Джудит Леннокс - Следы на песке

— Так я позвоню и скажу Сельвину, чтобы он привез Оливера домой?

Элеонора вспомнила первые девять месяцев после рождения Оливера. Скука, одиночество, постоянное ощущение напрасно прожитого дня. Перспектива вновь оказаться в домашнем заточении с маленьким ребенком ужаснула ее.

— Нет, — сказала она. — Нет.

Она встала, подошла к буфету и начала вынимать продукты.

— Почему нет? — резко спросил Гай.

— Потому что Оливеру хорошо в Дербишире. — Отмеряя муку, Элеонора чувствовала поднимающуюся в душе злость. — Детям нужна стабильность, Гай. Им нужен режим.

— Детям нужны родители. А если война продлится еще два года, или пять, или десять? Ты по-прежнему будешь настаивать, чтобы наш сын оставался у твоей бабушки? Вспомнит ли он после этого, кто мы такие?

— Не будь смешным, Гай, — холодно сказала Элеонора, шинкуя лук.

— Разве это смешно? У маленьких детей короткая память.

— Я навещаю Оливера каждый месяц. Если точнее, каждые четыре недели. Разумеется, он отлично знает, кто я такая.

— Должно быть, это записано у тебя в ежемесячном плане: «Заседание комитета. Проверка бухгалтерских счетов. Поездка к сыну».

Гай отвернулся и зажег сигарету. Когда он заговорил снова, в его голосе не было сарказма. Скорее усталость и даже отчаяние.

— Элеонора, мне нужен Оливер. Мне нужно, чтобы он вернулся домой.

— А как же я? — прошипела она, поворачиваясь к нему. — Тебя не интересует, что нужно мне?

— Я считал, что в том, что касается Оливера, наши потребности должны совпадать.

Взгляд его глаз был темным и твердым, как базальт. Но у Элеоноры твердости было не меньше. Она так хорошо устроила свою жизнь. У нее есть просторный уютный дом — после того как они перебрались из этого противного Хакни на Холланд-сквер, к отцу. У нее есть Гай — пусть его прикосновения уже не заставляют ее трепетать, как когда-то, но она видит, как смотрят на него другие женщины, завидуя ей. У нее есть работа, которая позволяет ей проявить свои способности. Дом, муж, работа — она не намерена терять ничего из этого.

Элеонора бросила нарезанный лук на сковородку.

— Оливеру всего полтора года, — сказала она. — Бабушка говорит, что он все еще просыпается по два раза за ночь.

— Я буду вставать к нему по ночам. Я делал это и раньше.

— По ночам ты часто дежуришь! И вообще, кто будет присматривать за ним дома? Он еще слишком мал, чтобы отдавать его в детский сад.

— Мы что-нибудь придумаем. Ты могла бы уменьшить свою общественную нагрузку… И у меня бывает пара свободных часов днем…

— Пара свободных часов! — презрительно повторила она. — Что толку от этого, если ребенок требует внимания каждую минуту? Когда я с ним, он ходит за мной по пятам, как собачка.

— Если бы ты проводила с ним больше времени, он бы так к тебе не лип.

Элеонора сразу ухватила истинный смысл его слов.

— А может, ты бросишь свою бесценную работу, Гай? — крикнула она. — Оставишь этих ничтожных паршивых людишек, о которых ты так заботишься, и будешь сидеть со своим сыном? — Она швырнула нож в сушилку для посуды. — Может, ты начнешь работать с моим отцом, о чем я не раз тебя просила? Тогда бы у нас было больше денег и нам было бы легче найти няню. И у тебя было бы больше свободного времени, потому что не пришлось бы ездить на Мальт-стрит. Ты пойдешь на это, Гай? На этот раз ты сделаешь то, что хочу я?

Молчание было долгим. Потом он тихо сказал:

— Нет, Элеонора, я не могу.

Гай снял со спинки стула свой пиджак и вышел из кухни.

— Куда ты? Сейчас будем ужинать! — крикнула она вслед.

Он не ответил. Услышав, как хлопнула входная дверь, Элеонора стиснула кулаки, вонзая ногти в ладони. Некоторое время она стояла неподвижно. Потом сунула в раковину обе чашки с остывшим чаем и начала раздраженно, с нехарактерной для нее небрежностью раскатывать тесто.

Раскладывая начинку, защипывая пирог, смазывая верх молоком, Элеонора не могла отделаться от тяжелых предчувствий, к которым примешивалась злость. Похоже, она упустила в этом разговоре что-то очень важное: спрашивая, можно ли привезти Оливера, Гай на самом деле ждал ответа совсем на другой вопрос. Элеонора с грохотом сунула пирог в разогретую духовку. Затем прошла в гостиную и налила себе выпить.

