Жорж Санд - Исповедь молодой девушки
Мне было четырнадцать лет, когда умерла моя мать. Через год я вышла замуж за Пьера-Шарля Ансома, двадцати двух лет, родом из Шатлена (Бретань), происхождения неизвестного. Он воспитывался в приютском доме, потом нанялся помощником к моему отцу и ходил с ним в море. После нашей женитьбы Ансом, наскучив деревенской жизнью, предложил мне попытать счастье в торговле, считая, что понимает в ней толк. Я любила мужа, а так как мой отец был в тех годах, когда мужчина еще может жениться вторично, да он уже и поговаривал о женитьбе и меня это немного печалило, то я без особых колебаний согласилась на предложение Ансома. Он накупил товаров, и мы с год вели довольно выгодную торговлю в прибрежных бретонских поселках. Я обязана здесь рассказать всю правду о нем, поэтому не скрою, что трудолюбием он не отличался, всю работу сваливал на меня, но человек был не злой, ничего худого не творил, и мы с ним никогда не бранились. Вот только замыслов у него было чересчур много, а образования не хватало, и он не умел правильно взяться за дело, довольствоваться же малым ни за что не хотел. Ему не терпелось побольше заработать, не обманом, конечно, этого я не допустила бы, просто он все время что-нибудь да придумывал. Сегодня мы торговали одними товарами, завтра другими, но в делах я соблюдала порядок, работы не боялась, и удача шла к нам в руки, а он все не мог угомониться. И сперва даже не из-за денег, просто его подстегивало воображение, не давало ни минуты покоя. Он повторял, что при его уме и моем прилежании обязательно разбогатеет и станет видным человеком.
Больше всего Ансом любил переезжать с места на место и, когда через год пришло мне время рожать, был очень недоволен, что теперь придется где-то обосноваться. Тогда я предложила такой план: я уеду на Уессан, в Сен-Мишель, там рожу и оставлю младенца кормилице, потому что приходилось выбирать — или отказаться от нашего ремесла, или расстаться с ребенком. И вот я вернулась на родину. Отец мой был к тому времени уже женат, его вторая жена не очень-то хотела, чтобы я поселилась у них, и меня приютила давняя моя знакомка, жившая на самом побережье. Она как раз собиралась отлучить от груди своего малыша и предложила мне выкормить моего ребенка. Имя этой доброй женщины Иза Карриан, а живет она, так же как ее брат Жан Поргю, все в том же поселке, так что, если кто пожелает, может ее там найти. У нее-то я и родила 3 июля 1803 года девочку, которой при крещении дали имя Луиза.
Когда я настолько поправилась, что снова могла взяться за работу, я уехала в Ланьон, где меня ждал муж. Он успел распродать все товары, но себе в убыток. Хорошо, что у меня кое-что было отложено про черный день, потому что Ансом ничего не смыслил в торговле и сразу все запутывал, стоило ему взяться за нее без моего присмотра. Пока меня с ним не было, он очень переменился и водил теперь компанию с людьми, которые не пришлись мне по душе: работать они не работали, но у них всегда хватало денег на то, чтобы угостить Ансома. Он не был гулякой, здоровье не позволяло ему много пить, но зато страсть как любил поговорить с людьми, и одной рюмки ему хватало на целый день. Ну, говоря короче, время моего отсутствия было потерянное время, и когда я предложила Ансому уехать из Ланьона, он не стал возражать.
По дороге в Морле — мы собирались возобновить там запас товаров — он вдруг заявил, что хватит с него мелочной торговли, пора ему попытать свои силы в другом деле, а в каком — так толком и не мог объяснить. Он много говорил и все так бессвязно и запальчиво, что мне даже стало страшно: Ансом не был пьян, но словно бы потерял рассудок.
Мне удалось его успокоить, и в Морле он даже позволил мне пополнить товарами нашу передвижную лавчонку, но только все стало налаживаться, как вдруг мой муж сорвался и уехал в Лорьян, заявив, что вернется не раньше чем через неделю: у него там важная встреча, какое-то новое дело, которое надо изучить, а я ему буду только помехой, потому что все равно ничего в этом не пойму. Перечить ему не имело смысла — Ансом был человек неплохой, но очень упрямый. Я огорчилась, потому что была привязана к нему, несмотря на его недостатки, да и не следует слишком приглядываться к недостаткам своего мужа. Меня только пугало его сумасбродство, но денег он взял немного, да и выбора у меня не оставалось: с ним ли, без него ли, а я должна была зарабатывать деньги, чтобы не лишать мою маленькую Луизу хотя бы самого необходимого.
