Николай Лесков - Некуда
– Кто ж это вам сказал, что здесь ничего не делают? Не угодно ли присмотреться самой-то тебе поближе. Может быть, здесь еще более работают, чем где-нибудь. У нас каждая почти одним своим трудом живет.
– А в мире она бы втрое более могла трудиться.
– Или совсем бы не могла.
– Это отчего?
– От многого. От неспособности сжиться с этим миром-то; от неуменья отстоять себя; от недостатка сил бороться с тем, что не всякий поборет. Есть люди, которым нужно, просто необходимо такое безмятежное пристанище, и пристанище это существует, а если не отжила еще потребность в этих учреждениях-то, значит, всякий молокосос не имеет и права называть их отжившими и поносить в глаза людям, дорожащим своим тихим приютом.
– Вы сейчас обвиняли ее брата в том, что он осуждает людей за глаза, а теперь обвиняете его в том, что он говорит правду в глаза. Как же говорить ее нужно?
Мать Агния совсем вспыхнула.
– Говорить надо с умом, – заметила она резко.
– Да я тут, собственно, не вижу глупости.
– Очень жаль, что ты не видишь неблаговоспитанности и мещанства.
– Что ж, и мещане люди, тетя?
– Да, люди, люди неблаговоспитанные, несносные, люди, вносящие в жизнь гадкую мещанскую дрязгу.
– Стало быть, они совсем уж не того стоят, чего мы?
– Совсем не того, чего стоят все люди благовоспитанные, щадящие человека в человеке. То люди, а то мещане.
Лиза встала со стула, сделала ироническую гримасу и, пожав плечами, проговорила:
– Не понимаю, как такой взгляд согласовать с идеею христианского равенства.
– Не понимаешь?
– Не понимаю.
– Очень просто. Все мы равны перед Богом.
– Только-то?
– И только. Мещанство всегда останется мещанством.
– Как ты думаешь об этом, Женни? – спросила Лиза, стоя лицом к открытому окну.
Но прежде, чем Женни успела что-нибудь ответить, мать Агния ответила за нее:
– Геша не будет так дерзка, чтобы произносить приговор о том, чего она сама еще хорошо не знает.
Глава шестая
Молодой пересадок
Большой монастырский колокол гудел и заливался, призывая сестер безмятежного пристанища к вечерней молитве и долгому, праздничному всенощному бдению. По длинным дощатым мосткам, перекрещивавшим во всех направлениях монастырский двор и таким образом поддерживавшим при всякой погоде удобное сообщение между кельями и церковью, потянулись сестры. Много их было под началом матери Агнии. Лиза села у окна в теткиной спальне и глядела на проходившие мимо ее черные фигуры. Шли тихим, солидным шагом пожилые монахини в таких шапках и таких же вуалях, как носила мать Агния и мать Манефа; прошли три еще более суровые фигуры в длинных мантиях, далеко волокшихся сзади длинными шлейфами; шли так же чинно и потупив глаза в землю молодые послушницы в черных остроконечных шапочках. Между последними было много очень, очень молодых существ, в которых молодая жизнь жадно глядела сквозь опущенные глазки. Новы были впечатления, толпившиеся в головках Лизы и Женни, стоявшей тут же за креслом подруги и вместе с нею находившейся под странным влиянием монастырской суеты. Веселый звон колоколов, розовое вечернее небо, свежий воздух, пропитанный ароматом цветов, окружающих каждую келью, и эти черные фигуры, то согбенные и закутанные в черные покрывала, то молодые и стройные, с миловидными личиками и потупленными глазами: все это было ново для наших героинь, и все это располагало их к задумчивости и молчанию. Наконец, кончился третий трезвон; две молоденькие послушницы с большими книгами под руками шибко пробежали к церкви, а за дверью матери Агнии чистый, молодой контральт произнес нараспев:
– Господи Иисусе Христе сыне Божий, помилуй нас.
– Аминь, – отвечала мать Агния, оканчивавшая прикалывание своего вуаля.
В дверь вошла молодая, очаровательно милая монахиня и, быстро подойдя к игуменье, поцеловала ее руку.
– Здравствуй, Феоктиста! Посмотри-ка, аккуратно ли я закололась сзади.
– Хорошо везде, матушка, – отвечала миловидная черница, внимательно осматривая игуменью.
– Все готово?
– Уже начал положили.
– Ну, пойдем, – давай мантию.
Сестра Феоктиста сняла со стены мантию и накинула ее на плечи игуменьи. Мать Агния была сурово-величественна в этой длинной мантии. Даже самое лицо ее как-то преобразилось: ничего на нем не было теперь, кроме сухости и равнодушия ко всему окружающему миру.
– Ну, до свидания, дети, – сказала она, подавая руки оставшимся у окна девушкам.
– А мы разве не пойдем в церковь? – спросила Лиза.
– Как хотите. Вы устали, служба сегодня долгая будет, оставайтесь дома.
– Лучше пойдем и мы, постоим сколько нам захочется.
