Эмиль Золя - Истина
— Конечно, — отвѣтилъ Маркъ все тѣмъ же спокойнымъ тономъ, — я продолжаю не сомнѣваться въ невинности моего товарища Симона и употреблю всѣ усилія, чтобы его невинность была, наконецъ, признана и доказана.
Госпожа Дюпаркъ гнѣвно обратилась въ сторону госпожи Бертеро.
— Вы слышите — и ничего не говорите! Наше имя будетъ замѣшано въ этой грязной исторіи! Наша дочь очутится въ лагерѣ нашихъ враговъ, ненавистниковъ общества и религіи… Вѣдь ты ея мать! Образумь ее, скажи, что это невозможно, что она должна противиться такой мерзости, чтобы спасти свою честь и нашу!
Госпожа Дюпаркъ обратилась къ госпожѣ Бертеро, руки которой дрожали отъ волненія; она уронила работу и въ ужасѣ прислушивалась къ этой перебранкѣ. Съ минуту она просидѣла въ молчаніи, не будучи въ состояніи сразу выйти изъ того подавленнаго унынія, въ которомъ постоянно находилась; наконецъ, она рѣшилась:
— Твоя бабушка права, дочь моя: твой долгъ — не допускать поступка, за который ты понесешь свою долю отвѣтственности. Твой мужъ любитъ тебя и послушаетъ; ты одна можешь найти доступъ къ его сердцу и уму. Твой отецъ никогда не противился моимъ желаніямъ въ вопросахъ совѣсти.
Женевьева, сильно взволнованная, обратилась къ Марку, прижимая къ себѣ свою дочь, которая не отходила отъ нея. Молодая женщина была потрясена до глубины души: въ ней просыпалось все прошлое, все ханжество, впитанное въ дѣтствѣ, и затемняло ея разсудокъ. Тѣмъ не менѣе она повторила то, что уже говорила мужу:
— Маркъ — единственный судья въ своихъ поступкахъ; онъ поступитъ такъ, какъ ему велитъ долгъ.
Госпожа Дюпаркъ была ужасна въ своемъ гнѣвѣ; несмотря на свою больную ногу, она приподнялась и крикнула:
— Вотъ каковъ твой отвѣтъ! Ты, которую мы воспитывали въ правилахъ христіанской религіи, ты, любимая дщерь Бога, — ты отрекаешься отъ Него и хочешь быть безъ религіи, какъ животное! Ты избрала сатану, вмѣсто того, чтобы побороть его! Ну, что-жъ! Твой мужъ несетъ за это полную отвѣтственность! И онъ будетъ наказанъ! Да, вы оба будете наказаны, и проклятіе обрушится не только на васъ, но и на вашихъ дѣтей!
Она протянула къ нимъ руки, и вся ея фигура была такая устрашающая, что маленькая Луиза, охваченная ужасомъ, принялась громко рыдать. Маркъ быстрымъ движеніемъ взялъ ее на руки и прижалъ къ своему сердцу; дѣвочка, точно ища защиты, обхватила ручонками его шею. Женевьева тоже приблизилась къ нему и прислонилась къ человѣку, которому отдала всю свою жизнь.
— Прочь! Прочь! Уходите всѣ вонъ, всѣ трое! — кричала госпожа Дюпаркъ. — Уходите и отдайтесь своему безумію и гордости! Они погубятъ васъ… Слышишь, Женевьева, между нами все кончено до тѣхъ поръ, пока ты къ намъ не вернешься; а что ты вернешься, это я знаю: ты слишкомъ долго принадлежала Богу; я буду молить Его, и Онъ сумѣетъ вернуть тебя на путь истины!.. Уходите, уходите, — я не хочу васъ больше знать!
Глазами, полными слезъ, Женевьева смотрѣла на свою мать, которая тоже залилась слезами. Она какъ бы снова заколебалась, — ее подавляла жестокость этой сцены, но Маркъ осторожно взялъ ее за руку и вывелъ изъ комнаты. Госпожа Дюпаркъ упала въ кресло, и въ домѣ водворилось обычное холодное и тягостное спокойствіе.
