Ивлин Во - Черная беда
Солнце село, костер стал догорать, и пришлось снова полить его бензином. Когда же огонь вспыхнул с новой силой, многие туземцы присоединились к танцевавшим вокруг костра колдунам. Став в круг и обхватив друг друга за пояс, они начали шаркать ногами, втягивать голову в плечи, судорожно откидывать назад голову и выть наподобие диких зверей.
Тогда старейшины дали знак приступить к пиру.
Толпа распалась на отдельные группы, каждая обступила свой котел. Бэзил и майор Джоав сели вместе с вождями. Они ели лепешки и разваренное мясо, варившееся с перцем и ароматическими корнями. Каждый по очереди опускал в котел руку и выуживал оттуда кусок покрупнее. Из рук в руки переходила бадья с брагой, пока по лицам участников погребального пира не побежали крупные капли пота.
После трапезы танцы возобновились, только теперь туземцы танцевали быстрее, исступленнее. Не желая отстать от колдунов, они начали бить себя охотничьими ножами по груди и рукам; по их темной коже бежали, смешиваясь, светлые ручейки крови и пота. Время от времени кто-то из них падал ничком и, тяжело дыша, лежал без движения либо катался по земле в нервной судороге. Теперь танцевали не только мужчины, но и женщины; они образовали вокруг костра еще один круг, но двигались в противоположном направлении; опьянев от браги, они в экстазе топали ногами. Но вот круги соединились, и мужчины и женщины, взявшись за руки и вскидывая ноги, стали танцевать вместе.
Бэзилу стало жарко, и он отошел от костра. От спиртного и несмолкаемой музыки в голове у него гудело. В темноте, по углам рыночной площади, что-то бормоча, валялись прямо на земле, по одному и по двое, смуглые фигуры. Стоявшая рядом пожилая женщина молча подпрыгивала на месте, а потом вдруг выбросила вверх руки и опрокинулась навзничь. Глухо били барабаны, в ночное небо, рассыпаясь дождем искр, неудержимо рвалось пламя.
Вождь Мошу по-прежнему сидел возле котлов с едой, прижимая к груди бадью с брагой. На нем был белый азанийский балахон, залитый соусом и спиртным. Опустив гладко выбритую голову, он приник к бадье, потом неуверенным движением протянул ее Бэзилу. Бэзил отказался; вождь тупо уставился на него и снова предложил ему выпить, а затем, сделав еще один глоток, кивнул и, достав из-за пазухи какую-то вещь, надел ее себе на лысую голову.
— Смотри, — проговорил он. — Красивая…
Это был ярко-красный берет. С трудом преодолевая охватившее его пьяное оцепенение, Бэзил присмотрелся и вспомнил: в лихо надвинутом набекрень красном берете Пруденс стремглав бежала по посольской лужайке, держа под мышкой «Панораму жизни». Бэзил грубо потряс старика за плечо:
— Где ты взял этот берет?
— Красивая…
— Где ты его взял, тебя спрашивают?!
— Красивая шляпа. Она была на голове у белой женщины. Той, что прилетела на большой птице. Вот как белая женщина эту шляпу носила… — И, тихонько захихикав, старик боком напялил ярко-красный берет на свою блестящую лысину.
— А сама белая женщина где?
Но сознание уже покидало вождя. Он еще раз повторил «Красивая…» и закатил невидящие глаза. Бэзил встряхнул его изо всех сил:
— Говори, старый дурень! Где белая женщина?
Вождь пробормотал что-то нечленораздельное и покачнулся; на какую-то долю секунды сознание вновь к нему возвратилось. Он приподнял голову:
— Где белая женщина? Да здесь, где ж еще. — И он похлопал себя по туго набитому животу. — Мы ведь с тобой ее только что съели. С тобой и с другими вождями…
И, повалившись ничком на землю, он громко захрапел.
А туземцы продолжали без устали кружить вокруг костра; по голым телам, переливаясь в огненных бликах, разбегались ручейки охры, крови и пота; высоко над головами у колдунов раскачивались перья, подрагивали, в унисон танцу, леопардовые шкуры и змеиная кожа, позванивали амулеты и бусы, львиные клыки, жабы и летучие мыши. Неутомимые пальцы выбивали барабанную дробь, в темноте выгибались и вздрагивали лоснящиеся от пота спины.
Вскоре после полуночи опять пошел дождь.
Глава 8
— Подойди ты, а то я даже встать не могу, — сказал Аластер, когда раздался телефонный звонок.
Соня встала, подошла к подоконнику, на котором стоял телефон, и сняла трубку:
— Алло. Кто говорит?.. Бэзил, ты?! Вернулся?! Где ты?
— У Барбары. Хотел к вам сейчас приехать…
— Ну, конечно, приезжай, милый. А как ты узнал, что мы переехали?
— По телефонной книге. Как тебе новая квартира?
