О привидениях и не только - Джером Клапка Джером
Я говорю о дикой, пустынной части побережья. Однажды вечером я очутился там совершенно один – забыл, как так вышло, – и каким же маленьким я чувствовал себя среди этих дюн! Я бежал, и бежал, и бежал, но, казалось, не двигался с места. Тогда стал кричать, все громче и громче, а кружащие над головой чайки насмешливо откликались, еще больше нагоняя страх.
В далекие дни строительства мира океан создал длинную высокую каменную гряду, отделив болотистую травяную равнину от песка. В здешних краях эти камни принято называть валунами. Одни размером с человека, другие – не меньше дома, и когда океан злится (около этого берега он очень сердитый и вспыльчивый: частенько я видел, как он засыпал со счастливой улыбкой, чтобы проснуться в ярости еще до восхода солнца), он подхватывает пригоршни этих валунов и бросает из стороны в сторону, так что грохот от перекатывания и ударов друг о друга разносится далеко.
Старина Ник играет сегодня в камушки, говорили друг другу мужчины, останавливаясь, чтобы послушать, а женщины плотно закрывали двери, стараясь не слышать.
Далеко в море, напротив широкого мутного устья реки, с берега видна тонкая белая полоска прибоя, и под этими пенными волнами проживало нечто страшное, именуемое Валом. Я рос, боясь и ненавидя этот таинственный Вал (как позже выяснилось, нанос песка), потому что о нем всегда говорили с отвращением, и я знал, сколько страданий он причинял рыбакам. Иной раз они днями и ночами плакали от боли или сидели с застывшими лицами, покачиваясь из стороны в сторону.
Однажды, когда я играл в дюнах, мимо проходила высокая седая женщина с вязанкой хвороста. Остановившись рядом со мной, лицом к океану, она посмотрела на прибой над Валом. «Как же я ненавижу твои белые зубы», – пробормотала она, отвернулась и ушла. А как-то утром, гуляя по деревне, я услышал громкий плач, доносившийся из одного дома. Чуть дальше стояли женщины, разговаривали. «Да, мне вчера вечером показалось, что Вал выглядит голодным», – услышал я слова одной.
Поэтому, сопоставив первое и второе, я пришел к выводу, что Вал – великан, о каких я читал в сказках. Он живет в коралловом замке глубоко под водой напротив устья реки и кормится рыбаками, выходящими в море.
Лунными ночами из окна моей спальни я видел серебристую пену, показывающую место, где прятался великан, и вставал на цыпочки, всматривался в даль и в конце концов убеждал себя, что вижу этого отвратительного монстра, плавающего у самой поверхности. Потом, когда суденышки с белыми парусами, дрожа, проплывали мимо, я тоже начинал дрожать, боясь, что он раскроет свои жуткие челюсти и утащит их на дно. Когда же они все благополучно добирались до темной спокойной воды за Валом, я возвращался в кровать и молился, просил Бога сделать Вал хорошим, чтобы он перестал пожирать бедных рыбаков.
Еще один эпизод, связанный с жизнью на побережье, не выходит у меня из головы. Произошло все утром после очень сильного шторма – даже для этой части побережья, где сильные шторма не в диковинку. На берег еще набегали тяжелые волны, отголоски ночной ярости океана. Старина Ник разбросал валуны на многие ярды, так что в каменной стене образовались новые бреши, которых раньше не было. Некоторые огромные валуны отлетели на сотни ярдов, и там и тут волны вырыли в песке ямы глубиной в человеческий рост, а то и больше.
Вокруг одной ямы и собралась небольшая толпа. Какой-то мужчина, спустившись вниз, откидывал оставшиеся камни с чего-то такого, что лежало на дне. Я проскользнул между ног высокого рыбака и заглянул вниз. Луч солнечного света упал в яму, и на дне блеснуло что-то белое. Распластавшись среди черных камней, оно напоминало огромного паука. Один за другим мужчина выбрасывал из ямы камни, а когда не осталось ни одного, стоявшие вокруг ямы начали испуганно переглядываться, и многие содрогнулись.
