Сельма Лагерлёф - Император Португальский
— Что худого в том, чтобы позволить ей поехать с заводчиком из Дувнеса?
Ян Андерссон из Скрулюкки резко остановился.
— Это был заводчик из Дувнеса? — сказал он, словно очнувшись ото сна.
— Конечно, он! А ты думал кто?
И вправду, куда унесся Ян в своих мыслях? Что это за ребенка он нес? Куда направлялся? Что это была за страна, по которой он шел?
Он провел рукой по лбу и казался несколько смущенным, когда ответил Катрине.
— Я думал, что это был царь Ирод из Иудеи и Иродиада, жена его!
СКАРЛАТИНА
Когда девочке было около трех лет, она заболела. Скорее всего это была скарлатина, потому что все тело девочки покраснело, а когда к ней прикасались, то чувствовалось, что она горит, точно в огне. Она ничего не хотела есть. Спать она тоже не могла, а только лежала и бредила. Ян был не в состоянии оставить больного ребенка, и день за днем просиживал в избе, так что похоже было, что рожь Эрика из Фаллы так и останется необмолоченной.
Ухаживала за девочкой Катрина. Она укрывала ее каждый раз, когда та сбрасывала с себя одеяло, и давала ей пить разбавленный черничный сок, который ей удалось одолжить у хозяйки Фаллы. Когда малышка была здорова, то занимался ей в основном Ян. Но с того момента, как она заболела, он не смел приближаться к ней. Он боялся, что будет с ней недостаточно осторожен и может сделать ей больно.
Но из избы он не выходил, а сидел у плиты, неотрывно глядя на маленькую больную.
Она лежала в своей собственной постели прямо на двух набитых соломой матрасах, безо всяких простыней. Они были шершавыми, и маленькому нежному тельцу, ставшему таким чувствительным от сыпи и отеков, должно быть, причиняли страдания эти грубые чехлы из пакли.
Странно, но каждый раз, когда Ян видел, как она мечется в постели, он начинал думать о самой роскошной вещи, которой он обладал, — о своей воскресной рубашке.
У него была всего одна такая рубашка, из сверкающего белизной полотна с крахмальной манишкой. Она была настолько хорошо пошита, что могла бы сгодиться и для заводчика из Дувнеса, и Ян испытывал к ней глубокое почтение. Вся остальная одежда, которой он пользовался, была так же груба, как чехлы матрасов, на которых лежала девочка.
Но думать об этой рубашке было безумием. Катрина ни за что на свете не пойдет на то, чтобы позволить ему испортить ее, потому что сама подарила ему эту рубашку к свадьбе.
Катрина и так делала все, что было в ее силах. Она одолжила у Эрика из Фаллы лошадь, закутала малышку в шали и одеяла и отвезла ее к врачу. Поступила Катрина разумно, но Ян не видел, чтобы от этого была какая-нибудь польза. Не помогли ни большая бутыль микстуры, которую она привезла из аптеки, ни все остальное, что прописал доктор.
Может быть, дело было в том, что человеку не дано сохранить такой удивительный дар, каким была эта маленькая девочка, если он не готов пожертвовать ради нее лучшим, что у него есть. Но не так-то легко было заставить такого человека, как Катрина, понять это.
В один из дней, когда девочка болела, в избу зашла старуха Финн-Карин. Она, как и все в ее роду, разбиралась в том, как лечить болезни животных, и могла пригодиться, если надо было заговорить ячмень на глазу, нарыв или ядовитый укус. В отношении других болезней ей особенно не доверяли. Считалось, вроде бы, что неправильно просить у знахарки помощи при серьезных недугах.
Когда она вошла в избу, то сразу увидела, что ребенок болен. Катрина сказала ей, что у девочки скарлатина, но никто не попросил у нее доброго совета.
Она все равно заметила, что родители напуганы и взволнованы, и когда Катрина угостила ее кофе, а Ян дал ей табаку, она, не дожидаясь никаких вопросов, сама сказала:
— Вылечить эту болезнь не в моих силах. Но я хотя бы могу научить вас, как распознать, идет ли дело на поправку или к смерти. Дождитесь сегодня ночью двенадцати часов, соедините в кольцо большой палец и мизинец на левой руке и глядите через это кольцо на малышку! Обратите внимание на того, кто будет лежать рядом с ней в постели, и тогда узнаете, чего вам ждать!
Катрина любезно поблагодарила ее, ибо с такими людьми лучше держаться почтительно. Но она и не собиралась делать того, что ей было велено.
И Ян тоже не придал совету никакого значения. Он не думал ни о чем другом, кроме рубашки. Если бы он только не боялся Катрины! Но просить у нее разрешения разорвать свадебную рубашку было просто невозможно. Девочке от этого легче не будет. Он это понимал. А если ей все равно суждено умереть, то это и вовсе бессмысленно.
