Даниил Гранин - Искатели
Сегодня вы отобьетесь от моряков, завтра к вам придут ваши же рабочие.
Локатор нужен! Никуда не спрячетесь от него. Вы можете помешать мне, но кто-нибудь другой сделает его. Что же касается моих скрытых целей…
— Не будем о них препираться, — властно сказал главный инженер. — Время покажет, у кого какие были цели.
Андрей торопливо кивнул.
— Погодите, Андрей Николаевич. Мне кажется, вы как-то излишне трагически воспринимаете происходящее, — продолжал главный инженер. — Новатор поначалу свою идею всегда вынашивает в подполье. Потому что, если ее вытолкнуть на свет недозрелой, сразу затюкают. А как же иначе? Вот таких, как мы, надо убедить. Чем идея смелее, тем людям труднее отказаться от старо го. И все это время автор одинок. Бояться этого не следует. Как говорится, в корове молоко не прокиснет. Временное одиночество неизбежно и, пожалуй… полезно. И борьба до определенного момента тоже полезна.
— И то, что линии передачи в ремонте простаивают по нескольку дней, тоже полезно?
Дмитрий Алексеевич посмотрел на розовые оттопыренные уши Лобанова и жестко сказал:
— Вот вы дайте мне такой прибор, чтобы предупреждать аварии, за которые меня лупят, тогда будьте спокойны: ни одной ми нуты он у вас не пролежит.
Всех посажу вам помогать. Сам пойду к вам лаборантом работать.
— Так, — сказал Андрей вставая. — Значит, необходимость нового вы определяете тем местом, по которому бьют… Имейте в виду, бьют вас или не бьют, примете вы заказ или нет, локатор будет сделан. Не у вас, так у моряков. — Он положил на стол туго сжатый кулак. — Костьми лягу, а сделаю.
Посмотрим тогда, как будет выглядеть ваша инженерная репутация.
Главный инженер задумчиво рассматривал кулак Андрея, точно оценивая его силу…
— Вот это серьезная угроза, — ответил он, неожиданно улыбнувшись.
Удивительно обезоруживающая улыбка была у этого человека. Или только на Андрея она так действовала?
Андрей доверчиво раскинул руки, раскрасневшееся потное лицо его дышало азартом.
— Да что мы, в самом деле, не инженеры, что ли! Давайте я вам сейчас притащу свои расчеты. Посмотрим.
— Вопрос слишком серьезный, — холодно сказал Потапенко, упорно избегая обращаться к Андрею. — Надо создать авторитетную комиссию.
Андрей не удержался:
— Ха!.. Во главе с профессором Тонковым?
— Ничего, как-нибудь разберемся сами, — сказал главный инженер. — Крупные и мелкие дроби проходили. Тем более что ваш Тонков, кажется, не очень-то объективен.
«Что, не вышло? — подумал Андрей. — Не такой-то уж простачок наш главный».
— Подавайте сюда ваши бумаги, Андрей Николаевич, я дома посмотрю, подготовлюсь, чтобы не задавать вам глупых вопросов. — Говоря это, главный инженер придвинул к себе календарь и стал записывать.
Андрей видел, как вверх ногами к нему из-под кончика пера побежали слова: «А. Н. - локатор — отзыв». Кончик пера повертелся в раздумье на точке и скользнул дальше: «Лобанов — Потапенко (?)». Вопросительный знак тревожно выглядывал из скобок, нависая над обеими фамилиями.
Лиловая папка, принесенная Лобановым, была отложена в проволочную корзиночку, куда главный инженер складывал текущие бумаги. К вечеру их скопился целый ворох, они завалили папку Лобанова — срочные, важные, категорические. Они требовали немедленного решения, о них нельзя было забыть.
После приема посетителей началось совещание с энергетиками заводов, потом слушали доклад управляющего стройтрестом; весь день в кабинете толпились люди. Прибыли вагоны с оборудованием — его необходимо немедленно распределить. Со станций поступили жалобы на торф — слишком влажный; трансформаторщики просили разрешения заменить одну изоляцию другой. Звонили из горкома партии, из Москвы, звонил администратор гостиницы: Жена директора бельгийской фирмы жалуется, что у нее в номере тускло горит лампочка. И в цепкой памяти Дмитрия Алексеевича разговор с Лобановым отодвигался все дальше, в опасный разряд тех дел, которые подождут.
В восемь вечера явился последний посетитель. Это был главный инженер одного из крупных текстильных комбинатов города. Оба главных знали друг друга много лет. Их отношения принадлежали к той распространенной категории служебной или деловой дружбы, когда хорошо изучил человека, много раз выручал его в тяжелые минуты, уважаешь, любишь его, но никогда не был у него дома, не имеешь понятия, где он живет, есть ли у него жена, дети…
Дмитрий Алексеевич первый раз за день потянулся в кресле.
