Уильям Коллинз - Женщина в белом
Что это значит?
Мне кажется, я понимаю, в чем дело; боюсь, что и Лора догадывается; и я уверена, что граф Фоско не только догадывается, но определенно знает, что это значит.
Я подметила украдкой, что сэр Персиваль не раз в течение вечера взглядом искал его одобрения.
17 июня
День событий. Горячо надеюсь, что не день бедствий к тому же.
За завтраком, так же как и накануне вечером, сэр Персиваль ни словом не обмолвился о таинственном «деловом вопросе» (как выразился поверенный), который ему предстояло разрешить. Однако через час он вдруг вошел в будуар, где мы с его женой, в шляпах, ждали мадам Фоско, чтобы отправиться вместе на прогулку, и осведомился, где граф.
— Мы скоро его увидим, — сказала я.
— Дело в том, — сказал сэр Персиваль, нервно расхаживая по комнате, — что Фоско и его жена нужны мне для одной пустячной формальности. Я попрошу вас, Лора, зайти на минуту в библиотеку. — Он остановился и, казалось, только сейчас заметил, что мы одеты для прогулки. — Вы только что пришли, — спросил он, — или собираетесь уходить?
— Мы хотели пойти на озеро, — сказала Лора. — Но если у вас есть другие предложения…
— Нет, нет, — поспешно ответил он, — мои дела могут подождать. Не все ли равно, когда заняться ими — сейчас или после прогулки. Итак, все идут к озеру? Хорошая мысль. Проведем утро в безделье — я тоже пойду с вами.
На словах он, казалось, был готов, вопреки своему обычаю, уступить желаниям других, но его манеры и выражение лица выдавали его. Он, очевидно, был рад любому предлогу, чтобы отложить выполнение этой «пустячной формальности», о которой он сам только что упомянул. Сердце мое упало, когда я пришла к этому неизбежному выводу.
В это время граф и его жена присоединились к нам. В руках у графини был вышитый табачный кисет ее супруга и папиросная бумага для его нескончаемых пахитосок. Граф, в блузе и соломенной шляпе, нес с собой веселую клетку-пагоду с белыми мышами и улыбался как им, так и нам с неотразимым благодушием.
— С вашего любезного разрешения, — сказал граф, — я возьму эту семейку — моих маленьких миленьких, кротких мышек — проветриться вместе с нами. В доме есть собака — могу ли я оставить моих бедных белых детишек на милость собаки? Ах, никогда!
Он по-отечески прочирикал что-то через прутья пагоды своим белым детишкам, и мы вышли из дому.
В парке сэр Персиваль отделился от нас. Одна из особенностей его беспокойного характера — всегда уединяться и в одиночестве вырезывать для себя палки. По-видимому, ему нравится строгать и резать все, что попадается ему под руку. Дом наполнен сверху донизу его палками, он никогда не пользуется ими дважды. Погуляв с новой палкой, он теряет к ней всякий интерес и занимается вырезыванием новой.
В старой беседке он снова присоединился к нам. Когда мы все уселись, у нас завязался разговор, который я постараюсь записать сейчас дословно. С моей точки зрения, это весьма знаменательный разговор. После него я начала сознательно опасаться влияния графа Фоско на мои мысли и представления и твердо решила ни в коем случае не поддаваться в будущем этому влиянию.
Беседка оказалась достаточно вместительной для всех нас, но сэр Персиваль предпочел остаться у порога, где он обстругивал свою очередную палку. Мы, трое женщин, удобно расположились на широкой скамье. Лора занялась вышиванием, а мадам Фоско начала крутить пахитоски. Я, по обыкновению, ничего не делала. Мои руки были и, наверно, навсегда останутся такими же неумелыми, как и мужские. Граф добродушно сел на стул, слишком маленький для него, — он ухитрился поместиться на нем, опираясь спиной на стенку беседки, которая потрескивала и кряхтела под его тяжестью. Он поставил пагоду к себе на колени и, как обычно, выпустил мышек побегать по его груди и плечам. Это хорошенькие безвредные маленькие зверушки, но, по-моему, есть что-то отталкивающее в том, как они лазают по человеческому телу. Меня мороз продирает по коже от этого зрелища, и в голову мне приходят пренеприятные мысли об узниках, умирающих в темницах, где эти существа могут беспрепятственно ползать по ним.
Утро было облачное и ветреное. Озеро выглядело сегодня особенно диким, угрюмым и мрачным от непрестанной смены света и тени на его зеркальной глади.
