Михаил Булгаков - Том 2. Роковые яйца

Голос чина. Дайте город… Мерси…

Голос барышни. 2-15.

Голос чина. Пожалста 05-07-08… Да… Мерси… Это кто?

Голос горничной. Это я, Феклуша.

Голос чина (шепотом). Что, Пал Федорыч дома?

Голос горничной. Нет, они в тресте.

Голос чина. Тогда попросите Марию Николаевну…

Голос чужой жены. Я слушаю.

Голос чина. Здрасьте, Мария Николаевна…

Голос чужой жены. Ах, это вы, Илюша! А я вас не узнала.

Голос чина (страстно и печально). Вот как, уже не узнаете! Нехорошо! Так недавно и уже забыт. Один… в глуши… А вы там, в столице… (вздыхает).

Голос чужой жены (кокетливо). Отчего вы так вздыхаете?

Голос чина. Так…

Голос чужой жены. Откуда вы звоните, Илюша?

Голос чина. От себя, со станции.

Голос чужой жены. По служебному?

Голос чина. Конечно, врэман, Мари…

Голос чужой жены. Ну?

Голос чина. Когда же вы приедете?

Голос чужой жены. Сегодня не могу (шепотом). Муж остался.

Голос чина. Черт! А как же командировка?

Голос чужой жены (печально). Отложили…

Голос чина. Чер!.. Мари!

Голос чужой жены. Ну?

Голос чина. Мари, ты помнишь?

Голос чужой жены. Не смейте мне говорить «ты». Гадкий!

Голос чина. Я гадкий? Вот как, Мари! Я несчастный, а не гадкий, Мари. Я так скучаю! Тут снег, сосны, одиночество… И вот я один… Со мной лишь верный мой товарищ браунинг. Эх!

Голос чужой жены. Илюша, как вам не стыдно так малодушничать?

Загробный голос. Дайте Индивидуальную.

Голос барышни. Пи-и! Занято…

Голос чина. Мари! Ты любишь меня?

Голос чужой жены. Отстаньте!

Загробный голос. Дайте Индивидуальную…

Голос барышни. Пи-и-и!.. Занято…

Загробный голос. Что за черт! Кто там прицепился к станции! У меня важная телефонограмма.

Голос чина. Я решился, Мари, больше я не могу тянуть. Ответь мне, или пуля из моего браунинга прекратит мои мучения навеки…

Голос горничной (испуганно). Барыня, барыня, отойдите от телефона… Барин вернулся…

Голос чужой жены (не слушая). Илюша, вы не сделаете этого!

Голос чина. Скажи!

Загробный голос. Дайте Индивидуальную. Черт бы их побрал!

Голос чужой жены. Ну, хорошо, люблю…

Голос мужа. Ну, наконец-то я тебя поймал! Так ты любишь, мерзавка? Отвечай! Кого ты любишь? Кого? Кого? Гадина! (слышно, как хрустят пальцы).

Голос чужой жены. Жорж, опомнись, я разговаривала с Катей!

Голос мужа. Знаю я эту Катю! Эта Катя с усами. Это — Илюшка с Индивидуальной!!!

Голос чужой жены (в ужасе). Неправда.

Голос мужа (вырывая трубку). Вы слушаете? Если еще раз…

Загробный голос. Дайте Индивидуальную… У меня телефонограмма!

Голос барышни (устало). Ну хорошо. Соединяю.

Загробный голос. Слава те Господи! Передайте…

Голос мужа. Ах, вот как, передать? Я вам сейчас передам. Если… Если вы еще раз осмелитесь звонить по моему номеру (задыхаясь). Я вам всю морду разобью! Мерзавец.

Загробный голос. (онемел).

Голос мужа. Станционный негодяй!

Загробный голос (опомнился). Шта? Как вы смеете? Я начальник отделения!

Голос мужа. Ты сволочь, а не начальник отделения.

Загробный голос (визгливо). Шта? Да вы с ума сошли! Барышня!.. Барышня!!

Голос барышни (в отчаянии). Повесьте трубку. Я вас не туда присоединила.

Загробный голос. Кто говорит?! Я вас под суд отдам! Дать мне сюда начальника станции!!

Голос мужа (беснуясь). Молчать!

Голос барышни. Господи Исусе! Повесьте трубку… (с треском разъединяет).

Молчание.

«Гудок», 30 декабря 1924 г.

Целитель

12 декабря ремонтный рабочий Верейцовской ветки Западных т. Баяшко, будучи болен ногами и зная, что у его больного соседа находится прибывший из Уборок фельдшер гр. К., попросил осмотреть и его, но фельдшер не осмотрел т. Баяшко, а сказал, что его ноги надо поотрубить, и уехал, не оказав никакой помощи.

