Гарриет Бичер-Стоу - Хижина дяди Тома
— Там, в Канаде, я буду помогать тебе, — проговорила Элиза. — Я умею шить платья, гладить и стирать тонкое белье. Вдвоем мы заработаем достаточно на жизнь.
— Да, Элиза… Если мы будем чувствовать поддержку друг друга, если с нами будет наш мальчик… Если бы эти люди могли себе представить, какое счастье для человека знать, что его жена и ребенок принадлежат ему! Я часто удивлялся, что люди, имеющие право сказать «моя жена», «мой ребенок», могут желать еще чего-нибудь другого. У нас нет ничего, кроме наших рук, а между тем я кажусь себе сильным и богатым. Мне нечего больше желать. До двадцати пяти лет я трудился и день и ночь, и у меня нет ни цента. У меня нет даже соломенной крыши над головой, нет ни дюйма земли, которую я мог бы назвать своей. Но пусть только они оставят меня в покое, и я буду счастлив. Я буду трудиться и вышлю мистеру Шельби деньги за тебя и за мальчика. Но моему бывшему хозяину я ничего не должен: он заработал на мне достаточно.
— Опасность для нас еще не миновала, — сказала Элиза. — Мы еще не в Канаде.
— Ты права. Но мне кажется, что я уже дышу воздухом свободы, и это придает мне силы!
Снаружи послышались голоса. В дверь постучали. Элиза отперла дверь.
Вошел Симеон Холлидей в сопровождении своего соседа Финеаса Флетчера, которого он представил Элизе и ее мужу. Флетчер был высокий и тонкий, как жердь, мужчина с рыжей шевелюрой. Лицо его выражало проницательность и лукавство. В нем чувствовались уверенность в себе и знание жизни. При первом же взгляде видно было, что этот человек твердо знает, чего хочет, и гордится своим благоразумием и проницательностью.
— Наш друг Финеас, — сказал Симеон, — узнал кое-что интересное для тебя и твоих близких. Тебе полезно будет выслушать его.
— Это верно, — сказал Финеас, — и это лишний раз доказывает, как полезно, находясь в некоторых местах, не спать слишком крепко. Прошлой ночью я остановился на ночлег в маленькой, мало посещаемой таверне у дороги. Помнишь, Симеон, то место, где мы в прошлом году продали яблоки толстухе в длинных серьгах? Я устал с дороги и в ожидании, пока мне приготовят постель, улегся в углу на груде мешков, прикрывшись шкурой бизона. И затем… затем я уснул.
— Навострив все же одно ухо? — спокойно спросил Симеон.
— Нет, часа два я спал как убитый. Я был очень утомлен. Когда я немного пришел в себя, в таверне уже находились какие-то люди. Они сидели за столом, пили и беседовали. Услышав, что кто-то упомянул о квакерах, я насторожился. «Можешь не сомневаться, — говорил один из них, — что они находятся у квакеров». Тут я стал уже слушать обоими ушами. Речь шла о вас, это было ясно. И вот они выложили весь свой план. Джорджа предполагается вернуть бывшему его хозяину в Кентукки, чтобы наказание, которому он будет подвергнут, могло устрашить всех негров, мечтающих о побеге. Элизу они собираются отвезти на продажу в Новый Орлеан… рассчитывая заработать на ней тысячу шестьсот, а то и тысячу восемьсот долларов. Мальчика они должны будут отдать какому-то работорговцу, который купил его. Джима и его мать собирались также отправить обратно в Кентукки к их прежнему хозяину. Они говорили, что в соседнем городке находятся два констебля, которых они привезли с собой, чтобы с их помощью захватить беглецов. Молодую женщину доставят в суд, и один из ловцов — маленький такой, со слащавым голосом — присягнет, что она принадлежит ему. Им был известен путь, по которому мы предполагали двинуться отсюда, и они собирались часов в семь или восемь нагнать нас. Что же мы предпримем?
Во время всего этого рассказа слушатели застыли в позах, достойных быть запечатленными на картине. Рахиль Холлидей, оторвавшаяся от своих пирогов, чтобы послушать новости, стояла, подняв к небу испачканные в муке́ руки. Лицо ее выражало тревогу. Симеон погрузился в раздумье. Обняв обеими руками Джорджа, Элиза не в силах была отвести от него взгляда. Джордж сжимал кулаки. Вся его поза и выражение лица были такие… как у всякого другого мужчины, который бы узнал, что у него собираются отнять сына и продать с аукциона жену.
— Джордж, что нам делать? — спросила Элиза угасшим голосом.
— Я знаю, что́ я буду делать! — сказал Джордж, направляясь в спальню, где находились его пистолеты.
— Так, так, — произнес Финеас, обращаясь к Симеону. — Ты видишь, какие предстоят дела.
— Вижу, — сказал Симеон. — Хотелось бы, чтобы до этого не дошло.
— Я никого не хочу втягивать в это дело, — сказал Джордж. — Одолжите мне только вашу повозку и укажите путь. Я сам буду править лошадьми. Джим силен, как гигант, он храбр и мужественен, а я также не из трусливых.
