Элиза Ожешко - Хам
В эти же годы она создает и свои знаменитые крестьянские повести — «Низины» (1883), «Дзюрдзи» (1885) и «Хам» (1888), открывшие польскому читателю пореформенную деревню во всей совокупности ее социальных и нравственных проблем.
Мало кто из польских писателей так хорошо, как Ожешко, знал жизнь деревни, и особенно нравы, обычаи, нужды белорусских крестьян неманского края. Герои ее крестьянских повестей говорили истинным языком своей околицы, жили своими истинными радостями и печалями. Их окружали те самые реалии, им служили те самые предметы, которые Ожешко наблюдала в их хатах.
Предупреждая упреки в том, что она пишет все время о белорусских крестьянах, Ожешко, работая над «Хамом», следующим образом объясняла это свое пристрастие: «Опять Неман! Но что поделаешь, если в природе и людях этого уголка я наблюдаю множество явлений, о которых мне хочется писать».
Писательница не идеализирует героев своих крестьянских повестей. Они невежественны, грубы, подчас жестоки, но это не от низости их натуры, а от условий жизни. Не они, а невежество, «идиотизм крестьянской жизни» в конечном счете повинны в том, что четыре крестьянина «не нищие, не бездомные бродяги, а пахари… труженики, с орошенным потом челом» стали убийцами (повесть «Дзюрдзи»).
Но, как и русские писатели, Элиза Ожешко видит в деревне не только темноту и невежество, жестокую эксплуатацию и нищету. Для нее крестьянский труд, простые взаимоотношения людей, связанных единой работой, непосредственное общение с природой — одновременно и источник духовного здоровья, высоких моральных качеств, поэзии.
Именно как прославление человека из народа и жизни народной задумана писательницей ее третья крестьянская повесть — «Хам». Первоначально она должна была называться «Неманский рыбак», но Ожешко изменила название, чтобы не было ассоциаций с романом Пьера Лоти «Исландский рыбак», вышедшим в это время на польском языке. Замена оказалась удачной, ибо название «Хам» своей полемической заостренностью помогает вскрыть суть произведения.
В «Хаме» нет разнообразия характеров и многосторонности в описании деревенской жизни, как в «Низинах» и «Дзюрдзи». Это повесть о судьбах двух людей, о столкновении двух противоположных характеров, двух различных моралей, несовместимость которых приводит к трагической развязке. Все свое внимание писательница сосредоточила на двух главных героях — Павле и Франке. Несколько второстепенных персонажей — сестра Павла, ее муж и деверь, Авдотья — составляют лишь необходимый фон для главных действующих лиц, и характеры их набросаны одной-двумя чертами, правда, чертами точными и верными натуре.
Герой повести Павел — сорокалетний белорусский крестьянин, «хам», как презрительно называла его шляхта, в глазах которой он существо низшего порядка, грубое и примитивное. Но именно он-то, утверждает Ожешко, настоящий человек, способный на глубокое чувство, полный достоинства, доброты, житейской мудрости, физического и душевного здоровья. Павел типичен для своей среды своими понятиями о долге, родственных отношениях и т. д. Но он не обыден, он выделяется и образом жизни (живет на отшибе, занимается не хлебопашеством, а рыболовством) и даже внешним обликом — степенностью, молчаливостью, за которыми люди ощущали интенсивную внутреннюю жизнь. Вся история его трагической любви входит в противоречие со взглядами и традициями села. Ни его сестра, ни ее муж, служащие в повести как бы образцом крестьянской семьи, не одобряют отношение Павла к Франке. Величия его всепрощения не может понять даже старая Авдотья, человек, всегда готовый помочь людям.
Значительность и душевная щедрость Павла полностью раскрываются в его отношении к жене. Этот простой крестьянин — единственный, кто понял драму Франки, понял, что не природная испорченность, а дурная жизнь города исковеркала ее, что она жертва — «бедная», как не раз говорит он, «бедная» и «несчастная».
Поразительно проникновение Ожешко в душу героини повести Франки. Знание писательницей души человеческой отмечала еще Мария Конопницкая в одном из писем к Ожешко: «Где ты, женщина, научилась так просто класть руку на человеческое сердце, проникаться его трепетом, — и вслед его биению вести свое перо?»[13].
Очень верно рисует Ожешко душевную неуравновешенность молодой женщины, сумятицу ее понятий о жизни, смесь душевной чистоты и испорченности. Характер Франки обусловлен прежде всего социальной средой, в которой она выросла. Нищету, грязь и несправедливость человеческих отношений Франка познала с детства и сама не избежала этой грязи. Совсем молоденькой попадает она в услужение к господам и вскоре становится любовницей барина. «Потом она поступила горничной в другой дом и пошло». Соприкосновение с беспечной жизнью господ развратило ее ум и чувства, приохотило к легкой жизни. Она честна, щедра до безрассудства, вспыльчива и отходчива, а главное — уязвленно горда. И вот женщина с таким сложным характером становится женой крестьянина, совершая, как она повторяет вслед за своими бывшими господами, мезальянс. Любовь, вернее, благодарность к Павлу за то, что он единственный, кто по-человечески отнесся к ней, быстро прошла; ежедневный крестьянский труд радости не приносил, и смысла в нем она не видела; тишина и однообразие деревенской жизни в отличие от шума города пугали и отталкивали. Над Франкой не властны никакие обеты и чувство долга, она привыкла к легкой жизни и пороку, поэтому так трагически бессильны все старания мужа побороть то дурное, что укоренил в ней город. «Настоящая пьяница, хоть водки не пьет…» — говорит о ней Павел.
Ожешко, как и ее герой Павел, не осуждает Франку. Она с глубоким сочувствием показывает неотвратимость гибели молодой женщины. Уже когда Франка рассказывает Павлу об отравительнице, что сидела с ней в тюрьме и дала ей «на всякий случай» яд, читатель ждет, когда этот яд будет применен: ведь Франка не переносит никакого насилия над собой и, когда после очередных «поучительных» побоев мужа она всыпает ему в пищу яд, ее в эту минуту не может остановить никакая кара, и совесть ее молчит. Сломлена и уничтожена она лишь беспредельной добротой Павла (крепкое здоровье и небольшая доза яда не дали ему погибнуть), который, отдав все свои сбережения, выкупает ее из рук властей. С этой минуты освободить Франку от мук совести может только ее собственная смерть, и отсюда такая логичность страшной развязки.
Повесть имела большой успех. Ян Карлович в восхищении писал Ожешко: «Прочитал «Хама» и присоединяюсь к громкому хору похвал ему. Какой шедевр! Какая отделка, какая мера артистичности, какая правда!»[14]. И сама писательница сообщала своему многолетнему корреспонденту Леопольду Мейету, что она «очень довольна «Хамом». Я обработала его очень тщательно, а так как я описала историю совершенно правдивую, происшедшую с крестьянами соседней с Миневичами деревни, которых хорошо знаю, то поэтому, надеюсь, крестьянскую психологию мне удалось представить верно. Если Вы, дорогой друг, будете когда-нибудь в Миневичах, я покажу Вам героя этой повести, рыбака; героиня, правда, находится сейчас в доме для умалишенных в Гродно; в повести, для придания сюжету большей законченности, она вешается, но это все едино»[15].
Таким образом, предлагаемые читателю произведения, хотя, казалось бы, никак не связанные между собой, дают представление о главных темах и основных героях в творчестве польской писательницы, представление о ее высоком гуманизме и демократической направленности. В «Господах Помпалинских» нашла выражение критика Элизой Ожешко бездуховности и мишурности жизни польской шляхты, далекой и чуждой народу, а в «Хаме» — ее высокие представления о людях из народа, под «грубой внешностью» которых кроются истинные сокровища ума и сердца.
Элиза Ожешко написала очень много романов, повестей и рассказов, неравноценных по своим идейным и художественным достоинствам, но во всех них, «кроме пропаганды ее идеи и красочных описаний минувшего», мы находим, как писала Мария Домбровская, «приметы высокого мастерства — точную, несравненную пластичность изображения и проницательный психологизм»[16] демократизм и гуманность, присущие писательнице.
О. Смирнова
Примечания
1
Господи помилуй! (греч.) — начало католической мессы.
2
Кн. на польск. яз.: Э. Ожешко. Письма, т. 2. ч. 4. Варшава — Гродно, 1938, с. 246–247.
3
Кн. на польск. яз.: Э. Янковский. Элиза Ожешко. Варшава, 1973, с. 518–519.
4
Кн. на польск. яз.: Э. Ожешко. О себе. Варшава, 1974, с. 103.
5