Бернард Шоу - Новеллы
Удачны композиция новеллы и ее неожиданный сюжетный поворот. В целом новелла «Чудесная месть» образно и ярко воскрешает атмосферу глухой британской провинции. К близкой ему теме родной Ирландии, Ирландии униженной и порабощенной, Шоу вернется позднее и создаст драматический шедевр «Другой остров Джона Булля» (1904).
По методу контрастного сопоставления двух различных человеческих судеб, двух укладов жизни и представлений о земле и небе построен и комедийно-сатирический рассказ «Новая игра — воздушный футбол». Уличный инцидент, от которого пострадала не только бедная женщина, часто прибегавшая к бутылке, но и его преосвященство, епископ церкви Святого Панкратия, сломавший себе шею (в этом штрихе заключена убийственная насмешка), служит лишь отправным пунктом, дающим Шоу возможность с удивительной легкостью, заразительным весельем и вместе с тем с иронией и злостью посмеяться над снобизмом и спесью духовных пастырей, один из которые предстает пред вратами неба. Насмешливый рассказчик дает остро почувствовать, как далек от своей паствы духовный наставник, пекущийся о чистоте душ своих подопечных. Простая грешная женщина, погибшая в катастрофе, в сущности, оказывается куда более скромной, человечной, внутренне более симпатичной, чем важная духовная персона. В рассказе в своеобразном преломлении вновь оживает тема социального неравенства, тема трущоб, раскрытая писателем в пьесе «Дома вдовца» (1892). (Шоу глубоко интересовался проблемой оздоровления трущоб, будучи членом правления прихода Святого Панкратия.)
Как и в раннем рассказе «Чудесная месть», Шоу и здесь удачно использует прием иронического снижения образов пастырей церкви с их «чудесами» и фанатизмом. Он низвергает «небожителей» с высоты их мнимого величия, лишает их «божественного» ореола и всячески «приземляет» (апостолы у Шоу, например, так же богатырски храпят, как самые заурядные смертные люди), обнаруживает алогизм религиозных представлений. Гуманистический пафос рассказа — в низвержении кумиров и в утверждении идеи человеческого равенства.
Склонность Шоу все переиначивать на своп лад, несомненно, сказалась и на его версии образа Дон-Жуана, совершенно отличного от испанского Дон-Хуана ди Тенорио и других его литературных воплощений, если, конечно, не считать чисто внешних черт этого образа. Легенда о Дон-Жуане, легкомысленном покорителе женских сердец, в парадоксальной интерпретации Шоу превращается в комическую историю о человеке, которому приходится спасаться от преследований женщин. Он скорей жертва, чем трагический виновник. Зерно этой концепции уже заложено в прелестной новелле «Дон-Жуан объясняет» (1887), но расширенная трактовка с некоторыми метаморфозами дана в «комедии с философией» «Человек и сверхчеловек» (1901–1903), где герой спасается бегством от настойчивых притязаний девушки, к которой он явно неравнодушен и которая в конце концов одерживает над ним победу.
К этой новелле близок по тону и настроению веселый рассказ «Серенада», герой которого шутя обходит своего незадачливого соперника, навсегда теряющего расположение прекрасной Линды Фицнайтингейл.
Свидетельством глубокого интереса Шоу к Ибсену служит не только его крупная критическая работа «Квинтэссенция ибсенизма» (1891) и целый ряд других критических откликов, но и его выступление в защиту обличительных традиций норвежского драматурга и попытка продолжить мотивы «Кукольного дома» в рассказе «Еще одно продолжение „Кукольного дома“» (1890).
Полемизируя с Уолтером Безантом, защитником викторианской семейной морали, которой «Кукольный дом» нанес в конце восьмидесятых годов смертельный удар, Шоу счел необходимым продемонстрировать художественную силу и жизненность творчества «норвежского еретика». Он задался целью показать, что же сталось с Норой, когда она наконец порвала с унизительной жизнью, которой жила в «кукольном доме» и покинула его, Шоу увидел в этом поступке символ духовного раскрепощения. Написанный с большой впечатляющей силой и суровым драматизмом, рассказ обнажает душевную черствость Крогстадов, повлекшую за собой уход из жизни дочери Норы — Эмми. Изобличая показную добродетель, за маской которой упрятаны далеко не благовидные черты людей буржуазного круга — корыстолюбие и карьеризм, фальшь и лицемерие, эгоизм и циническое пренебрежение к человеку, — Шоу с художественной объективностью показывает удивительную цельность Норы, которая, став сама собой, обрела независимость и свободу. В рассказе подкупает внутренняя напряженность и сдержанная эмоциональность повествования, удачная постановка проблемы формирования человеческой личности, не поступающейся своими идеалами и идущей своим путем.
