Джейн Остен - Доводы рассудка
— Вы могли понять разницу, — отвечала Энн. — Вы могли иметь ко мне более доверия; теперь иные обстоятельства, и я сама иная. Пусть мне тогда и не следовало уступать доводам рассудка, вспомните, однако, что убеждали меня в пользу благоразумия и против превратностей неверной участи. Я уступила, казалось мне тогда, чувству долга, но о каком же долге говорить теперь? Выйти замуж за человека, мне безразличного, значило бы непростительно пренебречь чувством долга ради участи самой темной.
— Мне бы следовало об этом догадаться, — отвечал он. — Но я не мог. Я не умел вывести должных следствий из недавних наблюдений моих о вашей природе. Я не умел призвать их себе на помощь; их заслонили, их затмили былые чувства, много лет меня томившие. Я думал о вас как о женщине, которая отринула и предала меня, на которую я менее всех имел влияния. Я видел вас в обществе особы, руководившей вас в тот страшный год. Я не имел оснований полагать, что власть ее над вами уменьшилась. И я не мог так вдруг себя преодолеть.
— А мне казалось, — отвечала Энн, — что обращение мое с вами могло бы вас избавить от сомнений.
— Нет, нет! Непринужденное обращение ваше могло быть всего лишь следствием помолвки вашей с другим. В таком убеждении я вас и покинул; и однако ж, решился снова искать с вами встречи. Утром надежда вернулась ко мне, и потому я позволил себе еще задержаться в Бате.
И вот Энн снова была дома, и куда счастливее, чем подозревали ее домашние. Все утренние страхи, все тревоги рассеялись после этого разговора, и она ступила в дом, полная такого непереносимого счастья, какое даже приходилось ей умерять минутными опасениями, что оно не может продолжаться. Ей непременно надо было побыть одной, чтобы немного успокоиться, и она пошла в свою комнату и там в тихих благодарных мыслях почерпала стойкость и бесстрашие.
Настал вечер, в гостиных зажглись огни, съезжались гости. То был обычный светский раут, сборище тех, кто никогда прежде не встречался, тех, кто встречался слишком часто, пустая суета, круг, слишком широкий для беседы дружеской и слишком узкий для многообразия суждений; но, по мненью Энн, никогда еще ни один вечер не пролетал так скоро. Сияющая, прехорошенькая от счастья, вызывая общее восхищение и ничуть его не сознавая, она для каждого находила добрые и милые чувства. Был тут мистер Эллиот, она избегала, но она жалела его. Были Уоллисы, она забавлялась, зная их мысли, леди Дэлримпл и мисс Картерет — скоро им предстояло сделаться всего лишь безвредными кузинами. Она не замечала миссис Клэй, и обращение отца и сестрицы с гостями ничуть ее не задевало. С Мазгроувами она болтала просто и весело, с капитаном Харвилом задушевно, как с братом; с леди Рассел пыталась завести разговор, которому мешала восхитительная тайна; к адмиралу и миссис Крофт испытывала нежное расположение и особенный интерес, который та же тайна побуждала ее скрывать; и то и дело встречалась она на минутку с капитаном Уэнтуортом, и все время надеялась встретиться снова, и все время сознавала, что он близко.
В который раз случайно оказавшись рядом с ним и поглощенная, по-видимому, как и он, созерцанием очаровательных тепличных растений, она ему сказала:
— Я думала о прошедшем и старалась судить беспристрастно о том, верно или нет поступила я сама; и мне кажется, я поступила верно, послушавшись дружеских увещаний той, кого вы непременно еще полюбите. Она заменила мне мать. Поймите меня правильно. Я вовсе не утверждаю, будто, давая свой совет, она не ошибалась. Быть может, то был случай, когда советовать и вовсе невозможно. Сама я в подобных обстоятельствах такого совета не дала бы. И все же я была права, послушавшись ее, и поступи я иначе, не порви я помолвки, я страдала бы даже еще более, ибо совесть моя была бы неспокойна. Сейчас (если только такое согласно с природой человеческой) мне не в чем себя упрекнуть; и если я не ошибаюсь, строгое чувство долга — в женщине вовсе не худшее свойство.
Он взглянул на нее, взглянул на леди Рассел и, снова взглянув на нее, отвечал, словно по зрелом размышлении:
— Покамест нет, но для нее есть еще надежда на мое прощение. Я надеюсь, мы с нею полюбим друг друга. Но я тоже думал о прошедшем, и невольно мне представился вопрос, не был ли кое-кто еще злейшим врагом моим, даже чем эта дама? И это я сам. Скажите, если б, воротясь тогда, в осьмом году в Англию с несколькими тысячами фунтов и получив «Лаконию», если б я писал к вам тогда, ответили б вы на мое письмо? Согласились бы вы возобновить нашу помолвку?
