Антон Макаренко - Флаги на башнях
— Не рассчитаемся так. Ну, бог с тобой, бери лишний пятак, — сказал клиент.
Не успел клиент отойти, подошла девушка, попросила почистить туфли, потом — красноармеец. Красноармеецц спросил:
— Сколько будет стоить, если вот сапоги?
Перед красноармейцем Ваня оробел. Он еще ни разу не чистил сапоги красноармейцам и не знал, сколько это стоит. Ваня поперхнулся.
— Де… десять копеек.
— Вот еще дурак, — прошептал Рыжиков, но красноармеец обрадовался, поставил ногу на подставку:
— Дешево берешь, малыш, дешево. У нас везде за сапоги двадцать копеек.
Ваня забыл спросить «вам черной?» Работал он сильно, действовал глазами, бровями и даже языком. Быстро чистить двумя щетками он еще не умел, одна щетка вырвалась у негог из рук и далеко отлетела. Рыжиков громко захохотал, но щетки не поднял. Ваня сам, кряхтя, поднялся и побежал за щеткойй.
Красноармеец дал Ване гривенник и сказал:
— Молодец. Дешево почистил, и блестит хорошо.
Он ушел, поглядывая на сапоги. У Вани заболели руки и спина. Опершись на локти, Ваня молча рассматривал улицу.
Дома на улице все были одинаковые, кирпичные, запыленные, двухэтажные. Между ними короткие заборы, а в заборах ворота. Почти у всех ворот стояли скамейки, на скамейках сидели люди и грызли семечки. Ваня вспомнил, что завтра воскресенье. По кирпичным тротуарам проходили люди по двое, по трое и разговаривали негромко.
Сзади открылась дверь, и скрипучий, неприятный голос спросил:
— А вам чего здесь нужно? Беспризорные?
Ваяня вскочил и оглянулся. Лениво поднялся и Рыжиков. В открытых дверях стоял человек высокий, худой, с седыми усами:
— Беспризорные?
— Нет, не беспризорные.
— Чистильщик? Ага? А резиновые набойки у тебя есть?
В ящике у Вани было только две щетки и две банки черной мази. Ваня развел руками:
— Резиновых набоек нет!
— Хо! Чистильщик! Какой ты чистильщик! Ну, допустим! А этот чего?
Рыжиков недовольно отвернулся.
— Чего ты здесь? Ночи ожидаешь?
Рыжиков прохрипел еще более недовольно:
— Да никакой ночи… Вот… знакомого встретил.
— А… знакомого!
Старик запер дверь на ключ, спустился по ступенькам. Ткнул узловатым пальцем:
— Ты — марш отсюда. Вижу, какой знакомый.
— Да я сейчас пойду. Что, и на улице нельзя остановиться? Ты, что ли такие порядки выдумал? — Рыжиков чувствовал свою юридическую правоту, поэтому обижался все больше и больше.
Старик усмехнулся:
— Плохие здесь порядки, иди туда, где хорошие порядки. Я вот только в лавочку. Пока вернусь, чтоб тебя тут не было.
Он отправился по улице. Рыжиков проводил его обиженными глазами и, снова усаживаясь на крыльце, прогудел почти со слезами:
— Придирается! «Ночи ожидаешь»!
К ним подошел молодой человек и радостным голосом воскликнул:
— Какой прогресс! На нашей улице чистильщик! Да какой симпатичный! Здравствуй!
— Вам черной? — спросил Ваня.
— Черной! Ты всегда здесь будешь чистить?
Набирая мазь. Ваня серьезно повел плечами и сказал с небольшим затруднением:
— Всегда.
Этот клиент не спросил, сколько нужно платить, а без всяких разговоров протянул Ване пятнадцать копеек.
— Так сдачи нет.
— Ничего, ничего, я всегда буду платить тебе пятнадцать копеек. Мне только надо побыстрее.
Ваня опустил деньги в карман и снова начал рассматривать улцицу. Приближался вечер, от этого на улице стало как будто чище. Ваню очень интересовал трамвай. Он много слышал об этой штуке, но никогда ее не видел, и теперь ему хотелось залезть в вагон и куда-нибудь поехать. Настроение у него было хорошее. В душе разгоралась маленькая гордость: все проходят и видят, что на крыльце сидит Ваня и может почистить ботинки.
Рыжиков сказал:
— Ваня, знаешь что? Ты мне дай пятнадцать копеек, ладно? А я тебе завтра отдам.
— А где возьмешь?
— Это я уже знаю, где возьму. Надо пойти пошамать.
Ваня вдруг почувствовал голод. Еще утром они сьели на платформе остатки вчерашнего ужина.
— Пятдесят копеек? А у меня есть сколько? У меня есть девяносто копеек. А, я и забыл про те деньги!
— Какие «те»?
— Игорь дал… бабушкины.
Вася развернул бумажку, посмотрел на нее грустно и спрятал обратно.
— Так дай пятьдесят копеек. Видал, сколько у тебя денег!
— Те нельзя, — сказал Ваня и дал ему сорок пять копеек, поделив пополам имевшуюся наличность.
Рыжиков взял деньги:
— А иночевать… я приду.
Ваня с тоской вспомнил: нужно еще ночевать. Почему-то мысль об этой необходимости до сих пор ему не приходила в голову. Он даже растерялся:
— А где ночевать?
— Найдем. Здесь на вокзале не позволяют.
