Книга о Ласаро де Тормес - Автор Неизвестен
— О, мой сеньор Родриго де Йепес[171], настоятель церкви Святого Спасителя, посмотрите, в каком положении находится ваш верный слуга Ласаро де Тормес, истязаемый, закованный в железо, испытавший за три года самые удивительные и опасные, самые невиданные и неслыханные приключения!
Он поднес свечу к моему лицу и сказал:
— Слышу голос Иакова и вижу лицо Исава![172] Брат мой, правда, что речью вы похожи на того, кем представляетесь, но ликом — ничуть.
Тут-то я всё понял и попросил тюремщика сделать такую милость и принести зеркало, что он и исполнил. И когда я заглянул туда, то увидел, что я сам на себя не похож, особенно цветом лица, которое прежде было красным, как гранат, точнее, как зерна граната, а теперь стало желтым, как резеда, да и черты его очень изменились. Я перекрестился и сказал:
— Теперь, сеньор, глядя на себя, я не удивляюсь, что ни ваша милость, ни кто другой из моих друзей меня не узнают, так как я сам себя не узнаю. Но, ваша милость, присядьте, а вы, сеньор алькальд, дайте нам немного времени, и вы удостоверитесь, что я не лгу.
Он удалился, и, оставшись наедине с его милостью, я — чтобы убедить его — в подробностях рассказал ему обо всём, что было в нашей жизни с самого нашего знакомства — день за днем. Затем я вкратце поведал ему, что произошло со мной, и как я был тунцом, и что за то время, что я был в море, и от тамошней пищи и воды у меня изменился цвет кожи и лицо, которого я давно не видел. Под конец, крайне удивленный, он сказал:
— То, о чем вы рассказываете, в нашем городе хорошо известно и об этом много говорилось: в Севилье видели человека-тунца; и доказательства, которые вы приводите, также доподлинны. Но я всё еще очень сомневаюсь. Вот что я сделаю для вас: приведу сюда Эльвиру, мою служанку, и она, на ваше счастье, быть может, вас узнает.
Я его горячо поблагодарил и стал просить его, чтобы он дал мне руку для поцелуя и свое благословение, как то когда-то было, но он не согласился.
Прошел этот день и еще три, по истечении которых утром в темницу вошел помощник коррехидора со своими сподручными и писец, и начали меня допрашивать, и, возможно, разозлившись на меня, решили посадить меня верхом, но не на лошадь, а на кобылу[173]. Я не выдержал и горько разрыдался, тяжело вздыхая и всхлипывая, жалуясь на свою злосчастную, так долго преследующую меня судьбу. Со всем тем, приложив немало усилий, я упросил помощника коррехидора отложить пытку, которую не перенесу, а чтобы он в том удостоверился, всмотрелся бы в мое лицо, что он и сделал, подведя меня к свету, и сказал:
— Воистину, какие бы силы ни нужны были этому грешнику, чтобы забираться в дома, сейчас, кажется, судя по его состоянию, их у него нет. Оставим его в покое, пока ему не получшает или пока он не помрет. И снимем с него оковы.
И вот они меня оставили.
Я стал умолять тюремщика вернуться в дом моего сеньора и со своей стороны и от моего имени просить его выполнить обещание, которое он мне дал, и привести ко мне мою жену; и я дал тюремщику еще реал, так как денежки никому не помешают, и он исполнил мою просьбу и вернулся с ответом, что они-де оба завтра ко мне придут.
Утешенный сим известием, я эту ночь спал лучше, чем до того, и во сне ко мне явилась моя госпожа и подруга Правда, выглядевшая крайне разгневанной, и сказала мне:
— Ты, Ласаро, так и не хочешь исправиться: в море ты обещал мне не отдаляться от меня, а как только вышел на сушу, ни разу на меня не взглянул. Поэтому Божий суд и решил тебя покарать тем, чтобы на твоей родине и в твоем доме никто тебя бы не признал — вплоть до того, чтобы тебя водрузили, как злодея, на пыточную кобылу. Завтра придет твоя жена, и ты с честью выйдешь отсюда, и отныне начнешь жизнь с чистого листа.
И она удалилась. Очень обрадованный этим видением, я покаялся и в слезах признал, что всё случившееся со мной было справедливым наказанием, ибо я запутался в паутине лжи, которой было немало в моих рассказах, так что даже правда казалась в них чудесной выдумкой, а что не было выдумкой, могло испугать людей до смерти.
А когда настало утро, мое лицо стало таким, каким было прежде, и мой сеньор и моя жена признали меня и, ко всеобщему удовольствию, привели меня домой, где я увидел свою дочь, настолько выросшую, чтобы стать нянькой для младшеньких. И через какое-то время, когда я отдохнул, я снова начал выпивать и закусывать, так что вскоре вернулся к себе прежнему и к своей хорошей жизни.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
ПОВЕСТВУЮЩАЯ О ТОМ, КАК ЛАСАРО ОТПРАВИЛСЯ В САЛАМАНКУ И ЗАВЕЛ ТАМ ДРУЖБУ С РЕКТОРОМ, С КОТОРЫМ ВСТУПИЛ В ДИСПУТ, И КАК ОН ПРОВОДИЛ ВРЕМЯ СО СТУДЕНТАМИ
Пожив какое-то время в свое удовольствие, хорошо одетый и весьма обласканный, задумал я отправиться посмотреть Испанию, погреться на солнышке — уж больно надоела мне жизнь под водой. Размышляя над тем, куда бы направить свой путь, я решил посетить Саламанку, о которой слышал, что она — пристанище всех наук. А еще потому, что мне давно хотелось попытаться обставить кого-нибудь из тамошних попиков или длиннорясников[174], то бишь лиценциатов[175]. А поелику город таковыми полон, от него законниками несет за версту, хотя да охранит Бог мой дом от угара его ночей! По прибытии я отправился пройтись по городу и после стольких лет морской жизни был восхищен увиденным, превосходившим всё, что я о городе слышал.
Я хочу рассказать об одном случае, который со мной приключился, когда я шел по одной из главных городских улиц. Увидел