Когда настал вечер, Катрина легла спать в обычное время, а Ян не мог успокоиться и заснуть, и поэтому, как всегда, сидел в своем углу. Он видел, как лежит и мучается Клара Гулля. Постель у нее была слишком грубая и жесткая. Он подумал, как было бы чудесно, если бы он мог постелить ей что-нибудь прохладное, красивое и приятное.
Свежевыстиранная и неношеная рубашка лежала в сундуке для одежды. Ему больно было сознавать, что она там лежит, но было бы нечестным по отношению к Катрине использовать ее подарок как простыню для малышки.
Как бы там ни было, когда время приблизилось к полуночи, а Катрина спала самым что ни на есть глубоким сном, он подошел к сундуку и вынул рубашку. Сперва он отодрал крахмальную манишку, а затем разорвал рубашку на две части. Одну часть он подсунул под маленькое тельце, а вторую разостлал между девочкой и толстым теплым одеялом, которым она была укрыта.
Потом он снова заполз в свой угол и стал, как и прежде, наблюдать за девочкой. Он просидел совсем недолго, и часы пробили двенадцать. Почти не сознавая, что делает, он поднес кольцо из пальцев левой руки к глазам и посмотрел на кровать.
И надо же! На краю кровати сидел маленький голый ангелочек Господень. Он весь исцарапался и искололся о грубую постель и уже, конечно, собирался уйти прочь от всего этого. Но вот он обернулся, пощупал чудесную рубашку, провел по полотну обеими ручками и тут же, закинув ножки на кровать, снова улегся охранять ребенка.
А по одной из ножек кровати в это же самое время вверх ползло что-то черное и ужасное. Когда оно увидело, что ангел Господень собирается уходить, оно высунуло голову над изголовьем кровати и ухмыльнулось от радости, что сможет залезть в постель и лечь на его место.
Затем, при виде того, что ангел Господень вновь стал на стражу, оно задрожало всем телом, словно предчувствуя самые жуткие муки преисподней, и опять сползло на пол.
На следующий день дела у маленькой девочки пошли на поправку. Катрина была так рада, что болезнь отступила, что у нее язык не повернулся сказать что-нибудь об испорченной свадебной рубашке, хотя можно было не сомневаться, что, по ее мнению, в мужья ей достался дурень.
ВИЗИТ В УСАДЬБУ
Однажды воскресным днем, когда девочке из Скрулюкки шел уже пятый год, Ян Андерссон взял ее за руку и они вместе отправились в сторону леса.
Они прошли мимо тенистой березовой рощи, где обычно присаживались отдохнуть. Они прошли мимо пригорка с земляникой, и они даже прошли, не останавливаясь, мимо извилистого ручейка Тветбеккен.
Они шли, взявшись за руки, молчаливые и серьезные, словно желая показать, что им предстоит нечто торжественное.
Они направились к востоку и скрылись в чаще леса, но не остановились и там, а через некоторое время показались на поросшей лесом горушке, возвышавшейся над деревней Лубюн.
Отсюда они спустились к развилке, где проселочная дорога пересекалась с дорогой, ведущей в деревню, и теперь наконец стало ясно, куда они направляются.
Но они не пошли к Нэста или Нюста. Они даже не взглянули на Дэр Фрам или По Вальн.
Они все продолжали идти в глубь деревни. Было почти невозможно понять, куда они держат путь. Ведь не могло же статься, что они собираются навестить Бьёрна Хиндрикссона из Лубюн!
Что правда то правда, жена Бьёрна Хиндрикссона приходилась матери Яна сводной сестрой, и поэтому Ян действительно состоял в родстве с самыми богатыми людьми прихода и имел право называть Бьёрна Хиндрикссона с женой дядей и тетей. Но до сих пор Яну вовсе не хотелось придавать этому значения. Он едва ли даже когда-нибудь говорил Катрине о том, что у него такая важная родня. Он всегда сходил с дороги, пропуская Бьёрна Хиндрикссона. Ян ни разу не подошел к нему на холме перед церковью, чтобы поздороваться и пожать ему руку.
Но теперь, с тех пор как у Яна появилась такая удивительная дочка, он был уже не просто бедным поденщиком. Теперь у него было сокровище, которое он мог показывать, цветок, который украшал его. Теперь он был не беднее богатых и не слабее сильных. И теперь он шел прямо к огромному главному дому усадьбы Бьёрна Хиндрикссона, чтобы впервые в жизни навестить своих важных родственников.
Визит в усадьбу получился недолгим. Меньше чем через час Ян с маленькой девочкой уже снова шли через двор, направляясь к калитке.
