Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Неожиданно молча смотревший на них человек в салоне автомобиля засмеялся. Это был почти беззвучный смех на вдохе — просто шумное дрожание головы, — но это было настоящее оскорбление, если я хоть что-то в таких вещах понимаю; самое настоящее, простить которое невозможно. Я не удивился, когда Джо, у которого был вспыльчивый характер, в гневе обернулся к нему и спросил:
— Есть проблемы?
Человек ничего не ответил, его глаза одновременно бегали и в то же время смотрели, все время смотрели. Затем он снова точно так же рассмеялся. Элен беспокойно поежилась.
— Кто это… Этот… — голос Джо дрожал от гнева.
— Поосторожнее, — медленно произнес человек.
Джо повернулся ко мне.
— Эдди, проводишь Элен и Катарину внутрь, ладно? — быстро сказал он. — Элен, иди с Эдди.
— Поосторожнее, — повторил человек.
Элен чуть слышно цокнула языком, но не стала сопротивляться, когда я взял ее за руку и повел к боковому входу отеля. Меня как громом поразило, я не мог понять, отчего она так беспомощна — ни слова не сказала, приняв неизбежные неприятности молча, как само собой разумеющееся.
— Не связывайся, Джо! — крикнул я, уходя. — Идем!
Элен, повиснув у меня на руке, потянула нас оттуда. Замешкавшись у вращающейся двери, я краем глаза увидел, как мужчина выбрался из салона авто.
Через десять минут, когда я поджидал девушек у дверей женской гардеробной, из лифта появились Джо Джелк и Джим Кэткарт. Джо был чрезвычайно бледен, взгляд его был тяжел, глаза остекленели, со лба стекала темная струйка крови, на белом шарфе появилось пятно. Его шляпу, как и свою, Джим нес в руках.
— Он стукнул Джо латунным кастетом! — тихо произнес Джим. — Джо потерял сознание на минуту или около того. Надо отправить посыльного за гамамелисом и лейкопластырем.
Было поздно, в холле никого больше не было; шум танцев доносился до нас снизу фрагментами, будто ветер то раздувал, то оставлял в покое какие-то тяжелые занавески. Когда вышла Элен, я сразу же повел ее вниз. Мы не стали приветствовать хозяев, а прошли в тускло освещенное помещение, уставленное всклокоченными гостиничными пальмами, где иногда посиживали уставшие от танцев парочки; там я и рассказал ей, что случилось.
— Джо сам виноват, — услышал я совершенно неожиданный ответ. — Я же говорила ему — не вмешивайся!
Это было неправдой. Она не говорила ничего, лишь нетерпеливо цокнула языком.
— Ты убегаешь с черного хода и исчезаешь на целый час, — возразил я. — После этого ты вдруг появляешься с неким «крутым» типом, который смеется Джо прямо в лицо.
— Крутой тип, — повторила она, как бы пробуя слова на вкус.
— А что, не так? Да где ты его вообще откопала, Элен?
— В поезде, — ответила она. И сразу же стало ясно, что она пожалела об этом признании. — Эдди, не лезь не в свои дела. Ты знаешь, что случилось с Джо.
Я буквально задохнулся. Смотреть на нее, сидящую рядом со мной, с невинным румянцем на щеках, чувствовать, как ее тело волна за волной излучает свежесть и нежность, — и слышать, что она говорит…
— Да он же просто отморозок! — воскликнул я. — Ни одна девушка не может чувствовать себя в безопасности рядом с ним. Он ударил Джо кастетом — кастетом, ты понимаешь?
— А что тут такого?
Она сказала это так, словно говорила со мной несколько лет назад. Она наконец-то посмотрела мне в глаза, и я понял, что она действительно ждет моего ответа; на мгновение мне показалось, что она пытается снова ухватиться за свое прежнее мироощущение, которое было практически забыто; затем она опять стала бесчувственной. Я говорю «бесчувственной», потому что как раз тогда заметил, что всегда, когда в ее сознании всплывал тот человек, ее веки опускались, не давая видеть другие вещи — то есть все остальное.
Думаю, в этот момент мне надо было что-то сказать, но, несмотря ни на что, я никак не мог на нее нападать. Я находился под властью чар — ее красоты и ее действия на окружающих. Я даже стал подыскивать для нее оправдания — ну, может, этот парень был вовсе не тем, кем казался; а может — более романтическая версия — она связалась с ним против своей воли, чтобы спасти кого-нибудь другого? Сейчас же в комнату стали заходить люди, стали подходить к нам поболтать. Мы не могли больше разговаривать друг с другом, поэтому вышли в зал и обменялись поклонами с «дуэньями». А затем я отпустил ее в яркое бурное море танцев, где она превратилась в центр водоворота, среди манящих островков выставленных на столиках разноцветных лакомств и выдуваемых медными трубами на другой стороне зала южных ветров. Через некоторое время я увидел сидевшего в углу с полоской лейкопластыря на лбу Джо Джелка, наблюдавшего за Элен так, будто это она лично его нокаутировала — но к нему я не пошел. Я и сам чувствовал себя «не в своей тарелке» — я чувствовал себя так, словно проспал весь вечер, все казалось таким странным и зловещим, будто незаметно для тебя за это время произошло что-то, полностью изменившее суть всех вещей.
Вечер шел своим чередом: картонные свистки, «живые картины», вспышки магния для светской хроники. Затем последовал «гранд-марш» и ужин. Около двух часов члены организационного комитета собрали взносы с публики, переодевшись налоговыми агентами, и в результате каждый получил по номеру шуточной газеты, высмеивавшей события сегодняшнего вечера. И все это время краем глаза я наблюдал за приколотой к плечу Элен сверкающей орхидеей, перемещавшейся по залу, как плюмаж Стюартов. Дурное предчувствие не оставляло меня — я наблюдал за ней, пока последние стайки сонных гостей не скрылись в лифте, чтобы, укутавшись с головы до ног в огромные бесформенные меховые шубы, исчезнуть в ясной сухой ночи Миннесоты.
II
Между жилым кварталом, что на холме, и деловым районом, который находится на уровне реки, лежит покатая средняя часть нашего города. Подъемы разбивают ее на треугольники и неровные участки — отсюда и названия вроде «Семи углов». Я уверен, что не найдется и дюжины людей, которые могли бы нарисовать точную карту этого неопределенного места, несмотря на то, что практически каждый пару раз в день пересекает его на трамвае, автомобиле или просто пешком. Район считался деловым, но я вряд ли смог бы ответить, какими именно
