Владимир Набоков - Бледное пламя
О чем бишь я? Да, мы с Джоном снова ныне, как в те дни, бродили по рощам Аркадии, под лососевыми небесами.
— Ну, Джон, — весело говорил я, — о чем это вы писали в прошлую ночь? Окно у вас в кабинете просто пламенело.
— О горах, — отвечал он.
Хребет Бера, нагроможденье прожилистых скал и косматых елей, вырос передо мной во всей его мощи и красе. От чудной вести сильнее забилось сердце, и я почувствовал, что могу теперь в свой черед позволить себе роскошь великодушия. Я попросил моего друга ничего мне более не открывать, если только он сам того не захочет. Он отвечал: да, ему не хотелось бы рассказывать ни о чем, и тут же стал сетовать на сложность задачи, которую сам перед собою поставил. Он высчитал, что за последние двадцать четыре часа его мозг работал, на круг, тысячу минут и произвел пятьдесят строк (скажем, 787-838), — это один слог за каждые две минуты. Он закончил третью, предпоследнюю, Песнь и начал Песнь четвертую и последнюю (смотри "Предисловие", сразу же, сразу смотри Предисловие), и если я не очень против, может быть, мы повернем домой, хотя еще только около девяти, — чтобы ему снова зарыться в хаос и вытащить оттуда свой космос со всеми его мокрыми звездами?
Мог ли я ответить "нет"? Горный воздух ударил мне в голову: он заново творил мою Земблу!
106
Строка 801: опечатка
Переводчикам Шейда придется-таки повозиться с преображением — да еще в одно касание — слова mountain [гора] в слово fountain [фонтан, ключ, источник]: такое не передашь ни по-французски, ни по-немецки, ни по-русски, ни по-земблянски, — переводчику останется прибегнуть к одной из тех сносок, что пополняют криминальный архив находящихся в розыске слов[62]. И все же! Сколько я знаю, существует все же один совершенно необычайный, замечательно изящный случай, в котором участвуют не два, а целых три слова. Сама история достаточно тривиальна (и всего скорее апокрифична). В газетном отчете о коронации русского царя вместо "корона" [crown] напечатали "ворона" [crow], а когда на другой день опечатку с извинениями "исправляли", вместо нее появилась иная — "корова" [cow]. Изысканность соответствия английского ряда "crown-crow-cow" русскому "корона-ворона-корова" могла бы, я в этом уверен, привести моего поэта в восторг. Больше ничего подобного мне на игрищах лексики не встречалось, а уж вероятность такого двойного совпадения и подсчитать невозможно.
107
Строка 810: паутина смысла
Одну из пяти хижин, образующих этот автодортуар, занимает его владелец, — слезоточивый семидесятилетний старик, хромающий с вывертом, напоминающим мне о Шейде. Он владеет еще маленькой заправочной станцией неподалеку, продает червей рыболовам и, как правило, не слишком мне досаждает, но вот на днях предложил "стянуть любую старую книгу" с полки в его спальне. Не желая его обидеть, я постоял у полки, задравши голову и склоняя ее то к одному плечу, то к другому, но там были все замызганные старые детективы в бумажных обложках, стоившие разве что вздоха или улыбки. Он сказал: "Погодите-ка, — и вытащил из ниши у кровати потрепанное сокровище в тканевом переплете. — Великая книга великого человека, — "Письма" Фрэнклина Лейна. Я знавал его в Рейнир-парке, в молодости, когда был там объездчиком. Возьмите на пару дней, не пожалеете."
Я и не пожалел. В книге есть одно место, которое странно отзывается интонацией, усвоенной Шейдом в конце Песни третьей. Это из записи, сделанной Лейном 17 мая 1921 года, накануне смерти после сложной операции: "И если я перейду в этот самый мир иной, кого я примусь там разыскивать?.. Аристотеля! Ах, вот человек, с которым стоит поговорить! Какое наслаждение видеть, как он, пропустив между пальцев, словно поводья, длинную ленту человеческой жизни, идет замысловатым лабиринтом этого дивного приключения... Кривое делается прямым. Чертеж Дедала при взгляде сверху оказывается простым, — как будто большой, испятнанный палец некоторого мастера проехался по нему, смазав, и разом придав всей путаной, пугающей канители прекрасную прямоту."
108
Строка 818: В игре миров
Мой блестящий друг выказывал совершенно детское пристрастие ко всякой игре в слова и особенно к той, что зовется словесным гольфом. Он мог оборвать увлекательнейшую беседу, чтобы предаться этой забаве, и конечно, с моей стороны было бы грубостью отказаться с ним поиграть. Вот некоторые из лучших моих результатов: "брак-вред" в три хода, "пол-муж" — в четыре и "родить-зарыть" (с "добить" посередке) — в шесть ходов.
