Уильям Теккерей - Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим
Но вернемся к моему рассказу. Обремененный болезнями, сэр Чарльз постепенно угасал, и ему, должно быть, было малоприятно, что красивый молодой щеголь увивается за его вдовой у него на глазах. Проникнув к ней в дом с помощью диспута о пресуществлении, я потом изыскал немало других предлогов в нем укрепиться и вскоре так прижился у благородной леди, что уж, можно сказать, от нее не выходил. Свет волновался, свет бурлил, но какое мне было до этого дело! Пусть мужчины клеймили позором бесстыжего ирландского проходимца, — у меня был способ заткнуть завистникам рот: моя шпага завоевала себе такую славу на континенте, что мало кому улыбалось свести с ней знакомство. Стоит мне где-нибудь утвердиться, как меня уже никакими силами не сгонишь с места. Бывая в знакомых домах, я видел, что мужчины меня сторонятся. "Как можно! — говорили они. — Какой-то грязный ирландец!", "Брр! Авантюрист худшего разбора!", "Мелкий плут и фат — мы знать его не хотим!" и т. д. и т. п. Но эта ненависть лишь сослужила мне добрую службу. Уж если я за кого ухвачусь, то держу мертвой хваткой; в таких случаях даже лучше, чтобы все от меня отвернулись. Как я говорил тогда леди Линдон, и говорил совершенно искренне: "Калиста (я называл ее Калистой в письмах), клянусь, Калиста, твоей непорочной душой, блеском твоих непреклонных глаз, всем, что чисто и девственно в небе и в твоем сердце, — никогда не устану я следовать за тобой. Презрение меня не страшит, я немало терпел его от тебя. Холодность меня не отталкивает, я знаю, что в силах ее побороть: это — скала, которую моя энергия возьмет приступом, магнит, притягивающий бестрепетное железо моей души!" И я говорил правду, я бы ни за что от нее не отказался, даже если б меня спускали с лестницы всякий раз, как я переступал ее порог.
Такова моя система привораживать женщин. Пусть каждый, кто сам прокладывает себе дорогу в жизни, запомнит это правило. Иди напролом! — вот в чем секрет. Дерзай — и мир перед тобой отступит; а если тебе и намнут холку, дерзай снова, и он тебе покорится. В то время я был так напорист, что, кажется, вздумай я жениться на принцессе крови, я бы и ее добился!
Я рассказал Калисте повесть моей жизни, лишь кое в чем отступив от истины. Моей целью было нагнать на нее страх: показать, что уж если я чего захочу, то дерзаю, а дерзая, добиваюсь своего; в моей жизни было немало Эпизодов, свидетельствующих о железной воле и неукротимой отваге.
— Не надейтесь от меня избавиться, мадам, — внушал я леди Линдон, обещайте свою руку другому, и он умрет от этой шпаги, еще не знавшей поражений. Бегите меня, и я последую за вами, хотя бы и до врат ада. Поверьте, я говорил с ней языком, нисколько не похожим на сюсюканье ее слюнтяев-поклонников. Видели бы вы, как я их распугал!
Когда я грозился последовать за леди Линдон, если понадобится, и за Коцит, я, разумеется, так и собирался сделать, — в случае если мне тем временем не подвернется что-то более подходящее. В самом деле, а вдруг Линдон заживется, какой мне тогда смысл преследовать графиню? А тут, — дело шло уже к концу сезона в Спа, — милорд, к великой моей досаде, снова взялся меня допекать: казалось, он неуязвим для смерти.
— Мне, право, жаль вас, капитан Барри, — говорил он, как всегда, смеясь. Как это, в самом деле, неприятно, что из-за меня — вам или другому джентльмену — приходится терять время. Вам надо бы обратиться к моему врачу или договориться с моим поваром — ну что ему стоит подсыпать мне в омлет мышьяку. А ведь может статься, господа, — добавлял он, — я еще увижу, как капитан Барри болтается на виселице.
И в самом деле, доктора подлечили его еще на год.
— Мне, как всегда, не везет, — пожаловался я дядюшке, моему бесценному советчику в сердечных делах. — Я расточаю сокровища своей души на бессердечную кокетку графиню, а мужа ее опять поставили на ноги, глядишь, он проживет еще не один год!
А тут, как на грех, в Спа принесло, прямо-таки к шапочному разбору, англичанку, наследницу торговца сальными свечами, невесту со стотысячным приданым, да еще некую мадам Корню, вдову богатого прасола и фермера в Нормандии, с водянкой и двумястами тысяч ливров годовых.
— Какой мне смысл следовать за Линдонами в Англию? — спрашивал я. — А вдруг милорд не умрет?
— А ты и не следуй за ними, наивный ты младенец, — отвечал дядюшка. Оставайся здесь и попробуй приударить за этими новенькими.
