Роальд Даль - Рассказы о привидениях
— Это он — тот человек, который приходил за моим мужем! — закричала она.
Парвис вскочил. Она словно в тумане почувствовала, что забилась в угол дивана, а он с тревогой склонился над ней. Она выпрямилась и подняла газету, которая выпала у нее из рук.
— Это он! Я узнаю его из тысячи! — срываясь на визг, настаивала она.
— Миссис Бойн, вам нехорошо. Позвать кого-нибудь? Принести вам воды? — голос Парвиса долетал до нее словно издалека.
— Нет, нет, нет! — она подскочила к нему, сжимая в кулаке газету. — Говорю вам, это он! Я его знаю! Он говорил со мной в саду!
Парвис взял у нее вырезку и посмотрел на фотографию.
— Этого не может быть, миссис Бойн. Это Роберт Элвелл.
— Роберт Элвелл? — ее безумный взгляд устремился в пространство. — Значит, за ним приходил Роберт Элвелл.
— Приходил за Бойном? В тот день, когда он исчез? — понизил голос Парвис. Наклонившись, он по-отечески похлопал ее по плечу и мягко усадил на диван. — * Но тогда Элвелл был уже мертв! Разве вы не помните?
Мэри не могла оторвать глаз от фотографии и едва осознавала, о чем он говорит.
— Разве вы не помните недописанное письмо Война — то, которое вы нашли на его столе в тот день? Он писал его сразу после того, как узнал о смерти Элвелла, — бесстрастный голос Парвиса странно дрожал. — Ну, конечно, помните!
Да, она помнила: в этом и заключался весь ужас. Элвелл умер за день до исчезновения ее мужа; сейчас перед ней фотография Элвелла; кроме того, это фотография человека, который разговаривал с ней в саду. Она подняла голову и медленно обвела взглядом библиотеку. Библиотека могла бы подтвердить, что на фотографии изображен мужчина, который приходил в тот день и оторвал Бойна от начатого письма. В ее затуманенном мозгу гулко стучали полузабытые слова — слова, произнесенные Алидой Стэйр на лужайке в Пэнгборне в то время, когда Войны еще даже не видели дом в Линге и не думали, что смогут когда-либо там поселиться.
— Это тот самый человек, с которым я разговаривала, — повторила она.
Она снова подняла глаза на Парвиса. Он пытался скрыть свое беспокойство под видом, как ему, вероятно, представлялось, снисходительного сострадания; но при этом губы его посинели. „Он считает меня сумасшедшей, но я не сошла с ума“, — подумала она, и вдруг ее осенило, как можно обосновать свое странное заявление.
Она сидела тихо, пытаясь унять дрожь в голосе; потом, глядя прямо в глаза Парвису, произнесла:
— Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. Когда Роберт Элвелл пытался застрелиться?
— Когда… когда? — заикаясь, пробормотал Парвис.
— Да. Попытайтесь, пожалуйста, вспомнить.
Она видела, что он боится ее.
— У меня есть причина, — настаивала она.
— Да, да. Только я не помню. Наверное, месяца два назад.
— Мне нужна точная дата, — повторила она.
Парвис взял в руки газету.
— Можно посмотреть здесь. Вот. В прошлом октябре…
— Двадцатого, верно? — перебила она.
— Да, двадцатого, — подтвердил он, пристально глядя на нее. — Значит, вы все-таки знали?
— Теперь знаю, — она смотрела мимо него. — Двадцатого числа в воскресенье — в тот день он пришел в первый раз.
— Пришел сюда? — прошептал Парвис.
— Да.
— Значит, вы видели его дважды?
— Да, дважды, — едва слышно выдохнула она. — В первый раз он пришел двадцатого октября. Я запомнила этот день, потому что тогда мы впервые поднялись на Мелдон-Стип.
Ей стало смешно при мысли, что, если бы не их восхождение, она бы не запомнила эту дату.
Парвис изучающе смотрел на нее, словно пытаясь перехватить ее взгляд.
— Мы увидели его с крыши, — продолжала она. — Он шел по липовой аллее по направлению к дому. Одет он был так же, как на этой фотографии. Муж первым увидел его. Он испугался и побежал вниз; но там никого не оказалось. Он исчез.
— Элвелл исчез? — испуганно переспросил Парвис.
— Да. — Их взволнованные голоса словно прощупывали друг друга. — Я не могла понять, в чем дело. Теперь понимаю. Он пытался прийти тогда; но тогда он еще не был до конца мертв, поэтому не мог до нас добраться. Ему пришлось ждать смерти два месяца; и тогда он вернулся — и Нед ушел вместе с ним.
Она кивнула Парвису с торжествующим видом ребенка, которому удалось решить трудную задачу. Но вдруг в отчаянии вскинула руки, прижимая их к вискам.
— О, Господи! Я же сама отправила его к Неду — показала ему дорогу! Я сама послала его в эту комнату! — закричала она.
