Анатоль Франс - Господин Бержере в Париже
Франс в «Современной истории» наглядно показывает как бы целую систему буржуазной реакции, ее теорию и практику, ее политику и мораль, ее фразеологию и сущность. Такой глубины социальной критики Франс дотоле еще никогда не достигал.
Сатирический стиль Франса никогда еще не был столь разнообразен. Родовая и финансовая аристократия и их приспешники показаны в серии карикатур. Такова встреча молодого лоботряса Гюстава Делиона со своим кредитором де Бонмоном на автомобильной выставке, когда Гюстав с трудом соображает, что должен, в порядке взаимной услуги, исполнить желание барона и послать свою любовницу к министру культов Луайе ходатаем за аббата Гитреля, желающего получить епископскую кафедру. Если аббат Гитрель шествует к этой кафедре в окружении веселого женского кортежа, то такой же кортеж готов провожать и царственного претендента к ступеням французского трона; монархический заговор сплетается со множеством весьма сомнительных любовных приключений.
Наряду с такими реалистическими карикатурами, которые могли бы показаться безобидными, если бы они не были столь метки, сатира «Современной истории» находит себе выражение в своеобразных притчах профессора Бержере, имитирующих старофранцузскую речь и составленных в шутейном стиле Рабле; повествование о «трублионах», в которых под покровом всяческих архаизмов можно без труда узнать современных Франсу политических башибузуков, кое в чем уже предвосхищает резкий обличительный тон будущего «Острова пингвинов». «Описание людей и нравов стародавних времен», якобы обнаруженное профессором Бержере в уникальной книжке XVI века, приписывается им перу гуманиста Ланжелье,— не мешает в связи с этим вспомнить, что под тем же именем Ланжелье, «из старинной парижской семьи печатников и гуманистов», Анатоль Франс через несколько лет выведет самого себя в книге «На белом камне» (о чем неопровержимо свидетельствует рукопись, где вместо «Николь Ланжелье» везде стоит «Анатоль Франс»). И тем, что рассказы о трублионах вложены в уста профессора Бержере, любимого героя Франса, и тем, что они связаны с именем столь близкого Франсу гуманиста Ланжелье, подчеркивается особое значение этих коротких интермедий в стиле XVI века, в которых дан как бы художественный конспект всего содержания «Современной истории», обобщающая карикатура на людей и нравы Третьей республики. Такое же злободневно иносказательное значение имеет и рассказанный профессором Бержере миф о Геркулесе Атимосе, где дана выдержанная в античном стиле пародия на дело Дрейфуса.
Углубление и обострение социальной критики в творчестве Франса сказалось и на языке «Современной истории». В предшествующих произведениях язык Франса еще отличался некоторой абстрактностью. Франс всегда заслуженно пользовался репутацией великолепного мастера французской речи, но язык его героев мало отличался от языка самого автора. Раньше Франс недостаточно широко пользовался языком как средством реалистической характеристики действующих лиц своих романов и рассказов. Доказательством этого может, например, служить рукопись «Красной лилии». В процессе работы Франса над этой книгой весь «разговорный» материал романа подвергся значительной перепланировке: так, рассуждения об итальянских художниках, первоначально принадлежавшие Дешартру, распределены впоследствии между другими лицами, рассуждения Дешартра о Наполеоне вложены впоследствии в уста Поля Ванса, все это без каких-либо изменений внутри перераспределенных отрывков,— ясно, что о языковой характеристике действующих лиц здесь говорить не приходится. В «Современной истории» подобные перераспределения в большинстве случаев невозможны. Напыщенных речей герцога де Бресе не спутаешь с залихватским модным жаргоном молодого барона де Бонмона; вульгарного языка префекта Вормс-Клавлена — с елейными словесами аббата Гитреля; изящно точных выражений профессора Бержере — со слащавыми восклицаниями баронессы де Бонмон.
