Коммунисты - Луи Арагон
Подъезжая к Лиллю, у Бетюнской заставы, Ипполит, сын Занта, заметил, что с бабкой что-то неладно. Он сказал: — Мать, посмотри, что с бабкой… — Они привезли ее мертвой, хоть и мертвой, а довезли до дому… Всю дорогу до Буа-Блан Селестина шептала, что теперь бабку схоронят в Буа-Блан, хоть и мертвой, а довезли до дому…
Школу заняли под беженцев. Потому что Лилль вовсе не обезлюдел. Все окраины были забиты беженцами, которые не смогли пробраться дальше; голодные, плачущие, насмерть перепуганные, они спали вповалку, прямо в грязи.
Не каждому дано вернуться домой.
Сегодня утром немцы заняли Эден, где Зант повернул вчера обратно. Они подступили к Булони. Немецкие танки прорываются к Кале…
Как случилось, что семья, которая вчера утром, выехав из Бетюна, бросила машину и на свое счастье повстречала знакомого возчика, — как случилось, что сегодня, в среду, эта семья оказалась в Лиллере, то есть западнее Бетюна, хотя направлялись они в Сен-Поль, уже давно занятый неприятелем? По всей вероятности, они сделали круг и очутились на прежнем месте. Так или иначе, сейчас они в Лиллере, обе женщины сидят на подводе, мужчины шагают рядом, а немецкие самолеты бомбят железнодорожные пути и вокзал, забитый беженцами. В этот-то огромный табор, куда со всех сторон, натыкаясь на товарные составы, обходя заграждения, шли люди, попали и они: возчик, который рассказывает свою жизнь, потому что ему пришла охота поговорить, и Фюльбер, этот долговязый девятнадцатилетний мальчик, еще не видевший настоящей войны, и его девочка-жена, которой впору в куклы играть, а не с животом ходить, и мать, все время вздыхающая по покинутому дому; сюда попал Фюльбер, который сторонился людей, занимающихся политикой, и интересовался по-настоящему только одним: как бы заработать на жизнь, на устройство своего гнездышка, куда он еще совсем мальчишкой привел жену. И вдруг он увидел картину, которая никак не вязалась с окружавшим его до сих пор мирком. С добропорядочным мирком, где каждый довольствуется тем, что имеет. На мостовой, перед вокзалом, корчились раненые и лежало пятнадцать убитых. Пятнадцать человек — это горсточка людей, но пятнадцать убитых, это гора трупов, а когда ты за всю жизнь не видел ни одного убитого… пятнадцать трупов… Жанна, не смотри! Закрой глаза, не то маленький… Человек… с развороченным животом, с вываливающимися кишками… одетый… и не на кровати… а прямо так… одетый, на земле! И женщина с запрокинутой головой…
За Лиллерской заставой стояла тележка зеленщика, раненая лошадь билась в оглоблях; люди, ехавшие в тележке, и мужчины и женщины, спасаясь от пикирующих бомбардировщиков, должно быть, соскочили и бросились к дому, но дверь оказалась недостаточно широкой, они не успели войти, их убило тут же, на тротуаре… От Лиллера до Норран-Фонта пять километров. Что делать? Они все еще были во власти одной мысли: море. Если удастся доехать до Булони, они спасены. Возчик спросил Фюльбера: — А лошадь как? Ее, значит, в Булони придется бросить? — Потому что теперь они думали только о пароходе, который отвезет их в Англию. Никому и в голову не приходило, что немцы уже дальше Булони. И они едут на запад, огибают аэродром… Дорога ведет в Эр-сюр-ла-Лис, нет, это дорога в Кале, а в Булонь надо ехать на Теруан. — Сынок, не забудь, что Жанна на сносях, — сказала мать, — вы, мужчины, всегда об этом забываете. — А ведь верно, хоть Жанна и не идет пешком… да уж очень подвода тряская!
Дороги тоже движутся вместе с ними, так сказать, сами несут их. Проехав несколько деревушек, они выбрались на Теруанское шоссе. Из Теруана можно будет направиться прямо на запад, на Булонь. Но в Теруан они не попали… Им сказали, что дорога на юг отрезана. Чего только ни наговорят! Поедем в Англию, да, Жанна? Жанна так устала, надо сделать привал… Они и не подозревают, что в Лиллер, откуда они так недавно выехали, уже вошла колонна немецких танков, идущих из Сен-Поля. Небо полно самолетов. Сгустившийся мрак прорезают вспышки. В отдалении слышны взрывы бомб. Здесь почти спокойно, сельская местность, поля — и десятки тысяч людей, остановившихся на ночлег… В сарае есть сено. А в девятнадцать лет еще так крепко спится…
С эвакуацией раненых дело обстоит очень неблагополучно. В дивизионный санотряд Давэна де Сессак, поместившийся в одном из пригородов Ланса, возвращаются санитарные машины, отправленные в Бетюн. Тамошний госпиталь свернулся после отхода штаба фронта. На запад путь отрезан. Раненых надо отправлять на Сент-Омер. Вечером все собираются у местного аптекаря. Он сказал врачам: берите, что может вам пригодиться, лекарства, инструменты… Фенестр, Сорбен, Бурра — все там, отбирают шприцы, иголки, спирт. Этого как раз нехватает! А патентованные средства… — Да ну, Бурра, нечего жадничать, все равно всего не унести, — говорит Фенестр. — Удивительно, что вечером здесь не гасят света. И всюду вокруг то же, — может быть, затемнение и есть, но, как бы там ни было, фонари у входа в шахты горят достаточно ярко, чтоб их можно было заметить с воздуха. Странно, но вражеские самолеты ими как будто совсем не интересуются. Санитары, по обыкновению, ночуют в школе. На улицах, на площади перед церковью и на площади перед мэрией гулко отдается