— Затащила меня недавно жена в Дом композиторов на творческую дискуссию, — неторопливо рассказывал он, наслаждаясь передышкой. — Я в музыке профан, сижу ушами хлопаю. Но дело не в этом. Понравился мне тон, сама система обсуждения, пони маешь, Ираклий Григорьевич, очень как-то по-дружески вправляли мозги автору. Причем без всяких протоколов, голосования, если хочешь, по-семейному, в хорошем смысле этого слова. Советовались, вместе думали, что бы там сделать со звучанием какой- то темы. Я позавидовал. Нам бы с тобою такой дом. Куда бы люди незавидной специальности нашей — руководители — могли бы зайти, посидеть, побалакать.
Ираклий Григорьевич, толстый седеющий грузин, полузакрыл масляно-черные глаза.
— Казанская сирота. У тебя, верно, очень много свободного времени.
Слишком много. Тебя, верно, мало ругают. Совсем мало. Композитор дома сидит.
Пишет. А ты на людях. Советуйся с ними, пожалуйста. Директор у тебя есть?
Парторг есть? Помощник, за мы есть? — Он горестно зажмурился. — Мне, дорогой, некогда все их советы выслушивать. А тут еще ехать в твой клуб.
Впрочем, особо противиться Ираклий Григорьевич не собирался. Клуб так клуб. Пожалуйста, с пивом и с блинами.
— Чуешь, какой я хороший? Зачем нам спорить из-за таких пустяков. Сам понимаешь, приехал к тебе клиент, просит мощность, ты ему про клуб. Он уступает — значит, и ты должен уступить. Подписывай, пожалуйста.
Дмитрий Алексеевич рассмеялся, пригрозил пальцем:
— Чей хлеб ем, того и песенку пою?
Речь шла о дополнительной электрической мощности комбинату. Дмитрий Алексеевич доказывал, что мощность увеличить нельзя. Электрохозяйство комбината запущено, на подстанции стоит старое, изношенное оборудование.
— Пойми ты, чудак в любую минуту у тебя и так может случиться неприятность. Твоя подстанция — аварийный очаг. — Дмитрий Алексеевич вышел из-за стола. — Я знаю, знаю, почему ты не хочешь строить новую подстанцию и прокладывать резервный фи дер. Авось, небось да как-нибудь проживем…
— Слушай, а может, действительно проживем?
— Психология временщика.
— Послушай, дорогой, ты меня обижаешь, — сказал Ираклий Григорьевич, добродушный блеск его глаз погас. — Нехорошо. Не хороший намек. — Он стал говорить с резким акцентом. — Ты знаешь, какое я задание получил? Кровь из носу, а выпустить вдвое больше. Твоей жене штапель нужен? Шелк нужен? Всем нужно. Мне впору успеть станки установить. Новую подстанцию, новый кабель прокладывать — с очень большим удовольствием. Как станет посвободнее — пожалуйста.
— А когда у нас бывает посвободнее? Ираклий Григорьевич понимающе усмехнулся:
— То-то и оно, что не бывает.
Он опечаленно подергал себя за кончик тонкого хищного носа, но в следующую минуту как ни в чем не бывало лихо хлопнул себя по коленкам.
— Хочешь, открою тебе секрет? — Он таинственно понизил голос. — Одному тебе, пользуйся моей добротой. У меня теория такая: если новая техника нужна, она сама пробьет себе дорогу, как бы я ни сопротивлялся ей. Я вроде фильтра. То, что преодолеет меня, заслуживает право на существование.
Диалектику помнишь? Новое рождается в борьбе со старым. Так вот я — это старое, без которого не родиться новому.
— Силен, — признал Дмитрий Алексеевич, и оба расхохотались.
Дмитрий Алексеевич смеялся и вспоминал, где он недавно слышал подобные слова или что-то похожее. От кого? При каких обстоятельствах?
Смех, как хорошая смазка, помог Ираклию Григорьевичу подъехать к разговору о мощности с другого бока:
— Прямо заявляю — не дашь мощности, буду с тобою драться. Через горком, министерство. Охота тебе связываться?
— Допустим, я тебе дам мощность, — сказал Дмитрий Алексеевич, осматривая чернильный прибор, бумаги, карандаши, словно разыскивая что-то. — Ты немедленно поставишь новые станки, включишь. Кабель хлоп — и пробился.
Резервного нет. Пока повреждение найдут — половина цехов будет стоять. Что тогда?
Ираклий Григорьевич махнул рукой, плюнул через плечо:
— Типун тебе на язык! Пожалуйста, не шути. Конечно, я иду на риск…
При слове «риск» Дмитрию Алексеевичу показалось, что вот-вот вспомнит, кто говорил так про новую технику, и опять сбил мысли этот вымогатель.
