Коллектив авторов - 12 шедевров эротики
– Какие блестящие результаты! Вам есть чем гордиться, – сказала Моника.
Госпожа Амбра скромно улыбнулась.
– Она такая славная, и так приятно видеть, как раскрывается навстречу жизни и любви эта маленькая душа! Я убеждаюсь все больше и больше, что настоящие семьи бывают только по выбору. Рири любит меня, как родную мать. Может быть, даже сильнее. Семья – это пустое слово, если в основе ее лежит только одно кровное родство. Да, мое убеждение в этом крепнет с каждым днем. Настоящее родственное чувство должно исходить из рассудка и любви.
– Но вы забываете о наследственности, – заметил Режи.
– Нет, господин Буассело! Но наследственность можно искоренить почти до конца. Прививка – великое открытие! Из дичков получаются прекрасные фруктовые деревья. Миндальное деревцо через два года после прививки дает удивительный сорт персиков.
Виньябо дружески пожал руку Моники. Все ее радостно окружили, и на лицо Режи снова набежала тень. Он еще никак не мог привыкнуть к своей второстепенной роли и, холодно пожав руку Бланшэ, с горечью выслушивал банальные любезности престарелой четы Мюруа – дальних родственников г-жи Амбра. Муж – нотариус в Лянжэ, жена – скромная хозяйка провинциального дома. Этим малокультурным людям имя Буассело мало, по-видимому, что говорило.
Они бывали у Амбра раза два в год. Хозяева ценили их за прямоту и терпимость, за эту улыбающуюся доброжелательность постаревших в провинции людей. Свое единственное за всю жизнь горе – смерть сына, офицера, убитого 20 августа 1914 года в Моранже, – они выносили стоически.
Все опять вернулись в беседку. Появилась Рири, осторожно неся в ручонках два стакана.
– Вот, крестная!
Амбра с ловкостью настоящего винодела раскупорил одну из замороженных бутылок. Бледно-золотистая струя полилась в стаканы. Стекло сразу запотело.
Мюруа ласкали Рири. Она походила на их внучку, внебрачную дочь их сына, которую они удочерили и приютили вместе с матерью.
Разговор вернулся к прежней теме: Мюруа рассказывали о приюте, основанном ими в Лянжэ. Старики его горячо пропагандировали. Благодаря им два мальчика нашли себе родителей: один в Анжери, другой в Сомюре.
Если бы только эти дети не жили под вечной угрозой, что их мучители потребуют бедняжек обратно, говорил Мюруа. До сих пор законы о детях покоятся на основах римского права. У отца все права и никаких обязанностей. Точно дети не представляют собой социального капитала, который нужно охранять прежде всего!
– Господин Бланшэ написал об этом очень сильную статью в «Новом мире», – сказала г-жа Амбра.
– Да, да, дорогой друг, вы нам оказали громадную услугу! Благодаря вам наше общество получило целую кучу писем и запросов. Вы и не подозреваете, как сильно ваше влияние!
– Бланшэ может стать депутатом Сены и Уазы, как только захочет, – сказал Виньябо.
– Я этого не захочу никогда. Статей и рефератов – сколько угодно. Но выступать в Бурбонском дворце!.. Знаете, что это всегда мне напоминает, Амбра? Ваши ветряные мельницы на берегу Луары. Крылья вертятся…
– И вертятся впустую?
– Вот именно!
– А от кого же нам ждать усовершенствования законодательств, если такие люди, как вы, будут держаться в стороне? – спросил нотариус.
Бланшэ неопределенно махнул рукой.
– Придет же, наконец, время и, может быть, скорее, чем мы думаем, когда люди устанут от словесных мельниц! Мир эволюционирует. Под страхом смертной казни мы должны будем подчиниться закону. Пробьет рабочий час!
– Революция? – сказал меланхолически Мюруа. – Чтобы она удалась, мало завладеть штабом и войсками. Нужны массы! Без Тьера не может быть 89-го года.
– Буржуазия 1922 года так же мало признает Общий Союз Народов, как когда-то аристократия и церковь мало признавали Тьера. Нужно народное доверие!
– Хорошо сказано, Бланшэ! – поддержал Виньябо.
Но нотариус оживленно возразил:
– Революция – это игра втемную, бесконечная история: перейдут границы и возвращаются назад! Скажите, что дал России большевизм?
– Но, – возразил Бланшэ, – Россия не Франция! Потом разорение и голод в России зависят от более глубоких и сложных причин, чем коммунистическая утопия. Самый крах этой утопии поднял дух французских реформаторов. И что бы ни случилось, а национализация земли и крупной промышленности восторжествует в отжившей империи, в России Ленина. Весь мир пойдет по пути народа-младенца-великана, оправляющегося сейчас от кровавых ран! Из хаоса и борьбы встает величие мира!
