Иоанн Златоуст - Творения, том 2, книга 1
5. Итак, когда Саул сказал это, народ еще более убоялся, и были все в трепете и сильном страхе; а дьявол радовался, приведши всех в смятение. “Но никто, – сказано, – не отвечал ему из всего народа. И сказал [Саул] всем Израильтянам: вы станете в рабство, а я и сын мой Ионафан станем в рабство”[1] (1 Цар. 14:39-40). Это значит: раздражая против себя Бога тем, что не выдаете виновного, вы ничего другого не сделаете, как только предадите себя врагам и из свободных станете рабами. А вот и другая несообразность от клятвы: следовало бы, если он хотел отыскать виновного, ничем таким не грозить и не привязывать наказания к клятве, чтобы воины, будучи свободны от страха, скорее обнаружили виновного; а он, от гнева и сильного неистовства, с прежним безрассудством опять сделал противное тому, чего хотел. Что много говорить? Он предоставил дело жребию – и Саул и Ионафан метают жребий. “Тогда сказал Саул: бросьте жребий между мною и между Ионафаном, сыном моим. и пал жребий на Ионафана. И сказал Саул Ионафану: расскажи мне, что сделал ты? И рассказал ему Ионафан и сказал: я отведал концом палки, которая в руке моей, немного меду; и вот, я должен умереть”(1 Цар. 14:42-43). Кого бы не тронули, кого бы не привели в жалость слова эти? Подумай, какую же бурю Саул терпел, когда раздиралась его внутренность и открывалась пропасть с той и с другой стороны: однако он и этим не вразумился, но что говорит? “Пусть то и то сделает мне Бог, и еще больше сделает; ты, Ионафан, должен сегодня умереть!” (ст.44). Вот еще третья клятва, и не просто третья, но с большим сокращением времени; он не сказал просто: “умрешь”, но – “сегодня. Спешил, очевидно, спешил дьявол понуждать и увлекать его к этому беззаконному убийству: потому не допускает и дать отсрочку приговору, чтобы замедлением как-нибудь не было исправлено зло. “Но народ сказал Саулу: Ионафану ли умереть, который доставил столь великое спасение Израилю? Да не будет этого! Жив Господь, и волос не упадет с головы его на землю, ибо с Богом он действовал ныне” (ст.45). Вот и народ поклялся в другой раз, и поклялся в противном царю. Теперь припомните веревку, которую тянут дети, – как обрывается она, и тянущих роняет навзничь. Поклялся Саул, не раз и не два, но многократно; вопреки ему поклялся народ, и заспорил: неизбежно клятве быть нарушенною, потому что нельзя же всем им выполнить свои клятвы.
И не говори мне о конце этого дела, а подумай, сколько здесь зарождалось бедствий и как дьявол подготовлял несчастное дело и возмущение Авессаломово. Если бы царь захотел настоять и выдержать клятву, весь народ восстал бы и произошло ужаснейшее возмущение; опять, если бы сын, для своего спасения, захотел предаться войску, он тотчас сделался бы отцеубийцею. Видишь, как от одной клятвы произошли бы и возмущение, и детоубийство, и отцеубийство, и междоусобная война и брань, и убийства, и кровопролитие, и тысячи трупов! Если бы произошло сражение, то, может быть, и Саул, и Ионафан были бы убиты, пало бы много и воинов; и таким образом ничья клятва не пришла бы в исполнение. Посему не смотри на то, что этого не случилось, а подумай о том, что самое существо дела принуждало к этому, только народ одержал верх. Теперь исчислим, сколько произошло клятвопреступлений. Первая клятва Саула нарушена сыном; вторая и третья об умерщвлении сына – самим Саулом. Народ, по-видимому, выполнил свою клятву: но, если обсудить дело с точностью, то и народ весь подлежит вине клятвопреступления, потому что, не выдав отцу сына, принудил отца Ионафанова нарушить клятву. Видишь, сколько людей одна клятва повергла в клятвопреступление, волею или неволею! Сколько причинила бедствий! Сколько произвела убийств!