В знойный августовский полдень Фейт и Руфус вышли из дома на Махония-роуд. Руфус нес коврик и портативный граммофон, а Фейт держала в руках корзинку с провизией для пикника. Переходя через дорогу, Фейт услышала, как ее окликнули по имени, и, обернувшись, увидела Гая. Она остановилась, чтобы дать ему возможность догнать ее.

— Фейт, нам надо поговорить.

Вид у него был взъерошенный и слегка запыхавшийся.

— Мы собрались на пикник. Идем с нами.

По дороге Гай хмурился, курил и по большей части молчал. Фейт, мысленно пожав плечами, решила не обращать на него внимания и завела беседу с Руфусом. Они зашли к миссис Чилдерли, чтобы взять с собой на прогулку собачек. В конце концов, не в силах выносить затянувшееся молчание, Фейт спросила:

— Ради Бога, Гай, что происходит? В чем я на этот раз виновата?

Он посмотрел на нее с искренним удивлением.

— Виновата? Ты ни в чем не виновата, Фейт.

Они вошли в парк и зашагали по липовой аллее. Бледно-зеленые парашютики созревших соплодий медленно плыли в застывшем воздухе. Фейт спустила собак с поводка, и они, бросившись к деревьям, принялись обнюхивать грибы и опавшие листья.

— Тогда почему ты сердишься, Гай? Почему у тебя всегда такое отвратительное настроение?

— Да нет, дело не в этом…

— Вон Стелла и Джейн, под теми деревьями, — перебил его Руфус.

Они расположились на пикник под липами. Солнце скрылось в дымке, а воздух был таким горячим и плотным, что Фейт казалось, его можно зачерпнуть руками. Все вокруг застыло от зноя, и беседа текла вяло и несвязно, словно каждое произнесенное слово зависало в воздухе, как липовый парашютик. Фейт, Стелла и Джейн обрывками вели разговор ни о чем; Гай сидел, прислонившись спиной к стволу дерева, и молча обрывал лепестки с ромашки, а Руфус, растянувшись на траве, курил и тоже молчал. Фейт понимала, что после каждого увольнения на берег, которым заканчивался очередной рейс в Атлантику, Руфусу все труднее возвращаться на корабль.

— Что слышно о твоем красавце брате, Фейт? — спросила Стелла.

Фейт бросила крошки стайке воробьев.

— Он в отпуске, гостит у родителей в Норфолке. Потом приедет сюда, но когда именно — не знаю.

Гай встал и побрел куда-то в сторону.

— Бруно снова устраивает вечеринку.

Слова лениво порхали под ветвями липы.

— Ты пойдешь, Руфус?

— Не знаю, где он достает продукты. Наверное, у него есть друзья в высших кругах.

— Или в низших.

— Даже Линда израсходовала весь свой запас лососевых консервов.

— Мне говорили, у нее страстный роман.

— Не могу представить, что Линда способна на страсть.

— А кто он? Расскажи.

— Она скрывает…

Гай стоял в стороне, засунув руки в карманы пиджака, и смотрел на выжженную зноем траву. Когда к нему подошла Фейт, звуки разговора и граммофона стали неслышны.

— Что случилось? — в лоб спросила она. — У тебя неприятности на работе? Был тяжелый день?

— Да нет, не особенно. Как обычно. — Он протянул Фейт пачку сигарет, приглашая присоединиться к нему, но она помотала головой. — Иногда я даже почти сожалею о том, что бомбежки кончились. — Он коротко усмехнулся. — По крайней мере, они не давали расслабиться.

— На станции «скорой помощи» тоже стало скучно. Только и делаем, что играем в покер. — Фейт подняла глаза. — Ты поссорился с Элеонорой?

— Мы… не сошлись во мнениях.

Он бросил на лужайку окурок. Высохшие листья травы начали тлеть, вспыхивая алым. Гай смотрел, как они горят.

Фейт хотелось прикоснуться к нему, но она не посмела. В нем чувствовалась какая-то отчужденность и угрожающее напряжение. Если она сейчас до него дотронется, хрупкая оболочка, сдерживающая его гнев, разлетится на тысячи острых осколков, один из которых может ранить ее.

Наконец-то начался дождь: темные тяжелые капли погасили тлеющую траву.

— Ты об этом хотел поговорить со мной? — спросила Фейт.

Гай посмотрел на часы и покачал головой.

— Может быть, в другой раз. Я опаздываю в больницу.

Он зашагал прочь. Подзывая собак, Фейт чувствовала, как ее охватывает тревога, почти страх, как в мгновения между ревом воздушной сирены и первыми ударами бомб. Погода меняется, решила она, глядя, как дождь стучит по пыльной почве. Барабанная дробь капель заглушила шаги Руфуса; услышав его голос, Фейт вздрогнула.

— Вряд ли ему понравилась эта веселая компания.

Взгляд Руфуса был направлен вслед Гаю, который быстрым шагом приближался к воротам парка.