Отношение Шоу к войне, которую он считал противоестественным состоянием для нормального человека, отражено в ряде его памфлетов, рассказов, пьес. Достаточно вспомнить его антиромантическую комедию «Оружие и человек» (1894), направленную против воинственной позы, его иронический портрет Наполеона-завоевателя в «Избраннике судьбы» (1895), его «Цезаря и Клеопатру» (1898), чтобы ясно представить себе, как глубоко занимала Шоу тема войны. К освещению этой темы он вновь и вновь подходил с разных сторон, обнаруживая симпатии к тем, кто боролся за свою независимость («Ученик дьявола», 1897; «Святая Иоанна», 1923), осуждая империалистическую бойню (памфлет «Война с точки зрения здравого смысла», 1914).
В «Избраннике судьбы» Шоу с уничтожающим сарказмом определил «философию» английского завоевателя: «Он всегда найдет подходящую нравственную позицию, как рьяный поборник свободы и национальной независимости он захватывает себе полмира и называет это колонизацией».
Шоу не раз осуждал империалистическую политику захватов и колониального порабощения. Однако ясное отношение Шоу-антимилитариста к войне порой, к сожалению, усложнялось и затемнялось воздействием фабианских заблуждений, шло в разрез с основным направлением его мысли. Так было в период англо-бурской войны, вспыхнувшей на рубеже двух веков (1899–1902), когда золотые и алмазные копи Трансвааля и Оранжевой Республики стали предметом вожделения и грабительского захвата британского империализма. Шоу тогда разделял ошибки лидеров фабианства, манифест которых поддерживал английское вторжение. Писатель-гуманист, зло изобличавший агрессоров, которые вторгаются в мирную жизнь народов с пистолетом в руке, очевидно, не сумел сразу разобраться в происходящих событиях и отдал дань «теориям» фабианства. Но вместе с тем Шоу не стал писателем киплингского типа, квазиреализм которого он всегда осуждал. С чувством горькой иронии написан его сильный и острый рассказ «Пушечное мясо» (1902), как раз относящийся к периоду англо-бурской войны. В него вкраплены имена некоторых генералов и государственных деятелей, причастных к трагическим событиям несправедливой войны.
Рассказчик на все смотрит как бы со стороны, но он далеко не безучастен к происходящему, его мысль охвачена гнетущим беспокойством. Он подмечает контрасты: безмятежную красоту природы, прелестные наряды дам, представляющих мир, весьма далекий от войны, юных новобранцев с их резкими переходами от веселья к печали. Рассказ написан под влиянием встреч с итальянскими и английскими солдатами-новобранцами, оторванными от родных очагов и призванными служить игрушкой в темной и зловещей игре захватчиков, быть бессловесным пушечным мясом. Писателя потрясло «угрюмое молчание» целого полка «несчастных людей», он полон тяжелых раздумий о судьбе простых людей.
Тема «пушечного мяса» возникает и в рассказе «Император и девочка». Шоу-рассказчик создает потрясающую картину кровавой резни во всем ее жестоком драматизме. Впечатление усиливается от того, что на эту зловещую ночную картину мы смотрим то главами наивной девочки, то глазами самого императора Вильгельма, который невольно бормочет: «Я этого не хотел». План вымышленный в финале удачно переходит в план реальный: реплика немецкого офицера, хорошо знающего своего хозяина («Его величество пьян, как…»), и ругательство офицера — эти завершающие штрихи исключают всякую сентиментальность. Они бросают саркастический свет на императора, воплощающего в своем лице одного из тех, кто является истинным виновником трагической гибели многих людей, будь то немцы, французы или англичане.
В связи с трехсотлетием со дня смерти Шекспира Шоу написал небольшую комедию «Смуглая леди сонетов», которая была поставлена в Хэймаркет-театре 24 ноября 1910 года. Шоу нарисовал выразительный, совсем не академический, портрет великого драматурга, живого человека с отзывчивой, чуткой душой и земными страстями и порывами. В программе Хэй-маркет-театра и был впервые опубликован рассказ-этюд полемического характера «Тайна костюмерной». В рассказе поднят характерный для эстетических взглядов Шоу спор о шекспировских характерах, причем участие в споре принимает оживший бюст самого великого барда.
