Эрих Мария Ремарк - От полудня до полуночи (сборник)
IV
Возле чуть расстроенной шарманки под манящим шатром в красно-белый горошек стоят три человека. Хорошо сохранившаяся, почти молодая женщина лет пятидесяти, вес – около центнера (довоенный товар), рядом с ней – сильно иссохший мужчина, которому явно не хватает того, что у нее в избытке, в зеленой (когда-то черной) мягкой шляпе с широкими полями и редкой порослью вокруг широко разинутого рта – по свидетельству очевидцев, это вовсе не перья испуганной курицы, а вид усов (гибрид грубошерстной и курчавой немецкой охотничьей собаки). Судя по едким замечаниям, которыми женщина время от времени одаривает певца, иссохший мужчина – ее муж. Рядом еще один молодой человек, самая замечательная деталь его туалета – узел на галстуке. И эти трое поют! Поют! В этом шатре муз в красно-белый горошек восторженную публику обучают самым прекрасным старым задушевным немецким песням. Наблюдая за тем, как здесь возрождается и возвеличивается немецкое народное песенное творчество, невольно воодушевляешься. Скоро над площадью разносится пение уже сотни глоток: «В нас течет горячая кровь», и «Сегодня я и моя подружка», и «На карнавале думает каждый: повеселись хоть раз в году»… Что по сравнению с этим Шуберт и Хуго Вольф?[89] Пустое место! Эти парни не написали даже ни одного приличного вальса-бостона, не говоря уж о настоящем «знай-наших»-фокстроте (мой дядя называет его «трясучкой»).
V
Сегодня идет дождь. Жаль. Из-за дождя настоящий разрисованный индеец, работающий в восточном балагане, не показывается гуляющей публике. Потому что дождь может смыть с него краску. Но вон той энергичного вида даме в зеленой байковой кофте дождь не мешает. Она продолжает говорить. Она продолжает раздавать свои вещи. Это фантастика. Покупаешь тяжелую позолоченную цепочку для часов (настоящая термомагнитоэлектрогальванопластика) за пять марок и получаешь в придачу брошку, лучший подарок для сестры или дочери, а еще – булавку для галстука (можно носить и на блузке), браслет (прекрасный подарок для конфирманток), мундштук, портмоне, кровать, маленький автомат, сонник, дрессированную собаку, а незамужним дамам старше 40 лет предлагается напрокат мужчина для практических занятий по книге «Как правильно целоваться».
VI
Вся жизнь – ярмарка. Со времен Ведекинда[90] подобные речи сильно обесценились. И тем не менее это так. Много трезвона, а в результате оказывается, что ничего и не было. Точно как на ярмарке. Или: жизнь – карусель. Думаешь, что мчишься вперед, а в результате оказываешься на том же самом месте.
В заключение еще две картинки. Бедная работница подала десять марок слепому и сказала:
– Вместо того чтобы попусту транжирить деньги, лучше бы эти ребята раздали их калекам…
А у одного седовласого господина при виде калек возле городского театра по лицу потекли слезы, он отвернулся и сказал своей спутнице:
– Я не могу проходить мимо этих людей на ярмарке. Как можно веселиться, когда видишь такое…
1921Природа и искусство[91]
I
В кристаллах и камнях начался темный процесс, который по неким таинственным законам соединял и разъединял, структурировал и формировал такие образования, которые ныне, когда Геккель[92] сделал всеобщим достоянием чудеса морских известковых отложений древних одноклеточных, глубоководного океанского ила и соляных кристаллов, вызывают изумление и благоговение.
Но темные силы природы рвутся вперед, обнаруживают себя в сказочном мерцании поверхности морей благодаря мириадам инфузорий, проявляются в мягком очаровании распустившихся цветов, порхают бабочками над прогретыми солнцем полянами, резким скачком добиваются появления тяги к родным цветущим склонам у перелетных птиц, вдруг обращаются вспять и вновь движутся по пройденному ранее пути, достигают почти полной прозрачности в удивительной логике муравьиных и пчелиных сообществ, но и здесь не взбираются на последнюю вершину, а поворачивают обратно, чтобы опять неудержимо устремиться вперед вдоль подтипа позвоночных животных, становясь все более явными, чтобы наконец в последнем рывке пробудить человека от векового сна и открыть ему глаза для осознания себя самого и своего «я».
Человек – единственное существо, способное сказать «я» и «я есть». В нем природа начала постигать себя самое.
Человек – единственное существо, которое может размышлять о самом себе и может осознавать себя самого как индивидуум.
Здесь начинается трагизм и одновременно величие человеческого рода.
II
В нас вибрирует тысячелетняя наследственность; в нас вибрируют камни и звезды, космическая пыль и дуновение ветерка, шум листвы и морской прибой, жужжание пчел и разноцветье бабочек, первобытная похоть и духовный подъем; в нас вибрирует Вселенная. В часы душевного волнения, священного «Ом» – восклицания индусов и буддистов, последнего акта слияния с природой, мы чувствуем, что и в нас воплощен мировой дух, что и мы несемся вместе с Вселенной, как куст или дерево, облако или ветер, растение или животное.