Вошел, тесемки на халате завязал и крикнул:

— По очереди!

В первую очередь попал гражданин с палкой. Прыгал, как воробей, поджав одну ногу.

— Что, брат, прикрутило?

— Батюшка фельдшер! — запел гражданин.

— Спускай штаны. Ба-ба-ба!

— Батюшка, не пугай!

— Пугать нам нечего. Мы не для того приставлены. Приставлены мы лечить вас, сукиных сынов, на транспорте. Гангрена коленного сустава с поражением центральной нервной системы.

— Батюшка!!

— Я сорок лет батюшка. Надевай штаны.

— Батюшка, что ж с ногой-то будет?

— Ничего особенного. Следующий! Отгниет по колено — и шабаш.

— Бат…

— Что ты расквакался: «батюшка, батюшка». Какой я тебе батюшка? Капли тебе выпишу. Когда нога отвалится, приходи. Я тебе удостоверение напишу. Соцстрах будет тебе за ногу платить. Тебе еще выгоднее. А тебе что?

— Не вижу, красавец, ничего не вижу. Как вечером — дверей не найду.

— Ты, между прочим, не крестись, старушка. Тут тебе не церковь. Трахома у тебя, бабушка. С катарактой первой степени по статье А.

— Красавчик ты наш!

— Я сорок лет красавчик. Глаза вытекут, будешь знать!

— Краса!!

— Капли выпишу. Когда совсем ни черта видеть не будут, приходи. Бумажку напишу. Соцстрах тебе за каждый глаз по червю будет платить. Тут не реви, старушка, в соцстрахе реветь будешь. А вам что?

— У малышки морда осыпалась, гражданин лекпом.

— Ага. Так. Давай его сюда. Ты не реви. Тебя женить пора, а ты ревешь. Эге-ге-ге…

— Гражданин лекпом. Не терзайте материнское сердце!

— Я не касаюсь вашего сердца. Ваше сердце при вас и останется. Водяной рак щеки у вашего потомка.

— Господи, что ж теперь будет?

— Гм… Известно что: прободение щеки, и вся физиономия набок. Помучается с месяц — и крышка. Вы тогда приходите, я вам бумажку напишу. А вам что?

— На лестницу не могу взойти. Задыхаюсь.

— У вас порок пятого клапана.

— Это что такое значит?

— Дыра в сердце.

— Ловко!

— Лучше трудно.

— Завещание написать успею?

— Ежели бегом добежите.

— Мерси, несусь.

— Неситесь. Всего лучшего. Следующий! Больше нету? Ну, и ладно. Отзвонил — и с колокольни долой!

«Гудок», 4 января 1925 г.

Аптека

Аптека НКПС на Басманной открыта только по будням, а в праздники заперта. А если кто заболеет, как же тогда быть?

«Снег. На углу стоит аптека…»

— …Любовь сушит человека… — напевал приятным голосом человек в сером, стоя у крыльца. В окнах по бокам крыльца красовались два сияющих шара — красный и синий, — и картинка, изображающая бутылку боржома.

Очень бледный гражданин в черном пальто выскочил из- за угла, кинулся на крыльцо и уперся в висячий замок.

— Вы не бейтесь, — сказал ему серый, — заперто.

— Как это заперто? Ох, голубчик, — бледнея, заговорил черный, — я тебя умоляю. Ох, взяло, говорю тебе, взяло. Наискосок.

— Аль живот? — участливо спросил.

— Живот… Голубчик, родной, — тоскливо забормотал гражданин, — вот рецептик… По пять капель, ох, опию… Три раза в день!!! Ой, пропаду… Опять взяло… По кап… пятель… Пузырь с водячей горой… Я вас умоляю, товарищ!!!

— Что вы меня умоляете, я караулю. Меня умолять нечего.

— О-го-го-го-го… — неожиданно закричал гражданин, звонко и широко открывая рот. Прохожие шарахнулись от него. — Ух, отпустило, — внезапно стихая, добавил гражданин и вытер пот со лба. — По какому праву заперто?

— Да день-то какой сегодня?

— Воск-кре… Воскресенье. Ох, голубчики родные, воскресенье, воскресеньице, милые.

— Завтра, в понедельник, приходи… Впрочем, нет, завтра не приходи. Тоже праздник… После Нового года приходи.

— Я в старом помру, ох-ох-ох-о-оо!

— Иди в другую аптеку, что же поделать!

— Где ж другая-то здесь?

— Я не знаю, голубчик, у милиционера спроси.

Черный сорвался с крыльца, завился винтом, несколько раз вскрикнул задушенно и полетел наискосок через улицу к милиционеру.