– Интересно, как он туда попал? – спросила какая-то женщина. – Видать, кто-то ему помог.
– Какой-то чужак, это точно, – уверенно заявил мужчина, выбрасывавший из ямы камни. – Океан вынес его на берег и сразу похоронил.
– На шесть футов ниже уровня земли да еще завалил камнями? – спросил кто-то.
– Это не чужак! – выкрикнула высокая старуха, протискиваясь вперед. – Что это там рядом?
Кто-то спрыгнул вниз, взял с камня что-то блестящее, протянул старухе, и она сжала эту вещицу в костлявой руке. Золотую серьгу, которые иногда носили рыбаки. Эта была довольно большая и необычной формы.
– Молодой Эйбрам Парсон. Говорю я вам: там лежит он! – выкрикнула старуха. – Я знаю, потому что подарила ему эти сережки сорок лет назад.
Возможно, это всего лишь моя идея, рожденная после размышлений над увиденным. Я склонен думать, что так оно и есть, потому что никто этого вроде бы и не заметил, а среди присутствующих я был единственным ребенком. Но как только старуха замолчала, еще одна женщина медленно впилась глазами в опиравшегося на палку древнего старика, и какие-то мгновения эти двое стояли, глядя друг на друга.
От этих пропахших морем эпизодов память моя уходит на изнуренную сушу, где разбросаны пепелища и царит чернота – вокруг все черно. Черные реки текут меж черных берегов, черные чахлые деревья растут на черных полях. Черные цветы вянут среди черной травы. Черные дороги ведут из черноты мимо черноты в черноту, и по ним бредут черные одичавшие мужчины и женщины; рядом с ними черные, похожие на маленьких старичков, дети играют в мрачные, недетские игры.
Когда солнце светит в этой черной земле, оно сверкает черным блеском, а когда идет дождь, к небу поднимается черный туман, как безысходная молитва потерявшей надежду души.
К вечеру все не так уж мрачно, небо окрашивается в огненный цвет, в темноте вспыхивает пламя, и высоко поднимаются его языки – демоническое семя этой проклятой земли.
Гости, приходившие в наш дом, рассказывали жуткие истории об этой черной земле, и я готов поверить, что некоторые из них – чистая правда. По словам одного мужчины, он видел бульдога, подбежавшего к мальчику и вцепившегося тому в горло. Мальчишка прыгал и вертелся, пытаясь скинуть пса. Из дома выскочил отец, схватил сына, крепко сжал его плечо.
– Стой смирно! – сердито закричал он. – Или не понимаешь? Пусть попробует крови!
В другой раз я услышал рассказ женщины о том, как она заглянула в какой-то дом во время стачки. Младенец вместе с другими детьми умирал от голода.
– Малыш, милый малыш! – Она взяла исхудавшее тельце из рук матери. – Но я только вчера принесла вам кварту молока. Разве младенцу не дали?
– Вы очень добры, премного вам благодарны, – ответил отец семейства, – но, видите ли, молока хватило только щенкам.
Мы жили в большом доме в конце широкой улицы. Как-то вечером, когда я с неохотой собирался залезть в постель, у ворот зазвонил звонок, потом послышался пронзительный крик, и кто-то принялся трясти железные прутья.
В доме раздались торопливые шаги, двери мягко открывались и закрывались. Я торопливо надел бриджи и выбежал из комнаты. Женщины собрались на лестнице, а мой отец стоял в прихожей, пытаясь их утихомирить. Ворота по-прежнему трясли, стоял яростный перезвон, все перекрывал громкий хриплый крик.
Мой отец открыл дверь и вышел. Прижавшись друг к другу, мы слушали, как он идет по усыпанной гравием дорожке, и ждали.
Прошла, наверное, вечность, прежде чем до нас донесся скрип отодвигаемых засовов, потом