– Ну хорошо. Позовите Марину и поправьтесь тут, а я сейчас пришлю за вами сестру Феоктисту; она вас проводит в церковь.
По мосткам опустелого двора шла строгою поступью мать Агния, а за нею, держась несколько сзади ее левого плеча и потупив в землю прелестные голубые глазки, брела сестра Феоктиста.
– Ах, какая хорошенькая! – сказала Лиза вслед прошедшим монахиням.
– Чудо что такое! – подтвердила Гловацкая.
– Это вы про сестру Феоктисту изволите говорить, барышня? – вмешалась весноватая белица, камер-юнгфера матери Агнии.
– Вот про эту монахиню, – ответила Гловацкая.
– Это она и есть сестра Феоктиста-с.
– Прехорошенькая.
– Это, барышня, в миру красоту-то наблюдают; а здесь все равны, что Феоктиста, что другая какая.
– Давно она в монастыре?
– Третий год, матушка; третий год, овдовемши, как в монастырь пошла. Она ведь еще в малом постриге.
– Что же, она тут при тетушке? – спросила Лиза.
– Так, тетенька любят, чтобы она при них находилась. Адъютантом своим называют ее.
– Разве она с тетушкой живет?
– Нет, у нее есть своя полкелья, а только когда в церковь или когда у тетеньки гости бывают, так уж сестра Феоктиста при них.
– Зачем же это?
– Так… Тетеньке так угодно.
– Она знакома была тетушке прежде, что ль?
– Не могу вам про это доложить, – да нет, вряд, чтобы была знакома. Она ведь из простых, из города Брянскова, из купецкой семьи. Да простые такие купцы-то, не то чтобы как вон наши губернские или московские. Совсем из простого звания.
– Господи Иисусе Христе сыне Божий, помилуй нас! – раздалось опять за дверью. Весноватая белица твердо возгласила: «Аминь», – и на пороге показалась сестра Феоктиста.
– Спаси вас Господи и помилуй, – проговорила она, подходя к девушкам и смиренно придерживая одною рукою полу ряски, а другою собирая длинные шелковые четки с крестом и изящными волокнистыми кистями.
– Здравствуйте, здравствуйте, – приветливо отвечали в один голос обе девушки.
Феоктиста добродушно поцеловала обеих и опять поклонилась.
– Вот вы уже пришли, а мы еще не готовы совсем, – извините нас, пожалуйста.
Сестра Феоктиста ласково улыбнулась и сказала:
– Ничего-с: я посижу, подожду, – и она села на кончике дивана.
– Много мирских в церкви? – спросила сестру Феоктисту продолжавшая торчать здесь белица.
– Много. Яблоку упасть негде. Очень тесно в храме.
– Пошлите, пожалуйста, нашу няню, – попросила Лиза белицу, после чего та тотчас же вышла, а вслед за тем появилась Марина Абрамовна.
Старуха, растопырив руки, несла в них только что выправленные утюгом белые платьица барышень и другие принадлежности их туалета.
– Одевайтесь, матушки, а то к шапочному разбору придете, – говорила Марина Абрамовна, кладя на стол принесенные вещи.
Девушки стали одеваться, няня помогала то той, то другой.
– Дайте я вам помогу, – сказала сестра Феоктиста, положив в угол дивана свои четки.
Девушки вежливо отклоняли ее услужливость.
– Нет, что ж такое, я помогу. Разве это трудно?
И сестра Феоктиста, встряхнув белую крахмальную юбку, набросила ее на Гловацкую.
– Благодарю вас, душка моя, – отвечала, закрасневшись, девушка и, обернувшись, поцеловала два раза молодую монахиню.
А монахиня опять заворочалась в накрахмаленных вещах и одевала Женни в то же самое время, как Абрамовна снаряжала Лизу.
– Как нынче манишки-то стали шить! Совсем как мужчинская рубашка, – говорила сестра Феоктиста, оправляя надетую на Женни манишку.
– Вам нравится этот фасон?
– Нет, я так говорю; легче как будто, а то, бывало, у нас все шнурки да шнурочки.
– Вы давно в монастыре?
– Давно. Уж и не помню когда, – отвечала, смеясь, Феоктиста. – Три года уж.
– И не скучно вам?
– О чем скучать-то? Спаси Господи и помилуй!
Сестра Феоктиста глубоко вздохнула и в середине двух юниц отправилась в церковь. В церкви была страшная давка и духота. Сестра Феоктиста насилу провела Лизу с Женей вперед к решетке, окружающей амвон, и отошла к особенному возвышению, на котором неподвижно стояла строгая игуменья. Воздух в церкви все более и более сгущался от запаха жарко горящих в огромном количестве восковых свеч, ладана и дыхания плотной толпы молящегося народа. Перед началом стихир мать Агния незаметно кивнула пальцем сестре Феоктисте. Та подошла к ней, сделала поясной поклон и подставила ухо, а потом опять поклонилась тем же поясным поклоном и стала тихонько пробираться к нашим героиням.
