Генри Джеймс - Трофеи Пойнтона
— На этих днях?
— Моне стало известно — не скажу откуда и как, но известно, — что вещи, которые я отправляю обратно, стали прибывать в Пойнтон. Я отослала их для вас, но тем самым дала сигнал ей. — Миссис Герет перевела дыхание; Фледа, поглощенная ее объяснениями, молча вбирала холод роняемых ею слов. — Вещи вернулись в Пойнтон, и она решилась.
— Решилась? На что?
— Действовать, принимать меры.
— Принимать меры? — повторила Фледа.
— Не скажу какие, но сильные. Она знала как, — сказала миссис Герет.
Фледа с тем же стоицизмом приняла скрытую многозначительность ссылки на особу, знавшую как. Однако намек навел ее на мысль, и мысль эта, окрашенная неосознанной иронией, получила выражение в коротком вопросе:
— Мона?
— А почему бы и нет. Она — чудовище.
— Но если он так хорошо знал, что она такое, чем же она могла тут воспользоваться?
— Что я могу вам сказать? Не мне толковать о подобных гадостях! Я могу лишь описать вам ситуацию, как я ее вижу. Да, он знал. Но раз она не смогла заставить его забыть, то постаралась извернуться так, чтобы ему это понравилось. Постаралась и добилась успеха. Она, если на то пошло, совсем не дура — куда умнее его. А что же еще ему поначалу понравилось? — Миссис Герет повела плечами. — Она сделала то, что вы не захотели! — У Фледы от изумления потемнело лицо, но ее приятельница не спешила с бальзамом утишить боль. — Вот так оно и было, именно так, ничто иное эту напасть не объяснит. Ну а потом она быстро все обделала. Он и оглянуться не успел, как его женили.
— В том месте, о котором вы говорили? — со вздохом спросила Фледа: она слушала ее, затаив дыхание, как увлеченный сказкой ребенок.
— В мэрии, как пара гнусных атеистов.
Фледа замялась:
— Что скажут люди? Я имею в виду «в свете»?
— Ничего не скажут. Потому что никто не знает. Семнадцатого в уотербатской церкви их обвенчают. А если что потом и выйдет наружу, все будут так или иначе подготовлены. Регистрация в мэрии сойдет за дипломатический ход, уловку, чтобы обойти меня. Известно же, что я устроила им скандал.
— Но ведь прислуга в Пойнтоне несомненно знает, — недоумевала Фледа, — если, как вы говорите, она там.
— Она была там позавчера, всего несколько часов. Встретилась с ним в Лондоне и отправилась в Пойнтон — посмотреть на вещи.
Фледа вспомнила, что Мона видела их только раз.
— А вы их видели? — осмелилась она спросить.
— Да. Все.
— Они в порядке?
— В полном порядке. Такая красота! Самое замечательное, что есть на свете! — Фледа взяла ее руку и поцеловала, как поцеловала тогда, в Лондоне. — Мона уехала в тот же вечер; вчера ее там не было, а Оуэн остался, — прибавила миссис Герет.
— Значит, она не будет там жить? — удивилась Фледа.
— Как бы не так. Непременно будет, но только после венчания. — Миссис Герет, казалось, что-то взвешивала в уме. — Она будет жить там одна, — резко обронила она.
— Одна?
— Получит все в полное свое распоряжение.
— Он не будет жить там вместе с нею?
— Никогда! Тем не менее она его жена, а вы — нет, — сказала миссис Герет, вставая. — Наш единственный шанс — нечаянный случай: а вдруг она умрет.
Фледа молчала, что-то, видимо, решая про себя: она оценила множественное число, которое употребила ее гостья.
— Мона не умрет, — откликнулась она наконец.
— Значит, я умру, слава Тебе, Господи! А до тех пор, — и тут она впервые протянула Фледе руку, — не бросайте меня.
Фледа взяла ее руку и крепко пожала, подтвердив обещание, уже данное. Она ничего не сказала, но ее молчание было согласием, таким же нерушимым, как монашеский обет. И тут же ей пришла в голову важная мысль:
— Но мне нельзя пересекаться с вашим сыном — попадаться на его пути.
Миссис Герет издала сухой, чуть слышный смешок:
— Вы очаровательны! Со мной вы, скорее всего, полностью устранитесь с его пути. Оуэн и я… — Она осеклась.
— В вас говорит ваше сильное чувство к нему, — сказала Фледа. — Но чувствует ли он то же самое к вам после того, что произошло?
Миссис Герет нашлась не сразу:
— Откуда вы знаете, что произошло, что я сказала ему?
— Вчера?
— Вчера.
Они обменялись долгими глубокими взглядами. И когда миссис Герет уже готова была заговорить, Фледа, закрыв глаза, решительным жестом, налагая запрет, остановила ее:
— Нет, нет. Не говорите мне ничего!