— Некоторым людям все это кажется живописным, — сказал сэр Персиваль, указывая вдаль своей недоконченной палкой, — а я считаю это пятном на дворянском поместье. Во времена моих предков озеро доходило до этого места. Поглядите-ка на него теперь! В нем нет и четырех футов глубины, и все оно состоит из больших и малых луж. Мне хотелось бы иметь достаточно средств, чтобы осушить его и засадить деревьями. Мой управитель, суеверный идиот, убежден, что над этим озером висит проклятие, как над мертвым морем. Что вы думаете по этому поводу, Фоско? Подходящее место для убийства, а?
— Мой добрый Персиваль, — строго возразил граф, — где ваш английский здравый смысл? Вода слишком мелка, чтобы покрыть мертвое тело, и повсюду песок, на котором отпечатаются следы преступника. В общем, это самое неподходящее место для убийства, которое когда-либо попадалось мне на глаза.
— Вздор, — сказал сэр Персиваль, яростно строгая палку. — Вы знаете, что я хочу сказать. Угрюмый вид, безлюдье. Если вы хотите — вы поймете меня, если нет — я не стану пояснять вам мою мысль.
— Почему нет? — спросил граф. — Ведь вашу мысль можно пояснить в двух словах. Если бы убийство задумал глупец, он счел бы ваше озеро подходящим местом для этого. Если бы убийство задумал мудрец, он счел бы ваше озеро самым неподходящим местом для убийства. Вот смысл ваших слов. Если это то самое, о чем вы думали, я просто добавил необходимые пояснения. Примите их, Персиваль, вместе с благословением вашего добряка Фоско.
Лора подняла глаза на графа. На ее лице явно отразилась неприязнь к нему. Но он был так занят своими мышами, что не заметил ее взгляда.
— Мне жаль, что вид озера наводит на такую страшную мысль, — сказала она. — И если граф Фоско разделяет убийц по категориям, я считаю, что он делает это в весьма неподходящих выражениях. Называть их глупцами — значит относиться к ним со снисходительностью, которой они не заслуживают. Называть их мудрецами нельзя, ибо в этом есть глубокое противоречие. Я всегда слышала: воистину мудрые люди — добрые люди, и преступление им ненавистно.
— Дорогая моя леди, — сказал граф, — это великолепные сентенции, и я видал подобные заголовки в школьных учебниках. — Он поднял на ладони одну из своих белых мышек и начал презабавно разговаривать с ней. — Моя хорошенькая атласная мышка-плутишка, — сказал граф, — вот вам урок морали. Воистину мудрая мышь — это воистину добрая мышь. Так и передайте, пожалуйста, вашим подружкам и до конца дней ваших не смейте грызть прутья вашей клетки.
— Можно высмеять все что угодно, — продолжала отважно Лора, — но вам нелегко будет, граф, указать мне пример, когда мудрец стал бы преступником.
Граф пожал своими широченными плечами и улыбнулся Лоре с подкупающей приветливостью.
— Совершенно верно! — сказал он. — Преступление глупца всегда бывает раскрыто. Преступление мудреца остается навсегда нераскрытым. Если бы я мог указать вам пример — значит, преступление совершил не мудрец. Дорогая леди Глайд, ваш английский здравый смысл мне не по плечу. Мне сделали шах и мат на этот раз. Правда, мисс Голкомб?
— Не сдавайтесь, Лора! — насмешливо воскликнул сэр Персиваль, который слушал у порога. — Скажите ему еще, что всякое преступление неизменно бывает раскрыто… Вот вам еще кусочек морали из детского учебника, Фоско. Все преступления неизменно бывают раскрыты. Какая дьявольская чушь!
— Я верю в это, — спокойно сказала Лора.
Сэр Персиваль залился таким злобным и неистовым хохотом, что мы все удивленно оглянулись на него. Больше всех, казалось, удивился граф.
— Я тоже верю в это, — сказала я, приходя Лоре на помощь.
Сэр Персиваль, так безотчетно хохотавший над замечанием своей жены, казалось, рассердился на мои слова. Он яростно ударил по песку своей новой палкой и быстро пошел от нас прочь.
— Бедняга Персиваль! — воскликнул граф Фоско, с улыбкой глядя ему вслед. — Он жертва английского сплина. Но, мои дорогие мисс Голкомб и леди Глайд, вы в самом деле верите, что преступление всегда бывает раскрыто?.. А вы, мой ангел? — обратился он к своей жене, молчавшей все это время. — Вы тоже так считаете?
— Я жду, пока мне объяснят, — отвечала графиня ледяным и укоризненным тоном, предназначенным для Лоры и меня. — Я жду, прежде чем отважусь высказать собственное мнение в присутствии таких высокообразованных джентльменов.
— Вот как, графиня! — заметила я. — Я помню, как когда-то вы боролись за права женщин, а ведь женская свобода мнений была одним из этих прав!