Въ слѣдующій четвергъ Маркъ отправился въ Бомонъ, чтобы сообщить Сальвану, что онъ принимаетъ его предложеніе. Назначеніе состоялось въ первыхъ числахъ мая, и, покинувъ Жонвиль, Маркъ переѣхалъ въ начальную школу въ Мальбуа, занявъ мѣсто старшаго преподавателя.
Книга вторая
I
Въ свѣтлое майское утро Маркъ впервые вошелъ въ свой классъ, чтобы дать вступительный урокъ. Старшій классъ, недавно перестроенный, выходилъ на площадь тремя большими окнами, сквозь которыя вливался въ изобиліи солнечный свѣтъ.
При появленіи Марка раздались громкіе крики и смѣхъ, потому что одинъ изъ учениковъ нарочно упалъ, спѣша на свое мѣсто.
— Дѣти мои, — сказалъ спокойно Маркъ, — вы должны вести себя хорошо, — не изъ боязни наказанія, къ которому я не прибѣгну, а ради своей же пользы. Вы скоро убѣдитесь, что для васъ будетъ гораздо выгоднѣе и интереснѣе, если наши отношенія будутъ миролюбивыя… Господинъ Миньо, прошу васъ сдѣлать перекличку.
Маркъ потребовалъ, чтобы его помощникъ Миньо присутствовалъ на первомъ урокѣ. Своимъ видомъ Миньо ясно выказывалъ недоброжелательство и наглое удивленіе, что ему дали въ руководители человѣка, стяжавшаго столь плохую славу въ недавнемъ скандальномъ дѣлѣ. Онъ позволилъ себѣ даже пересмѣиваться съ учениками, когда одинъ изъ нихъ нарочно упалъ, чтобы разсмѣшить товарищей. Перекличка началась.
— Огюстъ Долуаръ! — Здѣсь! — крикнулъ мальчикъ такимъ басомъ, что весь классъ покатился со смѣху.
Это былъ сынъ каменщика, тотъ самый, который упалъ, смышленый, но шаловливый мальчикъ; своими выходками онъ приводилъ въ восторгъ всю школу.
— Шарль Долуаръ! — Здѣсь! — братъ предыдущаго, на два года его моложе, отвѣтилъ такимъ тоненькимъ и пискливымъ голосомъ, что раздался цѣлый взрывъ смѣха; хотя Шарль былъ кротче и уступчивѣе брата, но и онъ не отставалъ отъ него въ шалостяхъ.
Маркъ терпѣливо выдержалъ и этотъ приступъ веселости, ничѣмъ не проявляя своего неудовольствія. Перекличка продолжалась, а онъ пока разсматривалъ обширный классъ, гдѣ ему придется совершать свою благую работу надъ развитіемъ этихъ шаловливыхъ мальчиковъ.
— Ахиллъ Савенъ! — вызывалъ Миньо.
Никто не отозвался, и ему пришлось еще разъ повторить свой выкрикъ. На отдѣльной скамьѣ, у окна, сидѣли оба близнеца, сыновья чиновника Савена, и, уткнувшись носомъ въ книгу, имѣли весьма хитроумный видъ. Несмотря на свои восемь лѣтъ, они обнаруживали много осторожности.
— Ахиллъ и Филиппъ Савенъ! — повторилъ Миньо, глядя на нихъ въ упоръ.
Тогда они уступили и крикнули вмѣстѣ:
— Здѣсь!
Маркъ удивился и спросилъ ихъ, отчего они молчали, хотя отлично слышали, что фамилію ихъ выкликаютъ. Но онъ не могъ добиться отъ мальчиковъ ни слова въ отвѣтъ; они только смотрѣли на учителя съ недовѣрчивымъ лукавствомъ, точно готовились обороняться отъ него.
— Фердинандъ Бонгаръ! — продолжалъ Миньо.
И на этотъ разъ не послѣдовало отвѣта. Фердинандъ, сынъ крестьянина Бонгара, былъ здоровый мальчикъ лѣтъ десяти, съ придурковатымъ лицомъ; онъ сидѣлъ, облокотившись локтями о парту, и, казалось, дремалъ съ открытыми глазами; одинъ изъ товарищей подтолкнулъ его, и только тогда онъ выпалилъ:
— Здѣсь!