6. Начиная беседу, я обещал доказать, что в случае противоположных клятв неизбежно клятвопреступление; но раскрытие истории доказало гораздо более, нежели я предполагал: она представила не одного, не двух и не трех человек, но целый народ; не одну, не две и не три клятвы нарушенных, но гораздо более. Можно бы рассказать и другую историю, и показать из нее, как одна клятва произвела несчастие еще более жестокое и великое: в самом деле, одна клятва причинила и пленение городов, жен и детей, и опустошение огнем, и нашествие варваров, и осквернение святыни, и бесчисленное множество других более ужасных бедствий всем иудеям. Но вижу, что слово становится пространным: поэтому прекратив, здесь передачу этой истории, прошу вас, вместе с повествованием о главе Иоанновой, рассказывать друг другу и об умерщвлении Ионафана, и о погибели целого народа, хотя не совершившихся на деле, однако долженствовавших быть по силе клятвы; – напоминать об этом (во избежание клятв) и дома, и на площади, и женам, и друзьям, и соседям, и всем вообще людям, и не думать, будто достаточное для нас оправдание, если сошлемся на привычку. Что это только отговорка и предлог, и грех происходит не от привычки, а от беспечности, постараюсь вам доказать тем, что уже случилось.
Закрыл царь городские бани и не позволил никому мыться и никто не осмелился преступить закон, ни жаловаться на такое распоряжение, ни ссылаться на привычку; но, хотя находящиеся в болезни, и мужчины и женщины, и дети, и старцы, и многие, едва освободившиеся от болезней рождения, жены, все часто нуждаются в этом врачевстве, однако, волею и неволею, покоряются повелению, и не ссылаются ни на немощь тела, ни на силу привычки, ни на то, что наказываются за чужую вину, ни на другое что-либо подобное, но охотно несут это наказание, потому что ожидали большего бедствия, и молятся каждый день, чтобы на этом остановился царский гнев. Видишь, что где страх, там привычка легко бросается, хотя бы она была весьма долговременная и сильная! Не мыться, ведь, тяжело: как ни любомудрствуй, тело выказывает немощь свою, когда от любомудрия душевного не получает никакой пользы для своего здоровья. А не клясться – дело весьма легкое, и не причинит никакого вреда ни телам, ни душам, но доставит еще много пользы, великую безопасность, обильное богатство. Как же не странно – по повелению царя переносить самую тяжелую вещь, а когда Бог заповедует не тяжкое и не трудное дело, но совершенно легкое и удобное, показывать небрежность и презорство, и ссылаться на привычку? Не будем, умоляю вас, не будем до такой степени нерадивы о своем спасении, но убоимся Бога, как боимся человека. Знаю, что вы ужаснулись, слыша это: но ужаснее не воздавать Богу даже и такой чести (как людям), и, исполняя строго царские законы, попирать божественные, нисшедшие с небес, и заботу о них почитать излишнею. Какое же, наконец, будет нам извинение, какое прощение, когда и после такого увещания остаемся в том же грехе? Это увещание начал я с самым началом несчастья, постигшего наш город; и вот, оно готово кончиться, а мы не исполнили еще и одной заповеди. Как же мы будем просить избавления от постигших нас зол, не могши исполнить и одной заповеди? Как станем ожидать счастливой перемены? Как будем молиться? Какими устами призывать Бога? Если исполним закон, получим великое удовольствие, когда царь умилостивится над городом; но если останемся в беззаконии, отвсюду будет нам стыд и позор, что хотя Бог прекратил опасность, мы остались при той же беспечности. О, если бы возможно было мне обнажить души многоклянущихся и выставить им пред глаза раны и язвы, которые они каждодневно получают от клятв! Тогда нам не нужно было бы предлагать увещание или совет, потому что вид этих ран, сильнее всякого слова, мог бы и крепко привязанных к этой злой привычке отвести от греха. Но если и невозможно глазам, то разуму возможно представить позор их души, и показать, как она загнила и повреждена. “Ибо, - сказано, - как раб, постоянно подвергающийся наказанию, не избавляется от ран, так и клянущийся непрестанно именем Святаго не очистится от греха” (Сир. 24:10). Невозможно, невозможно, чтобы уста, привыкшие клясться, не нарушали часто клятвы. Поэтому молю всех изринуть из души эту гибельную и злую привычку, и украситься иным венцом. И как везде поют о нашем городе, что он первый из всех во вселенной украсился именем христиан; так дайте всем говорить, что Антиохия, одна между всеми городами во вселенной, изгнала клятвы из своих пределов. Кроме того, если это случится, она не только сама увенчается, но и в других городах возбудит ревность к тому же. И как имя христиан, начавшись отселе, как из некоего источника, распространилось по всей вселенной, так и это доброе дело, получив здесь корень и начало, сделает вашими учениками всех людей, населяющих землю, так что будет вам двойная и тройная награда – и за собственные добрые дела, и за научение других. Это будет для вас блистательнее всякой диадемы; это сделает ваш город матерью градов не на земле только, но и на небе, это защитит нас и в тот день, и доставит нам венец правды, который да получим все мы по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Св. Духом, слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