Рыжкиков деловой походкой направился вдоль по улице. Ваня снова опустился на ступеньки и загрустил. Солнце зашло за дома. Мимо Вани проходили люди, и никто не смотрел на него. На противоположном тротуаре шумела стайка детей, голос балованногй девочки сказал громко:
— А вон сидит маленький чистильщик.
Еще одна девочка загляделась на Ваню, но потом кто-то ее дернул, она засмеялась и побежала к калитке. Голос взрослой женщины сказал:
— Варя, твой суп простынет. Я тебе вторый раз говорю.
И балованная девочка запела:
— Первый, первый, первый!
Ваня подпер голову кулаком и посмотрел в другую сторону улицы. По ней возвращался усатый хозяин.
— Сидишь? — сказал он. — А тот где?
— Ушел, — ответидл Ваня.
— Да и тебе пора домой, никто больше чистить не будет. Только ты мне завтра резиновые набойки принеси.
Ваня спросил:
— А далеко отсюда лавочка?
— А тебе зачем? Покупать что будешь? Папиросы, наверное?
— Нет, не папиросы. А где она?
— Да вот тут за углом сразу.
Ваня сложил щетки и коробки, поднял ящик и отправился в лавочку.
8. НОЧЬ
Заночевали в соломе, и оказалось, что это вовсе не далеко. Нужно по той же улице пройти два квартала, перейти через переезд, потом еще немного пройти, а там уже начиналось поле. Может быть, и не настоящее поле, потому что впереди было еще несколько огоньков, но здесь, за последним домом, было просторно, шуршала под ногами трава, а чуть в стороне стояла эта самая солома. Вероятно, она стояла на пригорке, потому что отсюда хорошо был виден горящий огнями город. Совсем близко, на переезде, один фонарь горел очень ярко и сильно бил в глаза.
Ваня неохотно шел ночевать. Когда позади осталась последняя хата, он пожалел, что не поискал ночлега в городе. Но Рыжиков брел уверенно, заложив руки в карманы, посвистывая.
— Вот здесь, — сказал он. — Нагребем соломы, тепло будет. И к городу близко.
Ваня опустил ящик на землю, и не захотелось ему ложиться спать. Он начал рассматривать город. Было очень приятно смотреть на него. Впереди огни рассыпались по широкой площади, и было их очень много. Они казались то насыпанными в беспорядка, то обнаруживались в их толпе определенные линии. Выходило так, как будто они играют. Подальше начинался ряд больших домов, и во всех домах окна горели разными цветами: желтыми, зелеными, ярко-красными.
— Отчего это? — спросил Ваня. — То такие, а то такие.. окна?
— Чего это? — спросил Рыжиков, наклонившись к соломе на земле.
— Окна отчего такие? Разные?
— А это у кого какая лампа. Колпаки такие, абажуры. Это женщины любят: то красный абажур, то зеленый.
— Это богатые?
— И богатые, и бедные. Это из бумаги можно сделать. Бывает, абажур такой висит, а больше ничего и нет. И взять нечего. Только голову морочат…
— Украсть? — спросил Ваня.
— У нас не говорят «украсть», а говорят «взять».
— Я завтра пойду к этому… к Первого мая.
— И там можно кое-что взять. Если умно.
— А зачем?
— Ну и глупый ты! Совсем глупый! Как это «зачем»?
— Пойти туда жить, а потом взять?
— А как же?
— А потом в тюрьму?
— Это пускай поймают!
— А Игоря поймали.
— Потому что дурак. На почту лазит. Да ему все равно ничего не будет: несовершеннолетний.
Рыжиков гребнул солому из стога сена еще раз…
— У нас на станции сторож такой… так он умер, а тот, Мишкой его зовут, так он тоже в колонии Первого мая. И он писал письмо.
— Первое мая, — Рыжиков разгреб солому, помял ее ногами, растянулся. — Ложись лучше!
Ваня замолчал и стал укладываться.
На небе горели звезды. Соломенные пряди под ними казались черными, большими конструкциями.
***Проснулся Ваня рано, но день уже наступил. Солнце вставало за стогом, Ваня лежал в тени, ему стало холодно. Он вскочил, подымая за собой солому, приставшую к нему, и посмотрел на город. Город сейчас был другой. Кое-где горели ненужные уже фонари, и ярко светился тот самый фонарь возле переезда.
Город был сейчас интереснее и сложнее, но уже не был таким красивым. Впрочем, это не имело особенного значения. Все-таки там было много домов и крыш, а дальше стояло высокое белое здание с колоннами. Вот где настоящий город, и нужно пойти туда посмотреть. Заработать денег и пойти… нет, поехать на трамвае. И, наверное, в городе есть кинотеатр. А сегодня надо идти на «свою» улицу. Ваня вспомнил вчерашнего молодого человека, который так обрадовался, что завелся чистильщик на этой улице. Наверное, там сейчас много народу хочет почистить ботинки. Хорошо, что есть лишняя коробка черной мази. Ване захотелось хорошенько рассмотреть эту коробку. Он наклонился к ящику, но ящика не было. Ногой Ваня откинул солому. Оглянулся. Только сейчас он заметил, что и Рыжикова тоже нет. Ваня обошел стог, вернулся на прежнее место, скучно посмотрел на город, еще раз оглянулся, прислонился к стогу, задумался. Вдруг вспомнил, полез в карман, пошарил в нем, вывернул: и десять рублей исчезли.
