Генрих Манн - Голова
Не успел он пройти несколько шагов, как Куршмид догнал его.
— Я думал, вы пробудете там как можно дольше, — заметил Терра. — Разве вы не ревнуете?
— Ревновать, мне? — просто сказал Куршмид. — Только к страданию. Довольно она уже настрадалась.
— Способна ли она вообще быть счастливой? — с горечью сказал брат. — Есть люди, способные на большее.
Куршмид, не поняв:
— Все совершенно ясно. Ему нужно было сперва занять прочное положение. Теперь он может обручиться с ней. Кстати, и она имеет успех, значит он может даже… — Куршмид понизил голос до шепота, — жениться на ней.
Брат вздернул брови.
— Это она вам сказала?
Куршмид утвердительно кивнул, брови поднялись и у него. Вдруг он услышал резкий голос Терра:
— Ничего из этого не выйдет.
— Тогда произойдет неслыханная катастрофа, — насмерть испугавшись, пролепетал он.
Но Терра перешел уже на обычный тон, который мог показаться трагическим или просто неуместным:
— Ступайте в постель и постарайтесь проспать катастрофу. Вам меньше придется спать, чем вы думаете.
Куршмид покорно отстал от Терра. Но потом еще раз догнал его.
— Не вы!.. — сказал он взволнованно. — Я сам возьму это на себя.
— Да о чем вы? — спросил Терра, но актер уже исчез.
Чем ближе было решение, тем сомнительнее казалось оно Терра. Доказательство свое он по-прежнему считал неопровержимым, перед Богом и Словом его правота была несомненной. Но успех всегда и всюду зависит от людей, а не от идеи. Судьи, твердил себе адвокат, часто обязаны судить вразрез с непререкаемой логикой, ибо за ними стоит, предъявляя свои требования, другая логика — логика существующего общественного строя. Эта вездесущая владычица устами своего судьи возвещает, что созданное тем, кто занимается умственным трудом, по полному неотъемлемому праву принадлежит тому, у кого есть деньги. Всякое ограничение этого права носит характер уступки, чуть ли не милостыни. «Каппус сильнее меня. — Только с существующим общественным строем можно заключать выгодные сделки». Эти страшные истины неотступно маячили перед ним в бессонные ночи. Наутро система его доказательств с новой ясностью являлась ему: как можно бояться, что ум, призванный судить, посрамит себя отрицанием того, что так ясно?
Настал решительный день. Терра не пошел в суд; его заместитель должен был позвонить ему оттуда тотчас после решения. Он метался перед телефоном как безумный, окутанный облаками табачного дыма, в висках стучало, а при каждом звонке подкашивались колени. Тягостно и медлительно надвигался вечер, служащие конторы стали, наконец, складывать дела. Сумбур противоречивых мыслей, борьба впустую, борьба, которая решалась другими, — от всего вместе было ощущение не только страха, но и мути. Убежать бы… но нет сил избавиться от добровольной пытки! Тут раздался звонок.
Процесс выигран! Радуйся! Ты не рад? Терра коротко и жестко захохотал в телефон, подтвердил получение известия и повесил трубку. Он думал, наконец, сесть, но вместо этого упал без чувств. Так застал его Мангольф.
— Что случилось? — спросил Мангольф. — Двери настежь, полный разгром! Что на тебя снова обрушилось?
— Кажется, счастье. — И Терра поднялся с пола. — Я выиграл процесс против Каппуса.
Мангольф поздравил друга, в его тоне был оттенок пренебрежения. Терра понял. «Продолжай в том же духе, — говорил тон Мангольфа. — Растрачивай весь свой пыл на ничтожные мелочи. Одной опасностью меньше».
Они сели к письменному столу друг против друга и ждали.
— Ничтожная мелочь, но, на беду, для меня это был вопрос чести, — начал Терра. — Приговор мне сейчас уже ни к чему.
— Тогда разреши поговорить с тобой о моих делах. — Мангольф смотрел ему прямо в глаза. — Что бы ты сказал, если бы я вздумал жениться?
Терра зажмурился. Рот у него был раскрыт, на лице отражалась напряженная и беззвучная борьба чувств.
Наконец Мангольф, не дождавшись вопроса, сказал:
— Не на Лее.
Тут Терра открыл глаза — глаза затравленного пса, на котором не осталось живого места и который все-таки скалит зубы.
— Иначе я употребил бы весь свой братский авторитет, чтобы помешать ей выйти замуж за авантюриста.
Мангольф не дрогнул.
— Я давно собираюсь поговорить с тобой начистоту.
Терра, не давая спуску:
— В тот вечер у нее на квартире это было незаметно.
Мангольф тяжело вздохнул.
— Мне хотелось оберечь ее от горя возможно дольше. Если бы это было в моей власти — навсегда! И ты должен помочь мне. Мы ведь друзья.