— Да, но потерять Калисту и самое большое состояние в Англии?
— Вздор, вздор! Эх вы, юноши! Вы легко загораетесь и вешаете голову при первой же неудаче! Переписывайся с леди Линдон. Ведь это ее любимое занятие! Кстати, у тебя под рукой твой ирландский аббат, он настрочит тебе самые восхитительные послания, и всего-то по кроне за штуку. Пусть уезжает: шли ей письма, а тем временем не зевай, авось что и навернется. Кто знает: ты, может быть, успеешь жениться на нормандской вдове, схоронить ее, прикарманить ее денежки, а там умрет милорд, и освободится графиня.
Итак, не жалея клятв, я заверил графиню в своей глубокой, почтительной преданности, всучил ее горничной двадцать луидоров, чтоб добыла мне прядь волос своей хозяйки (о чем последняя была, конечно, поставлена в известность этой преданной женщиной), и когда настало время ей возвратиться в свои английские поместья, простился с леди Линдон, заверяя, что не замедлю за ней последовать, как только покончу с делом чести, которое еще держит меня здесь.
Опускаю события целого года, прошедшего до новой нашей встречи. Верная своему обещанию, графиня писала мне сперва регулярно, а потом все реже и реже. Меж тем дела наши за игорным столом шли неплохо, и я чуть было не женился на вдове Корню (бедняжка без памяти в меня влюбилась и последовала за нами в Брюссель), — когда мне попал в руки номер "Лондонской газеты", где я прочел следующее траурное извещение:
"Скончался в замке Линдон в Ирландском королевстве досточтимый сэр Чарльз Линдон, кавалер ордена Бани, член парламента от местечка Линдон в Девоншире, в течение долгих лет посол его величества при многих европейских дворах. Сэр Линдон оставил по себе светлую память в сердцах друзей, восхищенных его многообразными добродетелями и достоинствами, безупречное имя, приобретенное на службе его величества, и безутешную вдову, оплакивающую потерю, столь незаменимую. Ее милость, осиротевшая графиня Линдон, находилась в Бате, когда ее настигла печальная весть о кончине возлюбленного супруга, но тотчас же поспешила в Ирландию, чтобы отдать последний горестный долг дорогим останкам".
В тот же вечер я приказал заложить карету и отправился в Остенде, где зафрахтовал судно на Дувр, и, без промедления держа путь на запад, достиг Бристоля; в этом порту я сел на корабль, отплывающий в Уотерфорд, и после одиннадцатилетнего отсутствия ступил наконец на родную землю.
Глава XIV
Я возвращаюсь в Ирландию и удивляю жителей королевства своим
великолепием и щедростью
Что за разительная перемена произошла в моей жизни! Я оставил страну бедным, безвестным юношей, рядовым жалкой маршевой роты, а воротился зрелым мужем с состоянием в пять тысяч гиней, с безупречным гардеробом и дорогими безделками стоимостью еще в добрых две тысячи; я узнал все стороны жизни и вращался во всех слоях общества, играя повсюду не последнюю роль; я изведал войну и любовь и единственно благодаря своим способностям и энергии проложил себе путь из нищеты и безвестности к благоденствию и роскоши. Глядя из окошка моей кареты, катившей по пустынным, голым дорогам мимо ветхих хижин местных поселян, выбегавших в своем отрепье позевать на пышный экипаж и при виде важного незнакомца в роскошной золоченой карете и моего телохранителя орясины Фрица, сидевшего, развалясь, на заднем сиденье, — его закрученных в стрелку усов, толстой косы и зеленой ливреи, обшитой серебряным галуном, возглашавших троекратное "ура!" в честь сиятельного лорда, — я не без самодовольства думал о своей успешной карьере и благословлял небо, одарившее меня столь превосходными талантами. Если бы не мои достоинства, быть бы и мне этаким неотесанным сквайром, с чванным видом разгуливающим по улочкам дрянного городишки, через какие проезжала моя карета, направляясь в Дублин. Я, возможно, женился бы на Норе Брейди (не странно ли — хоть судьба, благодарение небу, уберегла меня от этой участи, я почему-то всегда с нежностью вспоминаю мою кузину, и горечь, причиненная ее утратой, еще и доселе свежа в моей памяти, более чем любой другой эпизод моей жизни); возможно, наплодил бы десяток ребятишек и был бы самостоятельным фермером или экономом у сквайра, или десятником, или адвокатом, а между тем сейчас я один из самых известных джентльменов Европы! Пока нам меняли лошадей, я велел слуге достать мешок с медяками и швырять их в толпу, и это вызвало такой хор благословений и добрых пожеланий, как будто проезжал сам милорд Таунсенд, лорд-наместник Ирландии.