Ансом отсутствовал три месяца, и я совсем извелась от беспокойства, но внезапно он приехал ко мне в Нант. Заработать он ничего не заработал, но ничуть не печалился из-за этого и говорил, что повидал новые места и узнал немало способов разбогатеть. Что это за способы, он так и не объяснил, потому что побаивался меня, считал чересчур совестливой и любил повторять, что я, мол, как та ломовая лошадь в давильне: знай себе крутит колесо, а откуда берется сидр, понятия не имеет. Сколько-то времени он крепился, но потом опять затосковал и опять как будто потерял рассудок.
— Отпусти ты меня постранствовать, — твердил он. — Я поеду в Англию, в Америку, и ты либо вообще больше никогда обо мне не услышишь, либо я привезу миллионы.
Нельзя было даже и заговорить с ним о том, что пора нам сколотить небольшое состояние, а потом зажить спокойно где-нибудь в глухом углу с нашей дочкой. Я видела, что бедная его голова совсем расстроена и что теперь у моей девочки только я и есть на свете. Ансом рвался в Париж, но я не соглашалась ехать с ним, и однажды утром он исчез, а через два месяца снова объявился и на этот раз привез гору прекрасных товаров, купленных будто бы в Лионе. Откуда у него взялись деньги на их покупку, он так и не объяснил. Меня это встревожило, и я отказалась торговать ими.
— Ты, выходит, думаешь, что я их украл? — сказал он, посмеиваясь.
Я ответила, что умерла бы с горя, если бы так думала, но знаю, на какие опасные аферы он может пойти по своему легкомыслию, поэтому и не хочу брать товары, неизвестно как попавшие к нему.
Я до сих пор убеждена, что мой бедный муж был не в себе, иначе он не натворил бы такого. А я старалась не вникать ни в это дело, ни в другие подобные. То он привозил мне драгоценности, то деньги, но я и притронуться к ним не желала. Он на меня не сердился, только посмеивался или обзывал дикаркой. Меня это немного успокаивало, ведь я-то знала, что ум у него как-никак есть, да мне и не верилось, что, творя дурные дела, можно сохранять веселость. Но самой мне было, конечно, не до веселья. Я никак не показывала своей тревоги, но это было совсем не легко.
В третий раз он исчез, когда я в Нормандии торговала портняжным прикладом. Мне удалось неплохо заработать, и я решила дать себе отдых и хоть несколько дней провести на родине с моей бедной малышкой, которую почти и не знала. К тому же о ней уже довольно давно не было вестей. Я совсем было собралась в дорогу, как вернулся мой муж. На руках он нес хорошенькую девочку.
— Вот твоя дочка, — сказал он мне, — вот я привез нашу Луизу. Она уже отлучена от груди, и теперь мы с ней не расстанемся: она болела, смотри, какой заморыш, никак не скажешь, что ей полтора года.
И верно, она была щупленькая и маленькая, как десятимесячный ребенок, и я, хотя себя не помнила от радости, тут же горько расплакалась. В личике у нее не было ни кровинки, а женщина, которую муж нанял, чтобы нянчить в пути Луизу, была с виду просто нищенка с большой дороги.
Муж заплатил ей и тут же отправил восвояси; больше я ее никогда не встречала и, если бы столкнулась с ней, вряд ли узнала бы. Ансом назвал имя женщины, объяснил, что она живет на острове Уессан, но я ее там ни разу не видела и имени такого не слыхала, к тому же он сначала назвал ее по-одному, потом по-другому, так что, по правде говоря, я об этой женщине ничего не знаю. Ансом уверял, что был в Испании, вернулся оттуда морем, высадился в Бресте, узнал у нашего стряпчего, где я нахожусь, потом захотел навестить дочку и, увидев, что ухода за ней никакого, решил привезти ее ко мне, а в няньки нанял первую попавшуюся женщину: никакая более подходящая не соглашалась ехать так далеко.
— Ну, раз моя Луиза со мной, — сказала я ему, — я тебе все прощаю. Мне удалось скопить немного денег на поездку к ней, значит, теперь я могу оставить ее при себе и пожить на одном месте, пока она не наберет жирку — ей это позарез нужно.
Я была счастлива, что дочка со мной, что смогу наконец познакомиться с собственным ребенком. Лошадь и фургон я временно поставила у одного нормандского фермера вблизи Кутанса и там же сняла комнату для себя, потому что Ансом опять стал поговаривать об отъезде и действительно через два дня уехал. Не прошло и двух месяцев, как моя крошка снова стала здоровенькая, розовая, веселая, и я научила ее первым словам: когда Ансом ее привез, она еще не умела говорить, хотя дети в этом возрасте обычно уже немного лепечут. Целые дни я проводила с ней на лугу, глядя, как она копошится в траве. В любом доме можно было купить отличное молоко. Я только о дочке и думала. К нам все были добры, а фермерша утешала меня, говорила, что и ее дети были такие же хилые и слабые, но потом поправились и окрепли. Ее слова вселяли в меня мужество, я забывала о своих невзгодах и впервые в жизни была по-настоящему счастлива.