— Силы небесные! До чего же вы боготворите его! — потрясенная, простонала миссис Герет.
Это была последняя капля, переполнившая чашу. Фледа молчала — молчала, как ребенок, выжидающий, чтобы убедиться: больно! Потом, упав на диван, она разразилась горючими слезами. Она не могла совладать с ними, и они лились, сопровождаемые долгими всхлипываниями, а миссис Герет, в первые мгновения, стояла с чуть ли не равнодушным видом, стояла и наблюдала. И вдруг тоже рухнула на диван. Миссис Герет беззвучно плакала.
Глава 21
«Он выглядит совсем как Уотербат; но, в конце концов, мы выдержали все это вместе» — таковы были слова из письма, в котором миссис Герет, писавшая из изувеченного Рикса, называла Фледе день, когда ожидала увидеть ее там с повторным визитом. «Я еще долгое время не смогу, — говорилось в послании, — принять никого из тех, кому, возможно, это угодно, кто станет стараться зачеркнуть все это, а заодно и меня; зато у нас есть то, что вы и я можем вместе ненавидеть, потому что вы — единственный человек, кто отменно понимает. Вы понимаете отнюдь не все, но из всех моих знакомых вы, что и говорить, куда меньше страдаете таким недугом, как глупость. Там, где надо действовать, вы совершенно не годитесь; но с действиями покончено — для меня навсегда, а вы наделены огромным достоинством: в минуты моего оцепенелого молчания вы будете знать, о чем я думаю. Не равняя себя с вами, я, смею полагать, тоже знаю, чем заняты ваши собственные мысли. Теперь, когда я в четырех — голых — стенах, вы во всяком случае будете для меня частичкой моей обстановки. Именно так, как вы догадываетесь, я всегда воспринимала вас — несомненно, одну из лучших моих находок. Итак, приезжайте, если возможно, пятнадцатого».
Быть для миссис Герет частичкой ее обстановки — такое положение Фледа вполне могла принять, и она ни в коем случае не притязала на высокое место в списке раритетов. С получением этого послания Фледе стало легче на душе; как бы то ни было, но оно подтверждало, что кое-что у ее дорогого друга осталось. Ненавидеть, да еще ненавидеть отменно, не означало, по крайней мере, полной нищеты, к чему, как после их последнего разговора казалось Фледе, миссис Герет шла верными шагами. К тому же она вспомнила, что Рикс, в том состоянии, в каком она впервые увидела это благословенное убежище, ей самой понравился; интересно, хватило ли ей тогда хваленого такта, чтобы скрыть свое расположение? Сейчас ей было стыдно за те недомолвки и околичности, и она твердо решила, что, если на месте приятное впечатление возродится, она, без обиняков, выложит его миссис Герет. Да, на такое «действие» она способна, тем паче что непреклонный дух ее гостеприимной хозяйки, кажется — по крайней мере, на настоящий момент, — полностью выдохся. Три минуты, проведенные миссис Герет с Оуэном, нанесли удар по всем разговорам о путешествии, а после горького часа у Мэгги она, подобно огромной раненой птице, вернулась с подбитыми крыльями в свое гнездо, которое, она знала, найдет пустым. В тот черный день Фледа не сумела ни поддержать ее, ни отказаться от нее; она настоятельно предлагала поехать с нею в Рикс, но миссис Герет, вопреки ее же теории, что общее горе их неразрывно связало, не захотела даже, чтобы ее проводили на станцию, очевидно полагая, что в поражении есть что-то постыдное, и желая во что бы то ни стало, в своем позоре, исчезнуть с глаз долой. Она объявила Фледе, что в тот же вечер вернется в Рикс, и все последующие дни бедная девушка жила с гнетущей мыслью о том, как ей там плохо и как она там несчастна. Она виделась ей то лежащей ничком на неубранной постели, то мечущейся взад и вперед, как львица, лишенная своих детенышей, по голому полу. В какие-то мгновения Фледе казалось, что ее внутреннее ухо, напрягаясь, улавливает страдальческий звук, неистово пронзительный и потому доносящийся даже издалека. Но первый звук, дошедший в конце недели, обернулся короткой запиской, сообщавшей без лишних слов, что предполагаемая поездка за границу отменяется. «До меня дошел стороной слух, весьма похожий на правду, что они едут — на неопределенный срок. Это все решает; я остаюсь там, где нахожусь, и как только освоюсь, буду рада видеть вас у себя». Второе послание пришло неделю спустя, и пятнадцатого Фледа была уже на пути в Рикс.
По прибытии Фледу ждал сюрприз, повергший ее в удивление почти столь же сильное, как в прошлый раз. Составляющие были иные, но эффект, как и в тот раз, таков, что она замерла на пороге: она стояла ошеломленная и восхищенная волшебством подлинной страсти. Стремительно миновав несколько комнат, взвинченная, но искренняя, Фледа, даже еще не присев, заявила:
