Теодор Кернер - Мёртвый гость. Сборник рассказов о привидениях

— Тогда иди. Я остаюсь, — снова, как уже однажды сегодня, ответил он.

— Но Фердинанд!

— Я остаюсь.

— Поскольку я не хочу и не могу оставить тебя одного, я, конечно, тоже остаюсь. Утром у меня так разболится голова, что я не смогу пошевелиться. Тогда посмотришь, как ты со мной намучишься.

Но он даже не слышал меня и, казалось, вообще забыл о моем существований, погрузившись в раздумья. Он стоял перед открытой дверью пустого дома, уставившись невидящим взглядом в пустоту, и бормотал: «Явится ли она мне сегодня ночью? Я скажу ей тогда, какое несчастье она нам причинила, я призову ее к ответу, я прокляну ее… жаль, что она только дух. Была бы она настоящим человеком, я бы убил ее так же, как она убила нашего ребенка… — Внезапно он замолчал, но затем продолжил еще более возбужденным голосом, переходящим в крик: — Я сам убил наше милое дитя! Я загубил нашего ребенка!»

Я подошел к страдальцу, обнял его за плечи и мягко сказал: «Та персона, о которой ты говоришь, умерла еще во время твоего присутствия здесь?»

Он выдавил из себя: «Как могла она умереть еще тогда, если ее призрак являлся мне здесь: каждую ночь, почти все лето. Прошло уже около пятидесяти лет со дня ее смерти. Ее похоронили перед этим домом».

Все мои усилия были напрасны. Мне оставалось только вникнуть в его бредовые идеи. Я спросил его:

— Почему она была похоронена перед этим домом, а не рядом с другими покойными сестрами?

— В этом доме жили большие грешницы. Так как она во время своего покаяния умерла в этом доме; то ее и похоронили отдельно от других, в неосвященной земле.

— Таким образом, ей не была прощена ее вина, из-за которой она должна была жить здесь?

— Нет. Поэтому и в могиле она не обрела успокоения для своей души.

— Но почему она явилась именно тебе?

— Да, ей суждено было явиться именно мне… Ее судьба была ужасной. Она перечеркнула всю мою жизнь, мою и моей жены. Однако от судьбы не уйдешь…

— Ты говорил, что оставался здесь на протяжении всего лета? И ты все лето терпел этот кошмар? Ради всего святого, зачем?

— Она не отпускала меня.

— Ты должен был бежать!

— Я пытался, но…

Тут он запнулся.

— Ну и что же?

— Она возвращала меня обратно.

— Ты должен был возвращаться?

— Я должен был… мне не помогало ничто… я должен был!

— Как ты вообще попал в это проклятое место, которое оказалось для тебя роковым?

И тогда он начал свой рассказ.

Перед домом, в котором он жил, на могиле покойной, загубившей свою жизнь, рассказал он мне удивительную, невероятную историю. Он, однако, не сомневался в ее правдоподобности, поскольку сам в ней участвовал.

Глава 7

Вот рассказ Фердинанда:

«Еще во время моего первого пребывания в Риме, гуляя как-то по этим диким и своеобразным местам, я забрел сюда. Ты можешь сам представить себе мои впечатления от этой скалистой теснины, по которой я пробирался вглубь и в конце концов увидел ворота святого места. Ворота оказались запертыми, и я дернул за веревку колокольчика. Раздался такой резкий, пронзительно раздирающий окружающую тишину звук, что мне стало не по себе. Это было словно предостережение. С тех пор я часто восклицал про себя: „Несчастный, если бы ты тогда повернул назад, не дожидаясь, пока тебе откроют ворота!“ Но то была сама судьба, которая дожидалась меня за этими воротами и от которой мне уйти не удалось.

Наконец мне открыли.

Но как только внезапно отворились со скрежетом черные ворота и передо мной неожиданно возникла женская фигура в белом, интуиция подсказала мне: „Здесь свершится твоя судьба!“ Но я не мог уже повернуть назад. Нет! Я не мог.

Я спросил бледное создание:

— Могу ли я войти?

— Вы можете пройти в церковь.

— И больше никуда?

— Нет.

— Вы привратница?

— Да.

— Здесь, наверно, не часто бывали посторонние?

— Ни разу.

— Как вы только выдерживаете здесь?

— Что вы имеете в виду?

— Как вы выдерживаете это убийственное одиночество, не сходя постепенно с ума?

— Мы ведь камальдолянки, сударь.

— Я знаю, вы — праведные отшельницы. Однако ведь само ваше существование в такой скалистой глуши вполне подобно смерти — О, ничего страшного.