Всѣ боялись его здоровыхъ кулаковъ, и потому ни одинъ изъ шалуновъ не рѣшился засмѣяться. Миньо продолжалъ среди полной тишины:
— Себастіанъ Миломъ!
Маркъ узналъ сына продавщицы бумаги, который сидѣлъ справа на первой партѣ; его лицо было доброе и веселое. Маркъ улыбнулся ему, радуясь его яснымъ и довѣрчивымъ глазамъ, въ которыхъ свѣтилась одна изъ тѣхъ прекрасныхъ душъ, разбудить которыя онъ поставилъ себѣ задачей.
— Здѣсь! — отвѣтилъ Себастіанъ веселымъ и звонкимъ голосомъ, который прозвучалъ такъ пріятно среди грубыхъ и нахальныхъ возгласовъ другихъ мальчиковъ.
Перекличка кончилась. Весь классъ, по знаку Миньо, всталъ, чтобы прочитать молитву. Со времени ухода Симона, Мешенъ допустилъ чтеніе молитвъ при началѣ и послѣ окончанія ученія, уступая давленію мадемуазель Рузеръ, которая подавала примѣръ, ссылаясь на то, что страхъ передъ Богомъ заставляетъ ея дѣвочекъ вести себя лучше. Кромѣ того, семьи дѣтей одобряли это нововведеніе; инспекторъ Морезенъ также не былъ противъ, хотя это и не входило въ программу. Но Маркъ рѣшилъ положить конецъ такому обыкновенію и сказалъ спокойнымъ и рѣшительнымъ тономъ:
— Садитесь, дѣти. Мы собрались здѣсь только для ученія. Вы помолитесь у себя дома, если ваши отцы и матери этого пожелаютъ.
Миньо посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ. «Этотъ учитель недолго продержится въ Мальбуа, если онъ заведетъ такіе порядки!» — подумалъ онъ. Маркъ прекрасно сознавалъ, что таково будетъ мнѣніе большинства, и что всѣ увѣрены въ его полной неудачѣ. Сальванъ, впрочемъ, предупреждалъ Марка и совѣтовалъ ему по возможности быть осторожнымъ и въ первое время держаться тактики оппортунистической терпимости. Если онъ рѣшился на отмѣну молитвы, то сдѣлалъ это по зрѣлому размышленію. въ видѣ пробнаго опыта. Онъ собирался также снять со стѣнъ изображенія изъ житія святыхъ и картины военнаго содержанія, считая, что давать дѣтямъ идеализированыя изображенія битвъ весьма вредно. Пока онъ, однако, не привелъ своихъ намѣреній въ исполненіе. Чтобы начать борьбу, надо чувствовать почву подъ ногами и какъ слѣдуетъ оріентироваться на новомъ мѣстѣ.
Первый урокъ прошелъ спокойно; Маркъ былъ твердъ, безъ всякой суровости, а дѣти смотрѣли на него съ любопытствомъ и худо скрытымъ недоброжелательствомъ. Съ этого часа началась его работа, съ медленнымъ и терпѣливымъ упорствомъ, надъ сердцами и умами учениковъ; такъ прошли и всѣ прочіе уроки. Нѣсколько разъ онъ чувствовалъ приливъ горечи и съ сожалѣніемъ вспоминалъ другихъ учениковъ, столъ любимыхъ имъ; они были его духовными дѣтьми, и онъ очень о нихъ тревожился, такъ какъ поручилъ жонвильскую школу товарищу Жофру, безпокойному интригану, который стремился только къ одному: какъ можно скорѣе заполучить одобреніе начальства. Маркъ невольно чувствовалъ угрызенія совѣсти, что поручилъ хорошо налаженное дѣло такому человѣку, который способенъ только испортить его; одно лишь могло его утѣшить — сознаніе, что здѣсь его ждало неотложное дѣло, и что ему удастся принести ту пользу, которой отъ него ожидаютъ. По мѣрѣ того, какъ одинъ день проходилъ за другимъ, и урокъ смѣнялся урокомъ, Маркъ весь отдался своимъ занятіямъ съ тѣмъ страстнымъ энтузіазмомъ, который всегда одухотворялъ его и заставлялъ вѣрить въ успѣшность своей миссіи.