Она почувствовала, как на нее надвинулись стены книг, словно падающие внутрь руины; издалека, сквозь руины, до нее доносился крик Парвиса, который пытался к ней пробиться. Но она не чувствовала его прикосновений, не понимала его слов. Среди шума и хаоса она воспринимала лишь один отчетливый звук — голос Алиды Стэйр, говоривший на лужайке в Пэнгборне:
— Вы поймете только потом. По прошествии долгого, долгого времени.
РИЧАРД МИДЛТОН. НА БРАЙТОН-РОУД
Солнце медленно карабкалось по белым холмам, совершая мистический ритуал рассвета, и наконец осветило ослепительный заснеженный мир. Ночью стоял сильный мороз, и перепрыгивающие с места на место птицы не оставляли следов на серебристых дорожках. Видневшиеся вдалеке изгороди нарушали монотонную белизну, которая опустилась на многоцветную землю. Небо переливалось от оранжевого до темно-синего, от темно-синего до голубого, настолько светлого, что казалось, будто над головой вместо безграничного пространства натянута тонкая прозрачная пленка. По полям гулял холодный, молчаливый ветер, сдувая снежную пыль с деревьев, но едва касаясь островерхих изгородей. Как только солнце добралось до линии горизонта, оно быстрее покатилось вверх, а поднявшись в небо, протянуло горячие лучи к земле, которые смешались с пронизывающим ветром.
По-видимому, именно это странное чередование тепла и холода и потревожило сон бродяги, который сначала никак не мог выбраться из-под снежного покрывала — как человек, запутавшийся в простынях — а потом сел с широко раскрытыми, недоуменными глазами.
— Господи! Мне показалось, будто я в постели, — сказал он себе, оглядывая пустынный пейзаж.
Он потянулся и осторожно встал, стряхивая с себя снег. В эту минуту на него налетел ледяной ветер, и он понял, что спал в теплой постели.
„Ну ладно, чувствую я себя хорошо, — думал он. — Наверное, мне повезло, что я вообще проснулся. Или не повезло — просыпаться-то особенно незачем“.
Он поднял голову и увидел холмы, сверкающие на голубом фоне, словно Альпы на открытке.
„Судя по всему, мне предстоит пройти еще километров шестьдесят или около того, — мрачно рассуждал он. — Бог знает, чем я занимался вчера. Шел, пока не свалился от усталости, и теперь я в двадцати километрах от Брайтона. Черт побери этот снег, черт побери Брайтон, черт побери все на свете!“
Солнце карабкалось все выше и выше, и он, повернувшись спиной к холмам, зашагал по дороге.
„Я рад или огорчен, что овладел мной всего лишь сон, рад или огорчен, рад или огорчен?“ — его мысли ритмично выстраивались в такт шагам, и он даже не пытался найти ответ на свой вопрос. Слава Богу, что он еще способен идти.
Миновав три дорожных указателя, он нагнал парня, прикуривавшего сигарету. На нем не было пальто, и он казался до боли беззащитным.
— Бродяжничаешь, папаша? — хрипло спросил парень, когда он поравнялся с ним.
— Да вроде того, — ответил бродяга.
— Ну, тогда я прогуляюсь немного с тобой, если ты пойдешь не очень быстро. В такое время дня идти одному довольно одиноко.
Бродяга кивнул, и парнишка заковылял рядом.
— Мне восемнадцать, — небрежно заметил он. — А ты наверняка подумал, что я моложе.
— Я бы сказал, пятнадцать.
— И просчитался. Восемнадцать мне стукнуло в прошлом августе, бродяжничаю уже шесть лет. Я пять раз убегал из дома, когда был маленьким, и каждый раз полиция возвращала меня обратно. Они хорошо со мной обходились, полицейские. Теперь у меня нет дома, и мне неоткуда убегать.
— У меня тоже, — спокойно сказал бродяга.
— Да, я вижу, что ты из себя представляешь, — тяжело дыша, проговорил парень. — Ты — джентльмен, упавший на дно. Тебе тяжелее, чем мне.
Бродяга бросил взгляд на прихрамывающую, тщедушную фигурку и сбавил шаг.
— Я бродяжничаю не так долго, как ты, — признался он.
— Это я вижу по тому, как ты идешь. Ты еще не устал. Наверное, ждешь чего-нибудь впереди?
Бродяга задумался.
— Не знаю, — с горечью ответил он. — Я пспдл чего-то жду.
— Отвыкнешь со временем, — заметил парень. В Лондоне теплее, но там труднее раздобыть еду. На самом деле там ничего хорошего нет.
— Но все-таки есть шанс встретить человека, кото рый поймет…
Деревенские жители лучше, — перебил его парень. — Прошлой ночью меня бесплатно пустили в коровник, и я спал вместе с коровами, а сегодня утром меня разбудил фермер, напоил чаем и дал монетку, потому что я маленький. Конечно, мне повезло; а в Лондоне — суп на набережной по ночам и полицейские, которые гонят тебя отовсюду.
