Оливия Шрейнер - Африканская ферма
— Ты поедешь вместе с Вальдо, а я отвезу твою кузину.
— Но я не могу сейчас ехать, Грег. Я обещала тетушке Анни Мюллер последить, чтобы все было в порядке, пока она отдыхает…
— Значит, ты не можешь поехать? Впрочем, я и не предлагал тебе сейчас ехать… Надоело мне все это, — выпалил он, резко повернувшись на каблуке. — Я вовсе не обязан торчать здесь всю ночь только из-за того, что твоей мачехе вздумалось выйти замуж.
— О, хорошо, Грег, хорошо. Я только хотела сказать…
Но он уже ушел, и возле нее стоял кто-то из гостей, протягивая пустую чашку.
Час спустя ее разыскал Вальдо. Она все разливала кофе и обносила гостей.
— Мы можем ехать, — сказал он, — Но если тебе хочется еще потанцевать, я подожду.
Она устало качнула головой.
— Нет, поехали.
Вскоре они уже ехали по песчаной дороге, следом за Линдал и Грегори. Лошади шли голова к голове, и, казалось, дремали на ходу, — так медленно передвигали они ноги. Вальдо спал в седле. Но Эмм бодрствовала, широко открытыми глазами она смотрела прямо перед собой, на освещенную светом звезд ленту дороги.
— Мне скоро семнадцать лет, а я чувствую себя старой-престарой. Интересно, у всех так?
— Все равно тебе семнадцать, не больше, — сонно пробормотал Вальдо и тронул поводья.
Немного погодя она промолвила:
— А мне хотелось бы всегда оставаться маленькой. Малыши такие добрые. Никому не завидуют, хотовы поделиться с любым всем, что у них есть. Но когда вырастаешь, появляются вещи, обладать которыми ты хочешь одна.
— Да, — промычал Вальдо.
Видя, что он дремлет, она не стала продолжать этот разговор.
Дом стоял, погруженный в полную темноту. Линдал, как приехала, тотчас легла спать.
Вальдо снял Эмм с седла, и на какой-то миг она прильнула головой к его плечу.
— Ты очень устала, — сказал он, доведя ее до входной двери, — хочешь, я зажгу свечу.
— Не надо, спасибо, — сказала Эмм. — Покойной ночи, Вальдо, дорогой.
Добравшись до своей комнаты, она еще долго сидела одна в темноте.
Глава VII. Вальдо отправляется странствовать по белому свету, чтобы узнать жизнь, а Эмм остается дома и тоже познает жизнь
Вальдо собирал вещи в дорогу. Неожиданно почувствовав на себе чей-то взгляд, он поднял глаза и увидел в дверях золотистую головку Эмм. Он уже и забыл, когда она последний раз заглядывала к нему в пристройку. Эмм сказала, что приготовила для него бутерброды. Она помогла ему уложить вещи в седельные сумки.
— Все, что не берешь с собой, оставь здесь, — сказала девушка, когда сборы были закончены. — Я запру комнату, и если ты надумаешь вернуться, помни, что у тебя всегда есть свой угол.
Вернуться? Разве птица возвращается в покинутую ею клетку? И все же он поблагодарил ее. А когда она отправилась к себе, вышел на крыльцо со свечой в руках и светил ей, пока она не приблизилась к своему дому.
Вместо того чтобы войти через черный ход, как обычно, Эмм медленно побрела вдоль низкой каменной ограды перед домом. Остановилась она под открытым окном маленькой гостиной. Во времена хозяйствования тетушки Санни эта комната всегда была на замке, теперь же, ярко освещенная керосиновой лампой, она приобрела очень уютный вид. За маленьким столиком, заваленным вскрытыми конвертами и исписанными листками бумаги, сидела Линдал и при свете лампы читала газету.
За большим столом посреди комнаты с газетой в руках сидел Грегори. Читать в полутьме он не мог и смотрел поверх газеты на Линдал.
Свет от лампы падал сквозь раскрытое окно на лицо Эмм, затененное полями белой шляпки, но никто не глядел в ее сторону.
— Принесите мне воды, — услышала Эмм голос Линдал.
Грегори вышел и вскоре вернулся со стаканом воды. Он поставил стакан на столик подле Линдал, и та поблагодарила его еле заметным кивком головы. Затем Грегори сел на прежнее место.
Эмм тихонько отошла от окна.
На свет лампы слетались ночные насекомые, они кружились вокруг пламени в бесконечном хороводе, неистово бились крапчатыми жесткими крыльями о горячее стекло и падали замертво, опаленные.
Когда пробило десять, Линдал отложила газету, собрала бумаги со стола и, пожелав Грегори покойной ночи, вышла.
Надвинув шляпку на глаза, Эмм долго сидела на ступеньке лестницы, ведущей на чердак. Но с последним ударом часов она встала и вошла в дом.
