Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пиквикского клуба
— Побед? Тысячи! — Дон Болеро Фицгиг-Гранд — единственная дочь — донна Христина — прелестное создание — любила меня до безумия — ревнивый отец — великодушная дочь — красивый англичанин — донна Христина в отчаянии — синильная кислота — у меня в чемодане желудочный зонд — сделали промывание — старик Болеро Фицгиг в восторге — соглашается на наш союз — руки соединены и море слез — и романтическая история — весьма!
— Эта леди теперь в Англии, сэр? — полюбопытствовал мистер Тапмен, на которого описание ее прелестей произвело сильнейшее впечатление.
— Умерла, сэр, умерла, — сказал незнакомец, прикладывая к глазу остаток древнего батистового платочка, — не могла оправиться после промывания — слабый организм — пала жертвой.
— А отец? — задал вопрос поэтический мистер Снодграсс.
— Угрызения совести и отчаяние — внезапное исчезновение — город только об этом и говорит — ищут повсюду — безуспешно — вдруг перестал бить фонтан на главной площади — недели идут — засорился — рабочие начинают чистить — вода выкачана — нашли тестя — застрял головой вперед в трубе — полная исповедь в правом сапоге — вытащили, и фонтан забил по-прежнему.
— Вы позволите мне записать эту романтическую историю, сэр? — спросил потрясенный мистер Снодграсс.
— Сколько угодно, сэр, сколько угодно, еще пятьдесят таких, если они вам по вкусу, — необыкновенная у меня жизнь — любопытная биография — ничего исключительного, но все же необычно.
В таком духе, — а в виде вводных предложений пропуская по стаканчику эля, когда меняли лошадей, — разглагольствовал незнакомец, пока они не достигли Рочестерского моста, и за это время записные книжки мистера Пиквика и мистера Снодграсса вместили немало его приключений.
— Величественные развалины! — воскликнул мистер Огастес Снодграсс с отличавшим его поэтическим пылом, когда перед ними открылся вид красивого старого замка.
— Какая находка для любителя древности! — вырвалось из уст мистера Пиквика, когда он приставил к глазу подзорную трубу.
— Прекрасное место, — сказал незнакомец, — славная руина — хмурые стены — шаткие своды — темные закоулки — лестницы вот-вот рухнут — древний собор — затхлый запах — древние ступени стерты ногами пилигримов — маленькие саксонские двери[19] — исповедальни, словно будки театральных кассиров — чудной народ эти монахи — папы и лорды — казначеи и всякого рода старцы с толстыми, красными физиономиями и сломанными носами — колеты буйволовой кожи — кремневые ружья — саркофаг — прекрасное место — древние легенды — странные истории — чудесно!
И незнакомец продолжал монолог, пока они не подъехали к гостинице «Бык» на Хай-стрит, куда подкатила карета.
— Вы остановитесь здесь, сэр? — спросил мистер Уинкль.
— Здесь? — Нет — вам советую — хорошее заведение — прекрасные постели — рядом гостиница Райта, дорого — очень дорого — только посмотришь на слугу, приписывается полкроны к счету — обедаете у друзей, насчитывают еще больше, чем если б вы обедали в гостинице, — странные типы — весьма!
Мистер Уинкль прошептал несколько слов мистеру Пиквику; шепот перешел от мистера Пиквика к мистеру Снодграссу, от мистера Снодграсса к мистеру Тапмену, и они обменялись знаками согласия. Мистер Пиквик обратился к незнакомцу:
— Сегодня утром, сэр, вы оказали нам важную услугу. Разрешите хоть как-нибудь вас отблагодарить. Мы просим оказать нам честь отобедать с нами.
— С большим удовольствием — не смею распоряжаться, но жареная курица с грибами — превосходная вещь! В котором часу?
— Позвольте, — вытаскивая часы, ответил мистер Пиквик. — Сейчас около трех. Назначим на пять?
— Очень удобно, — сказал незнакомец, — ровно в пять — а пока всего хорошего.
И, приподняв на несколько дюймов помятую шляпу и небрежно надев ее набекрень, незнакомец, с торчащим из кармана пакетом в оберточной бумаге, быстро прошел по двору и свернул на Хай-стрит.
— Очевидно, он изъездил много стран и пристально наблюдал людей и события, — сказал мистер Пиквик.
— Мне бы хотелось взглянуть на его поэму, — сказал мистер Снодграсс.
— А мне бы очень хотелось видеть эту собаку, — сказал мистер Уинкль.
Мистер Тапмен не сказал ничего. По думал он о донне Христине, о зонде для промывания желудка и о фонтане. Слезы навернулись у него на глазах.