И все-таки это не тот процесс непрерывного и нескончаемого слияния с природой и воплощения мирового духа, какой существует у камней, растений и животных. Что-то внутри нас препятствует этому, некая строптивая воля неустанно строит и строит что-то для себя, камень за камнем, потом все разрушает и вновь строит, приобретает масштаб, объем и могущество, пока внутри нас не возникает свой мир, противостоящий окружающему: наше «я».
И точно так же, как в том другом мире творческая воля природы вечно и неистощимо проявляется в становлении и исчезновении, то есть в жизни, так и здесь, в этом индивидуальном мире, появляется зародыш творческой способности, и он растет и растет. И согласно тем же законам органического единства, по которым в природе возникает жизнь, в индивидууме возникает его собственная специфическая жизнь: искусство, художественное творчество.
III
Две великие крайности: «природа и я» и их производные «жизнь и искусство» не противостоят друг другу, а находятся друг с другом в теснейшей связи. Без природы и жизни «я» и искусство немыслимы. В те мистические часы, когда «я» в великой всеобщей любви сливается с природой и Вселенной, в эти часы глубочайшей самоотдачи и происходит зачатие творческих идей, которые затем по непонятным законам овладевают тайной формы, дабы наконец родиться в миг внезапного вдохновения. Правда, это все еще только расплывчатые или грубо очерченные идеи, но они уже ясно указуют общее направление или все еще медлят в нерешительности; тем не менее они уже существуют, и их становление уже невозможно пресечь.
Если часы зачатия для «я» редки, то неутомимое восприятие, оформление, расчленение и упорядочение явлений бытия – непрекращающийся процесс в самом «я», начинающийся при первом пробуждении ребенка и заканчивающийся лишь со смертью. Результат этого процесса – мировоззрение, мировосприятие художника. И в самом чистом и прозрачном виде – человечность. Все это и питает творческую идею. Она нуждается в такой пище, чтобы стать произведением искусства.
Законы, по которым из идеи возникает произведение искусства, теперь уже не погружены во мрак. Хотя их первопричина, как и первопричина всего на свете, недоступна людям, но некоторые их проявления вышли из мрака на яркий свет познания и могут применяться вполне осознанно. Их называют по-разному: стиль, закон композиции, организация пространства, творческая манера и прочее, влияние этих законов изучено и понято; уже говорят о контрастном воздействии, расположении объемов, органичном построении, об объемном и плоскостном изображении, о законах контраста и нюансов, Ренессансе, классицизме, импрессионизме, экспрессионизме и т. д.
Именно здесь и проходит водораздел. Хотя произведение искусства идейно и материально связано с природой, оно не является простым ей подражанием. В то время как в самой идее на первый план выступает творческое начало в человеке вообще, при придании идее конкретной формы начинает влиять индивидуально-творческое начало. Нужно еще раз подчеркнуть, что в любой идее уже содержится определенная форма, потому что для каждой идеи существует лишь одна совершенная форма. И если удается ее воплотить, то художественное произведение живет вечно. «Илиада» и «Одиссея», «Дон Кихот», «Божественная комедия», «Фауст», скульптуры Эллады, фрески Рафаэля, произведения Микеланджело, Кёльнский собор, Акрополь, древнеегипетские храмы.
Дефиниция и классификация искусства по его внешним признакам – подразделение его на классицизм, романтизм, реализм, натурализм, экспрессионизм, не говоря уже о кубизме, футуризме и дадаизме, – вызывает только смех у сведущих людей. Лишь бравые профессора, получившие искусство в наследственную аренду и полагающие, что они умеют ему порционно обучать, лишь ремесленники от искусства в худшем смысле этого слова и фантазеры могут всерьез воспринимать подобную рубрикацию, без которой, им кажется, не обойтись. А вот к художнику, который в нее верит и воспринимает ее всерьез, следует отнестись с подозрением: он считает форму чем-то внешним и поэтому далек от понимания сущности. Это заметно и по нашему времени, в котором народилось множество «измов». Но появляется исключительно мало подлинных произведений искусства. Нельзя не признать, что в любую эпоху ее единообразие, сходные переживания, сходная интеллектуально-душевная структура, сходное мировоззрение, сходная близость к природе, а в целом сходное отношение к жизни приводят и к известному сходству и единообразию творческих идей, а через них – к формальному сходству, которое носит название «стиль». Но раньше эта классификация предпринималась лишь последующими поколениями, в то время как ныне сначала изыскивают название и определяют внешние признаки какого-то направления и только потом оно получает право на существование. Но ведь в искусстве действует лишь одно правило: полная гармония между формой и содержанием.