Грегори она застала за складыванием обрывков разорванного почтового конверта.
— Я тебя заждался, — сказал он, поспешно швыряя обрывки конверта на пол. — Уже десять часов, я весь день стриг овец и просто с ног валюсь от усталости…
— Извини. Я не знала, что ты собираешься уезжать к себе, — сказала она чуть внятно.
— Я не слышу, что ты там бормочешь… Покойной ночи, Эмм.
Он торопливо приложился к ее щеке.
— Грегори, нам надо поговорить.
— Я слушаю, — нетерпеливо сказал он. — Я ужасно устал. Торчу здесь весь вечер. Если бы ты пришла пораньше, мы бы уже вдоволь наговорились.
— Я не задержу тебя, — вымолвила она вдруг с необычной твердостью. — Я подумала, Грегори, что нам с тобой лучше забыть о нашей помолвке.
— Боже милостивый! Что ты хочешь сказать, Эмм? Я думал, что ты меня любишь. В этом, по крайней мере, ты меня всегда уверяла. Что это вдруг тебе взбрело в голову?
— Я подумала, так будет лучше, — повторила она, сложив руки так, словно собиралась молиться.
— Лучше?! Что все это значит, Эмм? Не простой же это женский каприз? Должна же быть какая-то причина? Я ведь ничем не обидел тебя. Только сегодня отправил сестре приглашение на нашу свадьбу. Я всегда был так привязан к тебе, так счастлив… Ну, что случилось?
Он легонько обнял ее за плечи.
— Просто я подумала, так будет лучше, — медленно выговорила она.
— Ну, ладно, — сказал он, выпрямляясь. — Не желаешь говорить, что ж, — я не стану требовать от тебя никаких объяснений. Но ты знаешь, что я не из тех, кто валяется в ногах у женщин. Не хочешь выходить за меня замуж, — дело твое, принуждать я не могу.
Она стояла перед ним молча.
— У вас, женщин, семь пятниц на неделе. О, конечно, тебе лучше знать свое сердце. Только все это весьма странно. Ты все хорошо обдумала, Эмм?
— Да.
— Что ж, очень сожалею. Во всяком случае, мне решительно не в чем упрекнуть себя! Мужчина не может всю жизнь ворковать, словно голубок. Если твои чувства ко мне и впрямь переменились, то, конечно же, тебе лучше не выходить за меня замуж. Нет ничего глупее, чем выводить замуж без любви. Единственное мое желание, поверь, — видеть тебя счастливой. Надеюсь, ты встретишь человека, который подарит тебе больше счастья, чем я. Первый наш выбор редко бывает удачным. Ты еще очень молода, изменчивость тебе простительна.
Она не отвечала.
— Что ж! Как бы тяжело нам ни приходилось, провидение устраивает все к лучшему, — проговорил Грегори. — Позволь мне поцеловать тебя в память нашей былой дружбы. — Он наклонился к ней. — Пусть я останусь для тебя нежно любящим братом, — ну хоть добрым кузеном. Пока я здесь, Эмм, я всегда с радостью приду тебе на помощь.
И через минуту темно-гнедой пони уже скакал по натоптанной тропинке к глинобитному домику, а его хозяин насвистывал мелодию «Яна Сперивига», время от времени сбиваясь на другой мотив.
Солнце еще не коснулось простерших к небу свои длани опунций на вершине холма. Куры, покинув насест, взъерошенные, расхаживали по двору. У сарая Вальдо седлал гнедую кобылу. Его взгляд то и дело останавливался на знакомых предметах. Всегда такие привычные, в это утро они представлялись ему необыкновенными. Даже петух в эту минуту привлекал его внимание, и он с наслаждением слушал, как тот, взлетев на стену, звонко и ладно выводил свое кукареку. Вальдо ласково пожелал доброго утра служанке, спешившей растопить печь на кухне, и проводил ее соболезнующим взглядом. Он уедет, а у них все останется по-старому, все так же будут петь по утрам петухи, служанка будет разжигать огонь в плите. Но это обычное бесцветное существование для него уже ушло в прошлое. Отлетело, как сон.
Вальдо вошел в дом и попрощался с Эмм. Затем постучал в комнату Линдал. Ему не пришлось ее будить, она тотчас же открыла ему дверь.
— Итак, ты уезжаешь, — сказала она.
Он глянул ей в глаза, и на сердце ему завалилась внезапная тяжесть. Плотно запахнувшись в серый домашний халат, она стояла на полу босиком.
— Когда-то мы теперь встретимся, Вальдо… И что с нами произойдет за это время?..
— Обещаешь ли ты отвечать на мои письма? — спросил он ее.
— Да. Но если даже я не стану тебе писать, запомни, где бы ты ни был — ты не одинок.
— Досс остается с тобой.
— Ты же по нему соскучишься.
— Нет. Пусть он будет с тобой. Он любит тебя больше, чем меня.
— Спасибо.