Заняв отдельную гостиную, осмотрев спальни, заказав обед, они все вместе отправились обозревать город и ближайшие окрестности.
Внимательно читая заметки мистера Пиквика о четырех городах — Страуде, Рочестере, Четеме и Бромтоне, мы не нашли, чтобы его впечатления существенно отличались от впечатлений других путешественников, побывавших в тех же городах. Мы слегка сокращаем его описание.
«Главное, что водится в этих городах, — пишет мистер Пиквик, — это, по-видимому, солдаты, матросы, евреи, мел, креветки, офицеры и портовые чиновники. На более людных улицах выставлены на продажу: разная рухлядь, леденцы, яблоки, камбала и устрицы. Улицы имеют оживленный вид, чему главным образом способствует веселый нрав военных. Для ума, вдохновленного любовью к человечеству, является истинным наслаждением созерцать этих храбрецов, бродящих по улицам и пошатывающихся от избытка жизненных сил и горячительных напитков, особенно если мы вспомним, что следовать за ними и обмениваться с ними шутками доставляет дешевое и невинное развлечение подрастающего поколения. Ничто (добавляет мистер Пиквик) не может нарушить их добродушия. За день до моего приезда один из них был оскорблен самым грубым образом в трактире. Буфетчица наотрез отказалась отпустить ему новую порцию напитков, в ответ на что он (разумеется, шутя) извлек свой штык и ранил ее в плечо. И все же славный малый сам пришел на следующее утро в трактир и выразил готовность не придавать значения этому делу и позабыть то, что произошло.
Потребление табаку в этих городах, — продолжает мистер Пиквик, — должно быть, очень значительно. Улицы пропахли табачным дымом, и этот запах, вероятно, чрезвычайно приятен любителям курения. Поверхностный наблюдатель обратит, пожалуй, внимание на грязь, отличающую эти города; но тот, для кого она свидетельствует об уличном движении и о расцвете торговли, будет вполне удовлетворен».
Ровно в пять часов явился незнакомец, а немного спустя и обед. Со своим пакетом в оберточной бумаге незнакомец расстался, но никаких перемен в его внешности не произошло; и говорлив он был еще больше, если это только возможно.
— А тут что? — спросил он, когда слуга снял крышку с одного из блюд.
— Камбала, сэр.
— А, камбала! — превосходная рыба — идет из Лондона — владельцы пассажирских карет устраивают политические обеды — доставка камбалы — десятками корзин — ловкие ребята — стаканчик вина, сэр?
— С удовольствием, — согласился мистер Пиквик; и незнакомец выпил сперва за его здоровье, затем за здоровье мистера Снодграсса, затем за здоровье мистера Тапмена, затем за здоровье мистера Уинкля и, наконец, за всех вместе; и все это проделал так же стремительно, как болтал.
— Чертовская сутолока на лестнице, — лакей, — сказал он. — Скамейки наверх — плотники вниз — лампы, стаканы, арфы. Что-нибудь готовится?
— Бал, сэр, — ответил слуга.
— Ассамблея, а?
— Нет, сэр, не ассамблея, сэр. Бал с благотворительной целью, сэр.
— Не знаете ли, сэр, много в этом городе хорошеньких женщин? — с великим интересом спросил мистер Тапмен.
— Блистательны! — Превосходны! Кент[20], сэр! — Кто не знает Кента! — Яблоки, вишни, хмель и женщины. Стаканчик вина, сэр?
— С большим удовольствием, — согласился мистер Тапмен.
Незнакомец налил и выпил.
— Мне бы очень хотелось посетить, — молвил мистер Тапмен, подразумевая бал. — Очень бы хотелось.
— Билеты в буфете, полгинеи, сэр, — ввернул слуга.
Мистер Тапмен снова выразил горячее желание побывать на балу; но, не встретив сочувствия в помутившихся глазах мистера Снодграсса и в отсутствующем взгляде мистера Пиквика, он утешился, отдав должное портвейну и десерту, появившимся на столе.
Слуга удалился, и компания осталась наслаждаться приятным послеобеденным препровождением времени.
— Прошу прощения, сэр, — начал незнакомец, — бутылка оплачена — пустите — по кругу — по солнцу — пить до дна.
И он осушил стакан, который наполнил минуты две назад, и налил другой с видом человека, весьма к этому привычного.
Вино было выпито, потребовали еще. Гость говорил, пиквикисты слушали. С каждой секундой мистер Тапмен все пламенней мечтал о бале. Выражение всепоглощающей доброты разливалось на лице мистера Пиквика; а мистер Уинкль и мистер Снодграсс заснули крепким сном.
— А наверху уже началось, — сказал незнакомец. Слушайте — настраивают скрипки — арфу — поехали!