109
Строка 821: А кто убил балканского царя?
Страх как хочется сообщить, что в черновике читается:
А кто убил земблянского царя?
— но, увы, это не так: карточки с черновым вариантом Шейд не сохранил.
110
Строка 830: Сибил
Эта изысканная рифма возникает как апофеоз, как венец всей Песни, синтезирующий контрапунктические аспекты ее "нездешнего колокола".
111
Строки 835-838: Теперь за Красотой следить хочу
Песнь, начатая 19 июля на шестьдесят восьмой карточке, открывается образцовым шейдизмом: лукавым ауканьем нескольких фраз в дебрях переносов. На деле, обещания, данные в этих четырех строках, так и остались невыполненными, — лишь эхо ритмических заклинаний уцелело в строках 915 и 923-924 (разрешившихся свирепым выпадом в строках 925-930). Поэт, будто вспыльчивый кочет, хлопочет крылами, изготовляясь к всплеску накатывающего вдохновения, но солнце так и не всходит. Взамен обещанной буйной поэзии мы получаем парочку шуток, толику сатиры и, в конце Песни, чудное сияние нежности и покоя.
112
Строки 840-872: два способа писанья
В сущности — три, если вспомнить о наиважнейшем способе: положиться на отблески и отголоски подсознательного мира, на его "немые команды" (строка 871).
113
Строка 873: лучший срок
В то время, как мой дорогой друг начинал этой строкой стопку карточек, которую ему предстояло исписать 20 июля (с семьдесят первой по семьдесят восьмую, последняя строка — 948), Градус всходил в аэропорту Орли на борт реактивного самолета, пристегивал ремень, читал газету, возносился, парил, пачкал небеса.
114
Строки 887-888: Коль мой биограф будет слишком сух или несведущ
Слишком сух? Или несведущ? Знал бы мой бедный друг загодя, кто станет его биографом, он обошелся бы без этих оговорок. На самом деле, я даже имел удовольствие свидетельствовать (одним мартовским утром) обряд, описанный им в следующих строках. Я собрался в Вашингтон и перед самым отъездом вспомнил, что он просил меня что-то такое выяснить в Библиотеке Конгресса. В моем сознании и посейчас отчетливо звучит неприветливый голос Сибил: "Но Джон не может принять вас, он сидит в ванне", — и хриплый рев Джона из ванной комнаты: "Да пусть войдет, Сибил, не изнасилует же он меня!". Однако ни я, ни он — не сумели припомнить, что именно мне надлежало узнать.
115
Строка 894: король
В первые месяцы Земблянской революции портреты короля частенько появлялись в Америке. Время от времени какой-нибудь университетский приставала, обладатель настырной памяти, или клубная дама из тех, что вечно привязывались к Шейду и к его чудаковатому другу, спрашивали меня с глуповатой многозначительностью, обыкновенной в подобных случаях, говорил ли мне кто-либо, до чего я похож на несчастного монарха. Я отвечал в том духе, что "все китайцы на одно лицо", и старался переменить разговор. Но вот однажды, в гостиной преподавательского клуба, где я посиживал в кругу коллег, мне довелось испытать особенно стеснительный натиск. Заезжий немецкий лектор из Оксфорда без устали твердил — то в голос, то шепотом, — об "абсолютно неслыханном" сходстве, а когда я небрежно заметил, что все зембляне, отпуская бороду, становятся похожи один на другого, — и что в сущности название "Зембла" происходит не от испорченного русского слова "земля", а от "Semblerland" — страна отражений или подобий, — мой мучитель сказал: "О да, но король Карл не носил бороды, и все же вы с ним совсем на одно лицо! Я имел честь [добавил он] сидеть в нескольких ярдах от королевской ложи на Спортивном фестивале в Онгаве в пятьдесят шестом году, мы там были с женой, она родом из Швеции. У нас есть дома его фотография, а ее сестра коротко знала мать одного из его пажей, очень интересная была женщина. Да неужели же вы не видите [чуть ли не дергая Шейда за лацкан] поразительного сходства их черт, — верхняя часть лица и глаза, о да, глаза и переносица?"
— Отнюдь, сэр, — сказал Шейд, переложив ногу на ногу и по обыкновению слегка откачнувшись в кресле перед тем, как что-то изречь, — ни малейшего сходства. Сходства — это лишь тени различий. Различные люди усматривают различные сходства и сходные различия.