Язык персонажей «Современной истории» служит не только целям их характеристики. Нередко особенности языка непосредственно служат целям сатирической карикатуры. Когда в городе объявляется «ясновидящая» и начинает смущать умы обывателей своими безграмотными предсказаниями политических судеб Франции, якобы внушенными ей святой Радегундой, префект, естественно обеспокоенный этим, вступает в сделку с аббатом Гитрелем: аббат должен, действуя в церковных сферах, заставить замолчать неудобную для префекта «ясновидящую», а за это префект, действуя в административных сферах, обещает церковникам послабления по части налогов. Изображая это соглашение префекта-антиклерикала с аббатом, Франс комически противопоставляет грубый и деловой язык Вормс-Клавлена медоточивым речам Гитреля, чтобы еще резче подчеркнуть внутреннюю близость пройдохи-префекта и пройдохи-попа, великолепно понимающих друг друга, несмотря на столь различную манеру изъясниться.
В таком же сатирически разоблачительном плане играет Франс на языковых контрастах при передаче беседы между бароном де Бонмоном, добивающимся охотничьей «пуговицы» герцогов де Бресе (т. е. значка, дающего право участия в их охоте), и аббатом Гитрелем, добивающимся епископского посоха.
Стилизованный старофранцузский язык, на котором составлены иносказательные повествования профессора Бержере о «трублионах», конечно, не дань любви Анатоля Франса старине, его увлечению виртуозной языковой стилизацией,— нет, это дань памфлетному замыслу романа. Старинный стиль злободневных по всему своему содержанию этюдов Бержере придает комическую остроту этим пародиям на буржуазную демократию, на буржуазный «патриотизм» (хотя, надо признать, иной раз лишает их реалистической полновесности, свойственной другим страницам «Современной истории»).
Создатель «Современной истории», с такой зоркостью обнаруживший под цветами парламентского и газетного красноречия гниение всего социально-политического строя буржуазной республики, уже не мог, как это бывало с ним прежде, отводить душу в спокойных иронических комментариях к своему времени. В «Современной истории» Франс выступает как убежденный ненавистник капитализма, мобилизовавший для борьбы с ним все виды оружия, какими располагала его сатира.
Ясное понимание лживой природы буржуазной демократии, презрение к ее деятелям и нравам, отвращение к империализму не удержали, правда, Анатоля Франса от ошибок, иногда очень серьезных, в оценке некоторых событий и явлений французской и международной политической жизни на пороге XX века. Так, посвятив одну из глав «Современной истории» испано-американской войне 1898 года и отношению к ней со стороны французских роялистов, Франс злорадно наблюдает за этими сторонниками Испании в тот момент, когда они узнают, что Испания, хранительница старинных традиций, располагающая огромным флотом, осененная благословением католической церкви, потерпела поражение от Америки, страны свиноторговцев, людей без расы, без традиций, без военной выучки. Но, радуясь поражению старого колониального хищника, каким была Испания, Франс еще не понимает, что и победительница Америка — тоже колониальный хищник, да еще почище, более молодой и алчный: ведь именно испано-американская война 1898 года была первым большим выступлением американского империализма, начавшим новую, империалистическую полосу в истории США. Уже в этой войне проявила себя американская империалистическая агрессия, которая с таким бесстыдством обнаруживается в нынешние времена. В пору создания «Современной истории» Франс еще не понимал, что «помощь» жителям Кубы, восставшим против испанского угнетения, была для американских империалистов лишь предлогом для захвата вест-индских владений Испании и получения военно-морской и коммерческой базы на Тихом океане,— после мирного договора 1898 года Куба и Филиппинские острова фактически были присоединены к американским владениям, владениям «освободителей».
Через несколько лет, в «Острове пингвинов», Франс проявил уже гораздо большую зоркость в этом отношении и со всей резкостью поставил вопрос о неразрывной связи между так называемой «мирной» промышленностью Америки и военной агрессией. Когда один из героев «Острова пингвинов» старый ученый Обнюбиль отправляется в Новую Атлантиду (в которой можно без труда узнать Соединенные Штаты Америки), в полной уверенности, что там он не встретится с позорным и бессмысленным культом войны,— наивные ожидания ученого путешественника оказываются опрокинутыми: Обнюбиль с ужасом наблюдает, как правителями этой промышленной страны один за другим утверждаются все новые и новые проекты военных нападений. Один из местных жителей разъясняет Обнюбилю, что именно развитие промышленности требует непрекращающихся войн: «Ведь все это промышленные войны. В Третьей Зеландии мы перебили две трети населения, чтобы заставить оставшихся в живых покупать у нас дождевые зонты и помочи!» В «Современной истории» до такого ясного и трезвого понимания американского империализма Франс еще не дошел.
