Константин Симонов - Солдатами не рождаются
– Вот те на! – сказала Надина мама. – Я думала, ее нет, а она даже не встречает. Помоги пальто снять, – повернулась она к мужу. – Пойду разбужу ее.
– Она только час как легла, – сказала Таня.
– Ничего, встанет, – сказала Надина мама; освободившись от пальто, она оказалась в байковом лыжном костюме, засаленные штаны были заправлены в бурки.
– Однако вид у тебя спортивный, – сказала Надя.
– С самого Чкалова мечтала, как буду дома Полины пельмени есть, – сказала Надина мама.
– По-моему, она в пять часов обратно на дежурство пойдет, – сказала Таня.
– Никуда она не пойдет! Глупости все это, – сказала Надина мама и повернулась к дочери. – А ты сегодня же в госпиталь съезди, к начальнику, и объясни ему. Ты это вполне в силах.
– Не пойдет она к тебе в работницы, – сказала Надя. – Я с ней уже говорила.
– Мало ли что ты говорила, теперь я с ней поговорю, – сказала Надина мама и, шаркая бурками, пошла на кухню.
– Знаешь что, – сказала Надя, обращаясь к Тане. – Переезжай лучше ко мне, от греха подальше. А то я уж чувствую: и с тетей Полей скандал пойдет, и папочка, – она кивнула на озабоченно передвигавшего вещи хромоногого великана, – доверия не внушает. Он мне по дороге в машине уже локоток жал…
– Ну, зачем это вы! – испуганно повернулся он к Наде, бросив возню с чемоданами.
– Что, мамочки боитесь? – спросила Надя. – А зачем локоток жали?
И так, словно его не было в комнате, не убавив голоса, сказала Тане:
– Боюсь, будет приставать к тебе. По морде вижу.
– А я, кажется, сегодня к ночи уеду, – сказала Таня. – Мне обещали место достать.
– Смотри, как знаешь, – сказала Надя. – Ладно, поехала. Водки к пельменям привезу, если они состоятся.
– А в госпиталь, может, все же съездите, как вас мать просила? – напомнил «папочка».
– И не подумаю! И вообще на мои заботы не рассчитывайте. Я баба не злая, но с характером.
Она помахала Тане рукой и вышла, а Таня стала с тревогой ждать, что теперь произойдет между Надиной мамой и тетей Полей. Только сегодня утром, перед сном, тетя Поля снова божилась, что палец о палец не ударит для прежней хозяйки.
К ее изумлению, несмотря на свою утреннюю божбу, тетя Поля вышла в переднюю в обнимку с Надиной мамой. У обеих старух – потому что Надина мама в представлении Тани была хоть и крашеная, но тоже старуха – были заплаканные лица.
– А это мой Валерий, – сказала Надина мама, всхлипывая и подводя тетю Полю к мужу. – Прошу любить и жаловать. Знаю я, как ты любила Алексея Викторовича… Ну, да ведь жизнь…
Надина мама развела руками, снова всхлипнула и так и не договорила.
Договорила за нее тетя Поля:
– Царствие ему небесное! – и тоже всхлипнула и деловито, дощечкой протянула руку новому мужу Надиной мамы.
– Анна Георгиевна столько мне про вас говорила, столько говорила!.. – сказал он, придерживая руку старухи.
– Да уж мы на тебя там, как на каменную стену, надеялись, – подхватила Надина мама. – Спасибо тебе, что квартиру сохранила, земной поклон тебе за это. А скольких трудов тебе это стоило, разве я не понимаю!
Она снова всхлипнула, и тетя Поля тоже еще раз всхлипнула и сказала:
– Все как есть сохранила. Извиняйте только, что жиличку к себе на время пустила, погостить пригласила без извещения вас.
– Ну, что ты, Поля, – сказала Надина мама, – как тебе не стыдно говорить такое. – И повернулась к Тане: – А мы с вами еще как следует и не познакомились. Приятно на вас смотреть: такая молодая – и с орденом! Мне уже дочь по дороге о вас рассказывала. Жаль, что вы скоро уезжаете.
– Может быть, даже сегодня, – сказала Таня.
– Но пельмешек наших на прощание все же покушаете. Тетя Поля налепит.
Тетя Поля, которая тем временем уже заботливо вытирала тряпкой чемоданы, обернулась, не прерывая начатого дела.
– Уйду я на дежурство… разве что завтра, как с дежурства вернусь…
– А ты не ходи на дежурство, – ласково сказала Надина мама.
– Как же так не ходить-то?
– А ты заболей.
– Как же так заболеть? Я сроду не болела.
– А это уж моя забота, – сказала Надина мама. – На первые дни диагноз тебе поставлю, что воспаление надкостницы, и больничный лист выпишем. А потом Надежда там у вас в госпитале договорится, чтоб тебя отпустили по состоянию здоровья.
Тетя Поля несколько секунд молчала, потом разогнулась, бросила тряпку на чемоданы и сказала голосом, ничем не напоминавшим о ее недавних слезах и всхлипываниях:
– Бессовестная ты, Анна Георгиевна! Как была бессовестная, так ты и есть бессовестная! Ни война, ни мука смертная совести тебе не прибавили!
Лицо и шея Надиной мамы пошли багровыми пятнами, и в доме начался скандал, не затихавший до самого ухода тети Поли на дежурство.
Таня ушла из дому вместе с тетей Полей, на два часа раньше, чем надо было идти к Артемьеву. Пошла проводить старуху, потому что оставаться одной там, с этими людьми, не хотелось. Всю дорогу никак не могшая остыть тетя Поля снова и снова возвращалась к спору со своей бывшей хозяйкой.
– Буду я еще ходить за ей, с ее хромым бугаем! Она его себе для своих удовольствиев взяла, а я ходи за ним! Он мне не нужный, он ей нужный.
И тетя Поля, не стесняясь, с радостным ожесточением называя все вещи своими именами, стала подробно разъяснять Тане, почему и для чего ее бывшая хозяйка сошлась с этим «хромым бугаем».
Все это было бы смешно, если бы Таня не чувствовала, что за мстительными излияниями старухи стоит ее возмущение людьми, которым нет дела ни до войны, ни до тети Поли, ни до госпиталя, где она работает, ни до людей, которые лежат там сейчас и знают, что сегодня в ночь дежурит старая нянечка Поля; она и зайдет, и переложит, и утку подаст, и вовремя принесет попить, а не будет спать в дежурке или точить с кем-нибудь лясы, как некоторые другие – помоложе.
Тетя Поля немного успокоилась и начала говорить не о Надиной маме, а о предстоящем Танином отъезде только уже в госпитале, в дежурке, надевая халат.
– Коли сегодня уедешь, все консервы с собой в дорогу бери, мне не оставляй. А коли не уедешь, с квартиры не уходи, – сказала тетя Поля, – и к Надьке не переезжай, мало что приглашала. На сколько ден надо, на столько у меня и останешься: раз я прописанная, сколько бы ни лаялись, а ничего со мной не сотворят.
Когда Таня уже пошла к воротам через госпитальный двор, тетя Поля выбежала к ней, догнала и сунула ей ключ.
– На вот тебе ключ, а то вдруг не пустят тебя.
– Как же так не пустят?
– Да вот так и не пустят.
– А если я вдруг уеду, что с ключом делать?
– За батареей в парадном положи, где раньше клала. Пойду с дежурства – возьму.
– Полина Герасимовна, – высунувшись из двери, позвала сестра.
– Бегу, бегу! – крикнула тетя Поля и, уже не прощаясь, побежала обратно к корпусу.
Таня вышла из госпиталя, еще не зная, что делать: до девятнадцати оставалось больше часа. И вдруг с испугом вспомнила, что оставила там, на Сретенке, бумажку с телефоном Артемьева. Положила на кухонный стол, под будильник, чтоб не забыть, а потом из-за всей этой суматохи забыла. Она торопливо перебежала Садовую и пошла по Сретенке, все время думая о том, что Надина мама, разбираясь на кухне, могла вынуть эту бумажку из-под будильника, изорвать и выбросить…
Когда она открыла дверь и шагнула в переднюю, она сначала ничего не могла понять. Почти вся передняя была засыпана чем-то белым, а Надина мама, «папочка» и майор, их попутчик, – все трое стояли в разных углах передней на четвереньках и что-то делали.
Белое – был сахарный песок. Он горой лежал у двери на кухню, и из-под этой горы торчали углы наволочки. Наверное, его несли через переднюю в этой наволочке, и она лопнула, и песок рассыпался по всему полу. И теперь его собирали, а чтобы собрать, тесно прижав к полу пальцами листы бумаги, подгребали на них песок и понемножку ссыпали в стоявшие на полу два таза и суповую миску.
Когда Таня вошла, все трое, не вставая с корточек, подняли головы и посмотрели на нее, и ей стало смешно на секунду и почему-то страшно – тоже на секунду, а потом Надина мама, по-прежнему не вставая с корточек, крикнула ей:
– Ну, что ж вы стоите? Помогайте!
Она крикнула это таким голосом, что Таня почувствовала себя как на пожаре и, скинув шинель и повесив ее на ручку двери, тоже, как они, опустилась на четвереньки. И Надина мама, с треском выдрав несколько листов из лежавшей на полу толстой книги, дотянулась до Тани и отдала ей эти листы. И Таня взяла один лист и, прижимая его к полу, стала подгребать сахар и ссыпать его в суповую миску, стоявшую между нею и майором. Сначала она думала только о том, что это сахар, и что он лежит на полу, и что надо поскорее помочь подобрать его, подгребая с полу глянцевитым, вырванным из книги листом, на котором были нарисованы антилопы с детенышами. Она почувствовала, как ей мешает, упираясь в бедро, подаренный Кашириным маленький трофейный «вальтер», и передвинула его на поясе подальше на спину.