Моника с волнением прислушивалась к прекрасному голосу Бланшэ. Даже Мюруа был очарован его проникающей силой и красотой, его вдохновением. Только Режи с враждебной иронией прислушивался к оратору и его аудитории. Старый баритон!.. Умеет бить в точку! Он саркастически заметил:
– Вы напрасно бережете, Бланшэ, ваши таланты только для интимной аудитории! С вашим голосом вы через два года будете министром.
Бланшэ почувствовал под шуткой ядовитый укол.
– Я только скромный профессор философии, друг мой, и высказываю мои убеждения.
Романист язвительно извинился:
– Как? А я думал, что у вас кафедра по риторике! Простите.
– Я нисколько не обижен, – сказал Бланшэ. – В риторике есть свои хорошие стороны… Но я, право, в первый раз встречаю писателя, относящегося к ней с таким пренебрежением. Вы плюете в собственный колодец!
Режи побледнел. Саркастическое замечание попало в цель. Под шутливым тоном они одни чувствовали взаимно наносимые уколы. Они вступили в словесный поединок, важности которого никто, кроме г-жи Амбра, не понимал. Каждый выпад Моника – одновременно свидетель и судья – чувствовала на себе. Из-за нее боролись эти два человека. И она вдруг поняла, что Режи своим чутьем ревнивца действительно угадал соперника. Поразительное открытие!.. Бланшэ изменился к Монике со времени их последней встречи. Сначала его влекло любопытство, потом оно превратилось в бессознательное влечение. Безразлично-дружеское чувство перешло во что-то иное.
Инстинктивно, чисто по-женски, Моника наслаждалась этой маленькой властью над человеком, который еще не занимал никакого места в ее сердце.
Но не только общность идей и утонченность интеллектуальной дружбы влекли к ней прекрасную душу Бланшэ. Ее притягивал более сильный магнит… Может быть, еще бессознательно? Внешне ничто не подавало повода к подозрениям. И нужен был кошачий глаз ревнивого любовника, чтобы сразу разглядеть правду.
Моника старалась разобраться в себе. Охваченная поглощающей страстью к Режи, равнодушная ко всем мужчинам, она не чувствовала к Бланшэ ни влечения, ни отвращения. Он в этом смысле просто для нее не существовал.
Но как Бланшэ выигрывает при более близком знакомстве! Первое впечатление было почти неприятное. Теперь ей нравилось с ним встречаться. Покоряли широта его взглядов, вера, безграничная терпимость. Да, Бланшэ интересная личность!
Ей хотелось быть искренней до конца: оценила ли она Бланшэ, если бы Режи своими нелепыми подозрениями и бестактными выходками не принудил ее к сравнению? Конечно, нет. Если образ Бланшэ стал занимать ее воображение и мысли, то виноват в этом только сам же Режи. Его грубые упреки оскорбляли ее не столько своей бессмысленностью, сколько несправедливостью. Раненное жизнью сердце жаждало ласки и внимания, и Моника с горечью ощущала жесткость рук, которые, перевязав рану, грубо сорвали только что наложенную ими же повязку.
Старая рана снова открылась с новой, еще не испытанной болью. В невыносимых страданиях рвалась душа, изнемогало от муки опутанное прочной связью тело.
Так все трое, сами того не подозревая, подошли к роковой развязке.
Режи без оглядки накинулся на противника. Уверенный в своей силе, он уже считал себя победителем, хотя до победы было еще далеко. Он защищался, яростно нападая на врага.
– В собственный колодец, – проговорил он злобно. – Вы за словом в карман не полезете!
– Я риторик?! Ну нет! Который из нас, скажите, Виньябо? Если есть для меня в мире что-нибудь ненавистное, опасное и даже презренное – то это красноречие. Ощипанная старая курица – предмет страсти глупого галльского петуха!.. Каждый раз, когда представляется возможность, я следую совету Верлена: ловлю ее и сворачиваю шею. Народное доверие! Да им пользуется за два су любой балаганный чревовещатель!
– Правда, – согласился Виньябо, привыкший к буйным нападкам Буассело, – если почитать отчет вчерашнего заседания!.. Достаточно оратору с успехом пропеть первый куплет, он уже может говорить как раз обратное тому, что говорил предыдущий. Палата аплодирует.
Бланшэ улыбнулся.
– Все дело в том, что обычно народные представители не имеют ничего общего с народом. Обезьяна во фраке еще не человек! На одного Жореса сколько приходится Пэрту…
Мюруа, мало заинтересованные разговором, воспользовались минутной паузой и стали прощаться. Им, как большинству людей их круга, политика была противна. Политика – это большая государственная кухня, а их интересовал только десерт. Они побежали мелкими шажками, провожаемые Амбра и Рири, держащей за руку свою крестную.