Каким голосом бледная женщина — ее лицо было под стать ее одежде — произнесла эти слова! Так равнодушно, бесцветно и так безутешно. Притом говорила она совсем тихо, почти шепотом, словно уже мертвым голосом. Да и вряд ли было возможно говорить громче в этих местах. Звуки собственного голоса должны были казаться неестественно резкими. Только сейчас до меня дошло, что я тоже говорил очень тихо.

— Тогда, если можно, я пройду в церковь.

— Идите.

— Вы не могли бы проводить меня?

— Я могу вас провести.

Так я зашел туда… Ворота за мной закрылись со звуком, напоминавшим сдавленный визг. У меня было чувство, будто они уже никогда для меня не откроются.

Мы шли. Казалось, я крался на цыпочках, чтобы не слышать эха собственных шагов. Впереди меня беззвучно маячила стройная, бледная фигура. Я следовал за ней так, словно меня насильно тащили.

Чтобы как-то разрушить чары, все больше овладевавшие мной, я завел разговор:

— Мне очень хочется пить. Не дадите ли вы мне потом стакан вина?

— Да… возможно, перед воротами!

И снова молчание. Мне захотелось обо всем расспросить, побольше узнать.

— Итак, это монастырь камальдолянок?.. Я и не знал, что такие существуют на свете.

— Их не много.

— Однако зимой вы не здесь?

— И зимой тоже.

— Зимой, наверное, вы здесь и солнца иногда не видите?

— Да, несколько месяцев подряд.

— По нескольку месяцев в этой мрачной каменной могиле, ' и ни единого солнечного лучика? — воскликнул я.

— Ну и что же?

Снова молчание. Я начал по-новой:

— Сколько всего праведных женщин живет здесь?

— Нас двенадцать.

— Тогда это должно быть не так страшно: весь ужас подобного существования вы терпите вместе.

— Мы собираемся вместе только в церкви.

— Только в церкви?

— На службе и к молебну.

Я переспросил:

— Только в церкви вы вместе?

— Вы, наверное, не христианин?

— Что вы, отнюдь.

— Но не католик?

— Я протестант.

— Протестант…

Она так странно произнесла это слово, что у меня непроизвольно вырвалось: „То есть для вас, вероятно, я не христианин?“

Она ничего не ответила. Бледная фигура беззвучно шла впереди меня, а я следовал за ней. Вынужден был следовать! Затем я снова спросил:

— Поскольку я не католик, не могли бы вы меня просветить, какие правила поведения устанавливает ваш орден?

— Поведения?

— Ну да.

— Мы отрекаемся от мира и служим небу.

— Каждая в одиночку?

— Каждая наедине с собой в келье.

— А как же трапезы? Даже во время трапез? И так весь год?

— Не весь год.

— Слава Богу!

— Шесть раз в году мы обедаем вместе.

— И тогда вы можете друг с другом свободно разговаривать?

— Иногда нам разрешается говорить во время совместных трапез.

— Только иногда?

— Нам этого достаточно.

— Значит, вы почти все время молчите?

— Мы молимся и участвуем в богослужении.

— Почти всегда молчите! — снова повторил я.

— Ну и что же?

Тем временем мы подошли к церкви. Однако я не решался войти: мне хотелось о многом спросить и многое узнать.

— Сколько раз в день совершаются службы и молебен?

— Через каждые два часа.

— И ночью?

— Ночью реже.

— Значит, все-таки ночью тоже?

— Ночью мы собираемся в церкви в полночь. В два часа ночи мы идем отдыхать до четырех часов.

— Всего-то?

— Да.

— Несчастные!

— Вы хотели сказать „счастливые“? Вы правы, мы очень счастливы. Да спасет вас Господь.

Снова эта странная интонация…

Я стоял перед церковной дверью, раздираемый противоречиями: я не хотел входить, хотел бежать из этого места, но в то же время что-то тянуло меня туда. И тут я услышал ее голос:

— Входите же. Вина я вам принесу позже: за ворота монастыря или сюда.

Я попытался пошутить:

— Вы хотите по-христиански утолить мою жажду, несмотря на то, что я для вас не настоящий христианин?

— Да просветит вас Бог.

— Каким образом?

— Через чудо, если на то будет Его воля.

— То есть только благодаря чуду я смог бы стать настоящим христианином?

— Я буду за вас молиться.

— Благодарю вас… Как вас зовут?

— Меня зовут здесь сестра Анжелика да Соллепардо.

— Добрая сестра Анжелика, и я буду просить за вас небеса.