— Согласилась бы я? — таков был весь ответ; но голос выразил остальное.
— Боже милостивый! — воскликнул он. — Вы б согласились! Разве я о том не думал, не мечтал, как о венце всех моих успехов! Но я чересчур был горд, и гордость мне мешала. Я не понимал вас тогда. Я не желал понять вас, я гнал от себя мысли о вас. Кого же мне винить, как не себя! Могло не быть шести напрасных горьких лет разлуки. И это мученье, сознаюсь, для меня внове. До сей поры пребывал я в завидной надежде, что всеми милостями судьбы я сам себе обязан. Я кичился тем, что честными трудами добивался я заслуженной награды. Как иным великим людям в обратных обстоятельствах, — прибавил он с улыбкою, — придется мне покориться своей блаженной участи. Мне должно научиться выносить счастье, какого я не стою.
Глава XXIV
Кто же не догадается о том, что было дальше? Если уж молодые люди забрали себе в голову соединиться, они непременно добьются своего, будь они даже самые бедные, самые безрассудные и менее всего способны составить счастье друг друга. Пусть мораль наша и мало поучительна, она зато верна; а если даже и такие браки удаются, то отчего бы Энн Эллиот и капитану Уэнтуорту, при благословениях зрелого ума, чистой совести и располагая вдобавок независимыми средствами, было не одолеть всех препятствий? Они одолели их тем более, что им немногое пришлось и претерпеть, ибо сухая сдержанность родных — одна только их огорчала. Сэр Уолтер не спорил против выбора Энн, а Элизабет всего и позволила себе вид холодности и безразличия. Капитан Уэнтуорт, имея двадцать пять тысяч фунтов и достигши самого высокого положения, какое могли доставить дарования и заслуги, уже не был теперь пустое место. Ему простительно было посвататься к дочери глупого промотавшегося баронета, которому не хватило смысла и чести играть роль, ему отведенную провидением, и который покуда давал за дочерью лишь малую толику из причитавшихся ей десяти тысяч фунтов.
В самом деле сэр Уолтер, хоть и не испытывал истинного счастья, ибо он не считал себя польщенным и он не любил Энн, не находил, однако, что дочь его сделала предосудительную партию. Напротив, приглядевшись к капитану Уэнтуорту, рассмотрев его хорошенько при дневном свете, он был немало впечатлен его наружностью и почел, что преимущества красоты на его стороне уравнивают преимущества знатности на стороне Энн; вдобавок же имя его звучало вовсе недурно, и оттого сэр Уолтер с большой охотой приготовлял перо свое к тому, чтобы сделать в книге книг соответствующую запись.
Единственный человек, которого не на шутку боялась огорчить Энн, была леди Рассел. Энн знала, что леди Рассел неприятно будет понять и отставить мистера Эллиота и нелегко будет ближе сойтись с капитаном Уэнтуортом и по справедливости оценить его. Меж тем леди Рассел это предстояло. Ей предстояло узнать, что насчет обоих она ошиблась; что обоих ложно судила она по внешности; что, не пленясь повадкой капитана Уэнтуорта, заподозрила она в ней признаки опасной ветрености, а весьма довольная степенными манерами мистера Эллиота, вкрадчивую их любезность она почла за следствие благородного ума и правил самых строгих. Ей ничего не оставалось, как признать, что она кругом была не права, переменить свои сужденья, отринуть старые надежды и предаться новым.
Есть в иных людях дар быстро распознавать чужую душу, глубоко проникать чужой характер, дар природный и не заменяемый никаким опытом, и здесь-то леди Рассел уступала своему юному другу. Но была она женщина очень добрая, и если она и хотела быть умной и прозорливой, еще более хотела она счастья Энн. Энн любила она более своих дарований, и, преодолевши первую неловкость, она без особенного труда полюбила как мать того, кто был причиной счастья другого ее дитяти.
Из всего семейства Мэри, кажется, первая оценила преимущества произошедшей перемены. Выдать сестру замуж куда как лестно, и кто же, как не она, споспешествовал сему союзу, удерживая Энн подле себя целую осень; а коль скоро собственная сестра, разумеется, лучше сестер мужа, приятно было и то, что капитан Уэнтуорт богаче и капитана Бенвика и Чарлза Хейтера. Не без душевных мук, быть может, когда потом они встретились, увидела она Энн обладательницей прав старшинства и премиленького ландо; зато в будущем ее ждало прекрасное утешение. Энн не предстояло владеть Апперкроссом и окружными землями, стать во главе семейства; и если б еще устроилось так, чтобы капитан Уэнтуорт не сделался баронетом, она бы с Энн не поменялась.
