстяном платье вишневого цвета, ажурных чулках и легких туфельках, как переодетая Коломбина.