— Кошмар. Сам увидишь. Аластер решил, что она обойдется нам дешевле, чем предыдущая, но не тут-то было. И потом, нас совершенно невозможно найти: имей в виду, наша дверь — красная, а рядом — вход в какую-то подозрительного вида аптеку.
— Выезжаю.
Через десять минут Бэзил уже звонил в красную дверь. Открыла ему сама Соня:
— Теперь у нас нет прислуги. Что-то мы совсем обнищали. Ты давно вернулся?
— Вчера вечером. Что новенького?
— Ничего особенного. Все кругом обеднели и поглупели. Ты ведь пропадал больше года. Что у Барбары?
— Фредди еще не знает, что я вернулся, поэтому я и решил сегодня пообедать в городе. Барбара должна его подготовить. Мамаша, оказывается, за что-то на меня дуется. Как Анджела?
— У нее все по-прежнему. Только она одна и не обеднела. Марго заперла дом и на всю зиму укатила в Америку. В твое отсутствие были всеобщие выборы и кризис — из-за какого-то золотого стандарта, если не ошибаюсь.
— Да, знаю. Даже не верится, что я вернулся. Забавно.
— Без тебя было очень скучно. Пока ты там в тропиках развлекался, все стали такие важные, зазнались — ужас просто. Между прочим, Аластер однажды вычитал в газете про твою Азанию. Забыла, что именно. Вроде бы у вас там началась революция, а у посла дочка пропала. Впрочем, ты наверняка в курсе.
— Да.
— Не понимаю, что ты нашел в этих революциях? У нас, кстати, тоже поговаривали, что будет революция, но обошлось. Ты, наверное, всей страной управлял?
— В общем, да.
— И, разумеется, влюбился без памяти?
— Да.
— И плел дворцовые интриги, резал глотки придворным?
— Да.
— И пировал с людоедами?.. Милый, давай ты не будешь обо всем этом рассказывать, хорошо? Я понимаю, это должно быть ужасно интересно, но, сам посуди, какой смысл рассказывать о своих приключениях мне, домоседке?
— Правильно, — поддакнул Аластер, который неподвижно сидел в кресле. — А то он нас с тобой заговорит.
— Милый, а может, ты напишешь книгу? Мы бы тогда ее купили и держали на видном месте — а ты бы думал, что мы ее читаем… Чем же ты теперь собираешься заняться?
— Никаких планов у меня нет. Хочется немного отдохнуть от варварства. Какое-то время поживу в Лондоне или в Берлине, а там посмотрим.
— Вот и отлично. Оставайся лучше в Лондоне. Повеселимся от души — как в старые времена.
— Нет, спасибо, я уже повеселился… Боюсь, ваши попойки покажутся мне теперь немного пресноватыми, особенно после Мошу… это городок такой в джунглях…
— Бэзил! Давай договоримся раз и навсегда. Ты нам о своем путешествии не рассказываешь, ясно?
До десяти вечера они играли в «садовника», а потом Аластер вдруг спохватился:
— Мы ведь не обедали?
— Верно, — сказала Соня. — Пошли.
И они отправились в новый, только что открывшийся коктейль-клуб и заказали по кружке легкого пива и по сандвичу с печенкой. Аластер где-то слышал, что этот коктейль-клуб довольно дешевый, но выяснилось, что он дорогой, и даже очень.
Из клуба Бэзил поехал к Анджеле Лайн.
— Знаешь, — сказала Соня Аластеру, раздеваясь, — в глубине души я побаиваюсь, как бы Бэзил тоже не начал зазнаваться.
В Матоди вечер. По набережной неспешно гуляют под руку два знатных араба.
В гавани, среди парусников и других, больших и малых судов стоят на якоре два новеньких военных катера — один английский, другой французский: недавно, по решению Лиги Наций, Азания объявлена франко-британским протекторатом.
— Глядите, они все время чистят медь.
— Да, такой катер, должно быть, больших денег стоит. Они строят новую таможню.
— А также полицейский участок, инфекционную больницу и европейский клуб.
— В горах много новых коттеджей.
— Строится большое поле для спортивных игр.
— Раз в неделю они моют водой улицы. Они водят детей в школу и колют им в руку яд. Дети потом очень болеют.
— Они могут посадить человека в тюрьму только за то, что он слишком тяжело навьючил верблюда.
— Директор почты — француз. Он раздражен и вечно куда-то торопится. Они прокладывают шоссе из Матоди в Дебра-Дову, а железную дорогу собираются разобрать.
— Господин Юкумян купил рельсы и старые паровозы. Надеется продать их в Эритрею.
— Во времена Сета жилось лучше. Культура, воспитание были тогда в цене — не то что нынче.
Поднявшийся на башню мечети муэдзин повернулся на север, в сторону Мекки, и начал сзывать мусульман на молитву. Арабы благоговейно замолчали и остановились. «Аллах велик… нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед пророк Его…»