— Если мы и сегодня останемся ими, — сказал Терра, — значит, мы друзья.
— Кому бы я принес пользу женитьбой на Лее? Во всяком случае, не себе, — а я вправе прежде всего думать о себе. Карьера моя была бы кончена: место консула где-нибудь за океаном, на большее нечего и рассчитывать. А ей? Ей тоже пришлось бы пожертвовать собой. Остаешься ты. Неужели мы оба должны считаться с твоей щепетильностью в вопросе мещанских приличий? Решай! Я подчинюсь.
— Ты пристыдил меня, — сказал Терра. — Я не владел собой. Больше это не повторится. — Он принял торжественный вид. — Продолжай! Невеста достойна своего счастья?
— Вот это я и хочу выяснить с твоей помощью, — мрачно произнес Мангольф и достал какую-то бумагу. — Невестой будет госпожа Беллона фон Толлебен-Кнак — в том случае, если нынче вечером мы придем к положительным выводам.
— Идет! — сказал Терра, ему стало жаль этого подвижника честолюбия. Сам он никого не утруждал вопросом своей женитьбы. — У меня есть один второстепенный вопрос: решение зависит от тебя одного? Твоя избранница возражать не будет? И ее отец тоже?
— Беллона любит меня, — сказал Мангольф, сдвинув брови. — Она была принесена в жертву господину фон Толлебену. Подобного опыта старик не повторит. К тому же он поклялся отомстить всему юнкерскому сословию. Я, при моем влиянии на Ланна, прямо-таки послан ему судьбой в качестве зятя. Прими во внимание, что Ланна не сегодня-завтра рейхсканцлер.
— Чистая работа! — заметил Терра, словно дивясь механизму машины.
— Даже слишком, — сказал Мангольф, бросив взгляд в свою бумагу. — На меня оказывают давление. Я могу попасться помимо моей воли. Всем заправляет графиня Альтгот.
— Со своим политическим салоном.
— Она в переписке с Беллой Кнак. Она принадлежит к тем немногим дальновидным людям, которые заранее принимали в расчет возвращение Кнаков.
— Что Альтгот на высоте, я не сомневаюсь, — подтвердил Терра.
— Она устроила у себя филиал ланновского салона, — пояснил Мангольф. — Ланна, таким образом, приобрел неофициальную базу, где действуют в его интересах.
— Да и она не в накладе, ей больше не будут приписывать любовников. Политика — лучшее алиби. Догадливая дама — Альтгот!
Мангольф неодобрительно покачал головой.
— С ней надо считаться всерьез.
— Тогда слушайся ее!
— Нет, я только спрашиваю: чего она добивается для себя? Может быть, Кнак подкупил ее? Тогда я окажусь в дураках.
Несмотря на озабоченный вид Мангольфа, Терра едва удержался, чтобы не расхохотаться. Перед ним встало видение былых времен, дверь в родительский дом Мангольфа с дощечкой: «Мангольф, комиссионер». Шаткая скрипучая лестница ведет на вышку, а там маленькая комнатка, клетушка, пространство в один шаг, — и кто же там оборачивается, сумрачно хмуря чело? — Тот самый, кто и сейчас склонил к нему чело и хмурится в сомнении, не обсчитывают ли его, предлагая богатейшую невесту Германии.
Терра не засмеялся.
— Здорово! — заметил он.
Мангольф словно не понял его.
— Я верю только в свою зоркость, — продолжал он, — ну, еще, пожалуй, в твою.
— Так пустим ее в ход, — решил Терра. — Выкладывай, какие у тебя подозрения.
— Подозрений нет, есть только баланс. — Он протянул свою бумагу и, видя, что Терра растерянно вглядывается в нее: — Посмотри, прибыль и убытки сходятся без остатка.
Терра в самом деле увидел два проставленных друг против друга столбца статей расхода и прихода; с точки зрения считавшего, они, очевидно, сходились без остатка, ибо в конце каждой строки стоял нуль.
— Сейчас объясню тебе мой баланс, — заметил Мангольф и, в ответ на жест Терра, подвинувшего к нему бумагу: — Не надо! Я знаю его наизусть.
Он знал свой баланс наизусть, как Терра свой договор; и теперь, вычисляя снова, копаясь в нем и болея им, он горел на том внутреннем огне, который был знаком и Терра.
— Она богата, но скомпрометирована. — Он провел в воздухе черту: — Я беден, но безупречен.
— Тут, правда, трудно решить, на чьей стороне выгода, — пробормотал Терра.
— Она меня любит, я ее не люблю, — продолжал Мангольф.
— Преимущество явно на твоей стороне! — вскричал Терра.
— Постой! Правый столбец: я пасую перед богатством. Она же не только знает это, но и считает естественным.
