Песнь Бернадетте. Черная месса - Франц Верфель
После обеда Бернадетта вновь пробирается к школе, стараясь остаться незамеченной. Ее плечи опустились под тяжестью навалившегося на нее горя. Она бредет одна. Никого не хочет видеть. Даже общество Марии для нее сегодня невыносимо. Но по дороге ей встречается Пере и некоторое время тащится рядом. Голова кособокой девицы трясется, она вся кипит от благородного гнева.
– А ты, оказывается, обманщица, Бернадетта! Ты подвела даму, подвела свою благодетельницу мадам Милле. Мы напрасно ждали тебя утром у Массабьеля: мадам Милле, я и множество других людей. «Я готова спорить на сто франков, – сказала мадам Милле, – что Бернадетта не нарушит слова, не обманет…»
– Но мне же запретили, – невольно вырывается из груди девочки.
Портниха, которая ради сенсации готова уцепиться за любой повод, продолжает ехидничать:
– Вот как, тебе запретили? Скажите пожалуйста! Кто может тебе запретить идти, куда ты захочешь? Не позволяй Жакоме себя дурачить. Просто он хотел тебя запугать. Сделать он тебе ничего не может. В чем, интересно, тебя обвиняют? И даже если тебя действительно посадят в тюрьму, что ж, тогда придется посидеть за решеткой, ибо долг превыше всего…
– Но они хотят посадить в тюрьму и моих родителей, тогда братишки умрут с голоду…
– Ну и что, ну и что? – горячится Пере. – Пусть сажают и родителей. Все равно ты не смеешь нарушить свое слово, долгом нельзя пренебрегать…
Не попрощавшись с Пере, Бернадетта пускается бежать, только чтобы отделаться от портнихи. Кроме того, она боится опоздать на занятия. Часы на больничной башне уже пробили два. Теперь девочку отделяет от школы только уличная эстакада. Едва Бернадетта хочет на нее ступить, как что-то ее останавливает, и она, тяжело дыша, не может сделать ни шагу. Что-то невидимое лежит на ее пути. Как будто ей не дает пройти огромная балка, через которую она никак не может переступить. Одновременно какая-то сильная рука словно хватает ее за плечи и заставляет повернуть обратно. Медленно бредет она назад той же дорогой, какой пришла. Но, не дойдя до площади Маркадаль, слышит за собой гулкий топот подбитых железом сапог. Ее преследуют. Это жандармы Пеи и Белаш, которым поручено за ней следить. Дюжие мужчины в новенькой форме, с саблями на боку и в шляпах с плюмажем нагоняют девочку и идут с ней рядом.
– Что с тобой, солнышко? – спрашивает ее чернобородый Белаш. – Тебе же было приказано идти в школу, и никуда больше…
– Я и хотела идти в школу, – правдиво рассказывает Бернадетта, – а на мосту что-то лежит, похоже огромная балка, прозрачная, как воздух, но пройти нельзя…
– Какая еще прозрачная балка? – ворчит сухопарый Пей, отец пяти дочерей. – Имей в виду, меня ты своими бреднями не проведешь…
– А теперь, солнышко, ты идешь домой, не так ли? – спрашивает более молодой и мягкий Белаш, известный в городе бабник и любитель слабого пола.
– Нет, не домой, – говорит Бернадетта, подумав. – Я иду к гроту…
– К гроту, мое сокровище? Тогда подожди минутку… Эй, Пеи, быстро приведи бригадира!
Через три минуты Пеи возвращается вместе с бравым бригадиром д’Англа, на бегу прицепляющим саблю и дожевывающим хлеб с колбасой; с набитым ртом бригадир повторяет как заведенный:
– Это еще что за новость? Прозрачная балка, прозрачная балка…
– Позвольте мне пойти к гроту, – просит девочка.
– Ты пойдешь туда, но на свой страх и риск, – решает бригадир, пощипывая свой светлый ус. – Кроме того, мы, все трое, пойдем с тобой.
Чтобы – не дай бог! – не остаться в стороне, чуть позже к вооруженной охране присоединяется Калле.
Итак, малышка Субиру в сопровождении четырех жандармов идет к гроту, эта необычная процессия будоражит и приводит в волнение весь город. Первой их увидела Пигюно. Со всех ног она мчится оповестить тетю Бернарду, а уж оттуда опрометью бежит в кашо. Повсюду распахиваются окна. Любопытные женщины выскакивают из ворот, наспех вытирая о передник мокрые руки. Уже на улице Басс за Бернадеттой и жандармами поспешают человек восемьдесят – девяносто. Девочка сегодня не летит, как ласточка, не порхает, как лист на ветру. Она ступает тяжело, ноги у нее словно налиты свинцом.
Добравшись до грота, она как подкошенная падает на колени и с мольбой простирает руки к нише. Но ниша темна, ниша пуста, пустее не бывает. Торчащая из куста ветка дикой розы угрюмо дрожит под порывами ветра с Гава. Река шумит сегодня безучастно. Начинается дождь, и грот становится прозаическим укрытием для пришедших сюда людей.
Из груди Бернадетты вырывается возглас ужаса:
– Я ее не вижу… Сегодня… Я не могу ее увидеть…
Бернадетта вытаскивает четки и судорожно протягивает их к нише. Но каменный овал по-прежнему безнадежно пуст, его заполняют безобразные бурые сумерки, тусклые останки минувшего дня, двадцать второго февраля. Только каменная глыба за порталом мерцает, словно белая кость. Отверстие в скале сейчас не более чем грязная дыра, и то, что из этой дыры могла являться дама, кажется сейчас действительно невероятной ложью или порождением больной фантазии. Бернадетту сотрясает бесконечное раскаяние, трагичнейшее отчаяние любящей, безвинно потерявшей свою любовь, потому что все земные силы помешали ей сдержать слово. Дама в ней горько разочаровалась. Дама возвратилась из грязного, неуютного грота туда, где обычно живет, в места, более ее достойные. Сердце Бернадетты беззвучно кричит в темную нишу:
«Разве вы не знали, что господин Жакоме пригрозил посадить в тюрьму меня, и отца, и маму, если я пойду к вам? И все же я к вам пришла. Разве вы не могли немножко меня подождать, прежде чем окончательно уйти?»
Но вдруг Бернадетте в голову приходит новая мысль, и она хватается за нее, как утопающий за соломинку.
– Конечно, я не могу видеть даму, – громко жалуется она. – Она прячется, потому что рядом со мной так много жандармов…
Это нелепое объяснение вызывает в толпе громкий смех. Раздаются реплики:
– Поймите же наконец, что у Бернадетты не все дома!.. Но вчера в полиции она отвечала очень хитро… Не обманывайтесь, она всего лишь несчастный ребенок…
Некий шутник берет в оборот чернобородого жандарма:
– Послушай, Белаш, ты слишком похож на черта. Потому дама и убежала.
Белаш поглаживает свою бандитскую бородку. Общаясь с острыми на язык каменщиками, дорожными рабочими, бродягами, трактирщиками и завсегдатаями трактиров, он приобрел завидную сноровку и за словом в карман не лезет.
– Конечно, я похож на черта, – парирует он. – Да я и есть черт. Но, к сожалению, я бедный черт, бедолага, я чертовски беден. Прекрасной Деве следовало бы помочь мне разжиться деньжатами, а не бежать от меня без оглядки…
Эта шутка в тот