— Великолепно, друг, — одобрительно молвил Финеас. — Но при этом тебе необходимо еще кое-что, тебе нужен проводник. Дерись — это твое дело, согласен. Но ведь путь тебе неизвестен.
— Я никого не хочу впутывать! — воскликнул Джордж.
— Впутывать? — повторил Финеас, и лицо его выразило лукавство. — Как это ты мог бы меня впутать, хотел бы я знать?
— Финеас умен и ловок, — сказал Симеон. — Ты можешь на него положиться и довериться ему. — И, положив руку на плечо Джорджа и глядя на пистолеты, он добавил: — Не торопись прибегать к этому средству. Молодая кровь подчас горяча.
— Я первый не нападу на них, — ответил Джордж. — Единственное, чего я требую от этой страны, это чтобы меня оставили в покое. Я хочу уйти отсюда спокойно. Но…
Он умолк. Лицо его омрачилось, и во взгляде блеснула угроза.
— Одну из моих сестер продали на новоорлеанском невольничьем рынке. Я знаю, для чего… И я должен оставаться спокойным, зная, что мерзавцы хотят отнять у меня жену и продать ее… когда природа дала мне крепкие руки, чтобы защищать ее! Нет, упаси меня бог от этого! Я буду драться до последнего издыхания, но не позволю им отнять у меня жену и сына. Неужели вы осудите меня за это?
— Ни один человек не посмеет осудить тебя!
— Не поступили бы вы на моем месте точно так же, сэр?
— Да минует меня искушение! Человек слаб! — произнес Симеон.
— А я думаю, что у меня хватит сил… если подобные вещи будут угрожать тебе, — с горячностью воскликнул Финеас, размахивая своими длинными руками, похожими на мельничные крылья, — избавить тебя хоть от одного из этих людей!
Сказать по правде, Финеас еще не так давно был мужественным лесным бродягой, неутомимым охотником и метким стрелком. Красота прекрасной молодой квакерши покорила его сердце и заставила его вступить в ее общину. Он стал достойным членом этой общины, но особо благочестивые собратья укоряли его в том, что старая закваска дает себя подчас чувствовать.
— Друг Финеас всегда действует по-своему, — с улыбкой произнесла Рахиль. — Но мы знаем, что сердце у него доброе.
— Не следует ли нам поторопиться? — спросил Джордж.
— Я поднялся в четыре часа, — сказал Финеас, — и мчался сюда во весь опор. Если они выедут, как собирались, то я, во всяком случае, опередил их часа на два, на три… Да, кроме того, неосторожно выехать до наступления темноты. В соседних поселках есть два или три человека, враждебно настроенных к нам. Увидев нашу повозку, они могут попытаться задержать нас. Но часа через два, я думаю, мы можем уже рискнуть. Я схожу к Майклу Кроссу и уговорюсь с ним, чтобы он верхом следовал за нами. Он нам даст знать, если преследователи станут нас настигать. Лошадка Кросса по быстроте не имеет себе равных. Я позабочусь о лошадях и предупрежу Джима и его мать, чтобы они были готовы к отъезду. Мы можем надеяться добраться до наших друзей раньше, чем преследователи успеют напасть на нас. Мужайся, друг Джордж! Не впервые мне приходится вызволять людей, оказавшихся в таком положении, как ты и твоя семья.
Финеас вышел, закрыв за собою дверь.
— Финеас ничего не боится, — сказал Симеон, — и сделает для тебя все.
— Если б меня не мучила мысль, что вы из-за нас можете подвергнуться опасности…
— Будь добр, Джордж, не повторяй таких слов. Мы делаем то, к чему нас обязывает наша совесть. А теперь, мать, — добавил Симеон, обращаясь к Рахили, — поторопись со своими приготовлениями. Мы не можем отпустить наших друзей голодными.
Пока Рахиль и ее дети заканчивали изготовление маисовых лепешек, варили курицу и окорок, Джордж и его жена сидели в соседней комнате, держась за руки и с ужасом думая о том, что, быть может, через несколько часов они будут разлучены навсегда.
— Элиза, — говорил Джордж, — люди, у которых есть близкие, друзья, земли, дома и деньги, не могут любить друг друга так, как любим мы, у которых нет ничего, кроме этой любви. До встречи с тобой, Элиза, никто не любил меня, кроме матери и сестры. Я вспоминаю мою дорогую Эмилию такой, какой она была утром того дня, когда торговец увез ее. Она пробралась ко мне в уголок, где я спал… «Бедный Джордж, — шептала она, — ты лишаешься последнего друга. Что будет с тобой, несчастный мой мальчик!» Я вскочил, обнял ее… рыдал… Она тоже плакала. Это были последние ласковые слова, которые мне пришлось слышать. Прошло десять лет, и сердце мое, казалось, иссохло, как песок. Так было, пока я не встретил тебя. Твоя любовь воскресила меня. Я стал новым человеком. И хотя бы мне пришлось пролить всю кровь до последней капли, они не оторвут тебя от меня, Элиза! Чтобы захватить тебя, им придется перешагнуть через мой труп.
